И он увидел их двоих, плывущих рядом через освещенную луной заводь немного выше маленького речного порога. Он замер в оцепенении, слушая серебристый голосок Кэти:
– Пойдем, Гай! Уже поздно, и дедушка, наверное, проснулся!
Они вышли из ручья вместе, их тела были покрыты капельками воды, блестевшими в лунном свете, как драгоценные камни. На краю ручья они обнялись: белая, как кора молодой березки, кожа Кэти особенно бросалась в глаза на фоне смуглого тела Гая.
– О! – прошептала Речел. – Как они красивы! Как красивы и молоды! О Вэс, я так им завидую!
Ее голос развеял чары, и ярость Вэса вырвалась наружу. Он подался было вперед, но Речел сомкнула руки за его спиной и ценой немалых усилий удержала на месте.
– Нет! – прошептала она. – Какое мы имеем право им мешать? Какое право, Вэс?
Вэс не двинулся с места. Он весь дрожал.
– Проклятье! – простонал он. – У меня у самого рыльце в пуху, ты это хочешь сказать, Речи? Но ведь я-то знаю, что девчонка – внучка старой речной крысы Ричардсона. И клянусь Создателем, я костьми лягу, чтобы помешать ему повторить мою ошибку!
Речел ласково взглянула на него:
– Ошибку, Вэс? Но она такая хорошенькая!
– Чэрити тоже была недурна в молодости, – проворчал Вэс. – Пойдем, Речи, я провожу тебя домой. После того, что я увидел, у меня все настроение испортилось…
Стоило Кэти увидеть высокого мужчину на большой черной лошади, как она поняла, что это отец Гая. Сходство между ними было пронзительно, как крик в чащобе ее страхов.
– Что вы сказали, сэр? – прошептала она.
– Я спросил, где твой дед, девочка, – рявкнул Вэстли Фолкс.
– Он… он спит, сэр.
– Иди разбуди его, – бесстрастно приказал Вэс.
– Не могу! – выпалила Кэти. – Если разбудить дедушку, он рассердится и будет злой, как медведь.
– А я сказал, разбуди! Я, черт бы тебя побрал, не могу торчать здесь целый день!
Кэти кинулась прочь; лицо ее было белым от ужаса. Вернулась она вместе с Тэдом Ричардсоном.
– Меня зовут Вэс Фолкс, – начал Вэс, – и я привык говорить напрямик. Я пришел сюда, чтобы потолковать с тобой, старик, на малоприятные темы. Но, прежде всего, я хочу, чтобы ты мне обещал, что не будешь слишком суров с девчонкой. Боюсь, что она недостаточно сильна, чтобы выдержать хорошую порку…
– Не могу взять в голову, о чем вы, черт вас возьми, говорите! – сказал Тэд Ричардсон.
– Послушай, ты, проклятая старая речная крыса, изволь говорить вежливей с людьми, чье положение в обществе выше твоего! Я тебе прямо скажу: эта вот твоя девчонка путается с моим парнем. А я, уж будь уверен, не хочу, чтобы он сеял урожай, не обнеся поле забором. Особенно когда, как мне сдается, участок земли не стоит того, чтобы городить вокруг него забор…
– Скажи-ка мне, девочка, – обратился Вэс к Кэти, – ты беременна?
– Беременна? – прошептала она. – А что это такое, сэр?
– С большим животом. С ребенком внутри. Мне нужно знать, не будет ли у тебя ребенка от моего парня?
– Нет, сэр, – прошептала Кэти.
– Хорошо, – сказал Вэс. – Тогда я буду краток. Я не богач, но здесь, в моем кармане, две сотни долларов. Это больше, чем проходит через твои руки за год, старик. Деньги станут твоими в ту же минуту, как ты отвяжешь свою дурацкую лодчонку от этого пня и уплывешь так далеко вниз по реке, чтобы эта девчонка никогда больше не попадалась на глаза моему парню…
Тэд Ричардсон стоял молча, внимательно разглядывая Вэса. Когда он наконец заговорил, голос его был очень спокоен:
– Мне нечасто приходилось иметь дело с людьми такого сорта, как ты, но, сдается мне, я не много от этого потерял. Может быть, там у вас, белых господ, в ваших больших домах и принято торговать вашим честным словом и честью ваших женщин. Но я к этому не привык…
Вэс, сидя верхом на Демоне, буравил Тэда взглядом:
– Ты что же, старик, настаиваешь на свадьбе?
– Нет. Я и впрямь привязался к твоему мальчику. Но я теперь понял, что, раз в его жилах течет твоя кровь, он не годится для моей внучки. Пусть она выйдет замуж за хорошего и верного человека, а не щенка белых господ, выросшего и разжиревшего на поте и крови негров…
– Ну ты, старый ублюдок! – взревел Вэс. – Если бы не твои седины, я бы показал тебе…
– Пусть мои седины не беспокоят тебя, сынок. Хочу тебе только сказать, что вот здесь, в этой коробке, лежит двустволка двенадцатого калибра. Она заряжена кусками железа и ржавыми гвоздями. Я бы ее достал, да не люблю показухи. Но вот стрельба по лисам доставляет мне удовольствие. Так что подумай маленько, стоит ли тебе слезать с лошади. Будет куда как лучше, если ты ее развернешь потихоньку и уедешь отсюда прямо сейчас.
