— Товарищ адвокат, я прошу вас не говорить здесь о ваших впечатлениях, — строго заявила судья, — вопросов у вас больше нет?
— Имею вопрос к свидетельнице Новицкой. Скажите, свидетельница, вы не удивились, когда ваша соседка принялась наводить праздничный лоск на стены сарая именно в те дни, когда исчез ее сын?
— Да, меня несколько это покоробило, — подтвердила Новицкая.
— А что, собственно, произошло с дочерью Ворониной, — спросил обвинитель. — Куда она уехала?
— Помнится, — ответила Новицкая, — несколько лет назад мать сказала мне, да и другие соседи слышали, что она отвезла дочку к бабушке в Саратов. Да и из школы приходили, интересовались. Мать дала тот же ответ.
— Это верно? — обратилась судья к Ворониной. Та неохотно поднялась.
— Путает гражданка. Не уехала, а завербовалась.
Куракин несколько раздраженно спросил Воронину, не путает ли она сама, дело-то ведь было давно. Воронина стояла на своем. Тогда обвинитель обратился к подсудимому:
— Вы слышали показание свидетельницы Новицкой: убитый будто бы чем-то досадил своему отчиму. Не знаете ли, чем именно он мог ему досадить?
— Знаю, — твердо сказал Новожилин. — Саня говорил мне, что Вдовиченко — жулик и спекулянт… Ну, и предупредил отчима: прекрати, говорит, позориться, или худо будет!
Вдовиченко вдруг потерял свой добродушный вид и метнул в подсудимого откровенно-злобный взгляд, но промолчал.
— А почему же убитый так и не сделал на отчима заявления?
— Потому что не успел, — простодушно ответил Новожилин.
Вскоре был объявлен перерыв до следующего утра.
На следующее утро заседание возобновилось несколько позже назначенного часа: ждали Воронину. Она объяснила судье свое опоздание тем, что долго искала письмо дочери, но оно куда-то запропастилось.
Открыв заседание суда, председательствующая сообщила, что обещанного свидетельницей Ворониной письма дочери нет.
Усевшись на свое место, Воронина сделала беспомощный жест обеими руками:
— Куда-то пропало письмо!
Куракин внимательно на нее посмотрел:
— Если нет последнего письма, то, может быть, вы представите суду какое-нибудь другое письмо дочери?
Воронина жалобным тоном объяснила, что несчастье с сыном «сняло с нее голову» и она совсем потеряла память. Письма лежали вместе, и дело как раз в том, что она не помнит, куда она положила всю связку писем.
Процесс пошел своим чередом.
В зал для допроса был вызван последний свидетель, Монастырский. Жилистый старик с нависшими бровями и щетинистым подбородком явился в суд по ходатайству защиты.
— Монастырский, Иван Пантелеймонович! — браво доложил он суду, вытянувшись по-солдатски. — Ась? Нельзя ли громче, граждане судьи?
Он, оказывается, был глуховат.
— Чем занимаетесь? — громко спросила судья.
— Сапожным ремеслом! В мастерской «Изящная обувь» закройщиком.
— Живете по-соседски с Ворониной?
— Так точно!
Судья сказала адвокату:
— Это ваш свидетель, задавайте вопросы.
— Дочь у Ворониной была? — спросил адвокат.
— А как же, была, — отвечал свидетель. — Валентиной звали. Только пропала дочь-то.
— Как это «пропала»?
— А очень просто. Как задумала Ворониха замуж за этого… стрекулиста идти, она всех своих потомков под корень истребила. Дочь выгнала побоями, а сына… Сами, граждане судьи, знаете, что она с сыном сделала.
— Старый подлец! — вскочив, закричала Воронина. — Это ты мне мстишь за то, что я, овдовев, за тебя не пошла!
— Нужна ты мне очень, — сказал старик. Судья строго призвала Воронину к порядку.
— Значит, никуда дочка не вербовалась, а просто сбежала из дому? — уточнил адвокат.
— Так точно! — твердо отвечал свидетель.
— А что же Воронина с сыном сделала, вы так и не сказали?
Свидетель молча показал на свою морщинистую шею.
— Нет, уж вы отвечайте словами, а не жестами!
— Убила, — глухо сказал старик и вдруг заплакал, — мальчишку жалко! Хороший был мальчишка…
Воронина, присевшая было, вновь вскочила и крикнула:
— Нет!
Вдовиченко сохранял прежний невозмутимый вид.
— Послушайте, — спросил Куракин Монастырского, — откуда вы взяли, что Саню убила гражданка Воронина? Вы что же, видели, как она убивала?
— Видать не видел, а знаю, — отвечал свидетель уверенным тоном.
— Да откуда вы это знаете?
Старик молчал.
Куракин продолжал:
— А вам известно, что на трупе найдены обрывки бумажного куля и что такие же кули обнаружены у Новожилина?
Старик сердито посмотрел на обвинителя:
— Мне-то известно! А вот вам известно ли, что этих самых кулей видимо-невидимо выбраковал цементный завод по соседству с нами? Цельная гора кулей на пустыре лежала, и каждый житель себе малость брал. И у меня их в каморке сложена сотня, так это значит, что я мальчишку убил?
— А проволока? — спросил Куракин. — Та же самая проволока, которая была найдена на трупе, обнаружена и у Новожилина!
— Нет, не такая! — упрямо возразил старик. — На Сане нашли телеграфную проволоку, а у Леньки Новожилина — телефонную, в красном ободочке?
— А откуда вы это знаете?
— Слухом земля полнится!
— Имеете еще вопросы, товарищ прокурор? — несколько нетерпеливо спросила судья. — Нет? А вы, товарищ адвокат?
— Насчет рыбной ловли, — вежливо привстал защитник. — Имею вопрос, часто ли гражданин Вдовиченко рыбку ловил?
— Какое отношение, однако? — удивилась судья.
— Прямое, товарищ председательствующая! Самое прямое, уверяю вас. Но разрешите спросить свидетеля, не объясняя заранее что к чему.
— Задавайте!
Адвокат обратился к свидетелю:
— Скажите, ваш сосед Вдовиченко, кажется, любитель рыбной ловли?
Свидетель отвечал утвердительно.
— А не ходил ли он на рыбную ловлю рано поутру шестнадцатого мая, то есть через несколько часов после того, как кем-то был убит Саня?
— Да, я его встретил уже на обратном пути. Это было часов в пять утра, когда я работал на своем огороде. Через огороды лежит прямой путь от нашей улицы к реке Каменке, что близ зоологического сада. Вдовиченко шел домой.
— С удочкой и с другими принадлежностями для рыбной ловли?
Старик задумался.
— Не с удочкой, а со свертком, — сказал он решительно и показал руками. — Вот с таким. В газетке завернутый был. Я хотел было спросить, а чем же он рыбу ловил и почему без улова возвращается, да вижу, сердитый идет, задумчивый и без охоты ответил мне на приветствие. Я так понял: расстроился человек неудачной ловлей.
— Это было, вы говорите, в пять часов утра? — спросил Куракин. — И он уже возвращался?
— Да, это точно.
— Свидетель, — обратился обвинитель к Вдовиченко, — вы здесь говорили, что в то утро встали в шестом часу утра, вышли во двор умыться и заметили, что вашего пасынка нет в сарае. Тогда вы пошли к гражданке Ворониной и сказали ей об этом. А теперь свидетель Монастырский показывает, что в пять часов он вас встретил уже на обратном пути с рыбной ловли. Как это понять?
— Очень даже просто, — спокойно ответил Вдовиченко, — свидетель Монастырский — старый дед и все перепутал. Часов у него, должно быть, нет…
— Имеются, — показал Монастырский, показывая на руку.
— Ну, все равно, — продолжал Вдовиченко, — перепутать можно и с часами.
— А куда вы ходили в этот ранний час? — спросил Куракин.
— Ходил рыбу ловить, — ответил Вдовиченко.
— А где же были ваши рыболовные снасти? Удочка, ведро? Наконец, улов?
— Я эти самые снасти в камышах оставляю, зачем взад-вперед носить. Оставлю в камышах, никто не тронет.
— Вы считаете, что камыши — хорошее место для укрытия чего-либо от чужих взоров? — спросил адвокат.
Вопрос был задан как будто совсем невинный, но в тоне адвоката слышалось нечто весьма многозначительное. Все заметили, что Вдовиченко передернуло, точно от порыва ледяного ветра. Он молчал. Впрочем, вопрос и не требовал обязательного ответа.
— А что же вы несли с собой? — спросил Куракин. — Почему тоже не оставили в камышах? Что-нибудь особо ценное?
«Вечно я увлекаюсь эффектными вопросами, — с досадой подумал адвокат, — а вот этот важнейший вопрос вылетел у меня из головы!»
И судьи и все сидевшие в зале почувствовали всю важность момента. Видимо, почувствовал это и Вдовиченко. Он поежился, как от холода, и чуть хрипло ответил:
— Завтрак захватил с собой, да не съел…
— Врешь, — сказал Монастырский, — ты что же, поросенка взял на завтрак?!
— Скажите, Вдовиченко, — продолжал допрос Куракин. Он явно менял курс! — Не пора ли рассказать суду, в чем заключалась действительная причина отправки Сани в трудовую колонию?
Свидетель молчал.
— Вы затрудняетесь ответить? В таком случае я задам вопрос иначе. Не признаете ли вы, что отправка Сани в колонию была связана с вашим предстоящим вселением в дом его матери? Нет, нет, мать отправила мальчика не по вашему требованию, а скажем, в целях профилактики? Дабы устранить из дому причину вашего недовольства?
Вдовиченко пожал плечами. Он снова был спокоен и улыбчив.
— Я ее не просил удалять мальчика, — сказал он ясным, четким голосом, — а что у нее в думках было, разве я знаю?
— А почему свидетельница Новицкая утверждает, что слышала фразу Ворониной: «Чем он тебе мешает?»
— Новицкой показалось, — сказал Вдовиченко.
— Вы привлекались к уголовной ответственности за спекуляцию? — вдруг задал неожиданный вопрос Куракин, заглянув в свои бумаги.
Вдовиченко не ответил.
— Вдовиченко, отвечайте, — сказала судья.
— Привлекался, — буркнул Вдовиченко.
— И были осуждены?
— Так ведь суд неправый, — воскликнул Вдовиченко.
— Достаточно, — резюмировала судья. — Больше нет вопросов?
— Есть, — отозвался адвокат. — Скажите, Вдовиченко, а что за неприятность произошла у вас с пасынком из-за какого-то товара, который вы хотели спрятать на ночь в его сарайчике?