Гнев Вэса спал. Его всегда восхищали люди, умеющие владеть собой. А Тэду Ричардсону, похоже, мужества было не занимать.
– Ладно, старик, – сказал Вэс. – Ты победил. Я только хочу знать: чего ты добиваешься?
– Ничего, – ответил Тэд. – Мне нечего беспокоиться. Моя девочка не побежит искать твоего щенка. Следи, чтобы он резвился поблизости от своего дома, и все будет хорошо…
– Я так и сделаю, – сказал Вэс. – Мне нравится твое хладнокровие. Может, и вправду я начал разговор не с того конца. Я пригляжу за парнем, а ты не спускай глаз с девчонки. По рукам, старик?
Тэд Ричардсон пожал протянутую руку.
– Дедушка! – взвыла Кэти. – Ты этого не сделаешь! Не можешь этого сделать! Если сделаешь, я утоплюсь в реке! Клянусь! Не могу жить без него, не могу…
– Заткнись, Кэти, – сказал старик. – Прибереги свои причитания для порки, которую я собираюсь задать тебе, как только уедет этот джентльмен!
В ту же ночь Тэд Ричардсон вошел в хижину с фонарем в руке. Склонившись над спящей внучкой, он осветил ее лицо, на котором еще не просохли следы горьких слез.
«Бедная маленькая девочка, – подумал он. – Сердце приручить нелегко, я это знаю. Трудно понять, что не всегда найдешь лучшее, когда высоко занесешься. Может и так случиться, что наверху найдешь одну гниль, а внизу – добродетель. И все-таки этот парнишка мне полюбился. Но лучше тебе не видеть его больше, детка, гораздо лучше…»
Потом он вышел на берег и отвязал лодку от пенька. Оттолкнув ее изо всех сил от берега, он влез на борт и медленно выгреб на середину реки. Течение подхватило лодку и понесло к югу. Старик сидел на корме, попыхивая трубкой из кукурузного початка и глядя на звезды.
«Есть и другие тихие гавани, – думал он, – и я приведу мою девочку в одну из них…»
До дня рождения Джо Энн оставалась всего неделя, и у Гая не было времени съездить к Ричардсонам. Он и подумать не мог, что речное течение унесло Кэти из его жизни навсегда. Да и Вэс бы ему ничего не сказал, если бы об этом зашла речь. Ведь они пришли к соглашению с Тэдом Ричардсоном, и Вэс не желал больше касаться этой темы.
На следующий день после отъезда Ричардсонов Гай отправился на южный участок плантации, где, как он знал, должен был быть в этот час Вэс. Он остановил своего серого рядом с черным жеребцом отца, сдвинул шляпу на затылок и сказал:
– Привет, папа. Ты все еще носишь эту старую розовую куртку? Если бы ее немного обузить в плечах, она была бы…
Лет через двадцать негры, присутствовавшие при этой сцене, все еще не уставали описывать ее:
– Масса Вэс, он сидел просто и смотрел на мальчишку. Минут, наверно, десять и словечка не вымолвил. А потом как откроет рот да как начнет ругаться. Уж мне-то за мою жизнь приходилось слышать ругань, но то, что масса Вэс выдал в тот день, это просто диво-дивное! Он так ругался, что листья на старом сорокафутовом дубе могли бы свернуться и пожелтеть. Он выпустил столько пара, что хватило бы протащить пароход вверх по течению от Нью-Орлеана до Натчеза с невиданной скоростью.
– А молодой масса Гай сидел все это время на своей серой лошади, слушал отца и ухмылялся. Когда же масса Вэс совсем запыхался, он наконец открывает рот и говорит:
– Ты все сказал, папа? Думаю, что Брутус, портной-негр у Мэллори, мог бы выкроить тебе куртку так, чтобы она действительно хорошо сидела…
Разъяренный Вэс воззрился на сына:
– Прекрати говорить об этой куртке. Поехали на другой конец поля, где нас не услышат негры. Нам есть о чем с тобой поговорить, мальчик.
Гай поехал рядом с ним. Он был очень спокоен: вспышки ярости, случавшиеся у Вэса, не пугали его.
Вэс сидел в седле, глядя на сына, медленно распаляя себя до необходимой степени гнева.
– Тебе надо бы устроить хорошую взбучку! – проревел он. – Чтоб не бегал тайком по ночам миловаться с этой желторотой голодранкой! И, имея такой грех на душе, ты приезжаешь ко мне на поле как ни в чем не бывало, без словечка раскаяния, и заводишь разговор о розовой куртке, даже не поздоровавшись! Ну, что скажешь в свое оправдание?
– Ничего, папа, – ответил Гай.
– Ничего! Гром и молния! Слушай, ты, юный зазнайка! Видно, пришла пора всыпать тебе дюжину горячих!
– Нет, папа, – сказал Гай веско, – ты этого не сделаешь. Начнем с того, что я взрослый, и колотить меня – занятие неблагодарное. Во-вторых, поскольку речь идет о Кэти, я просто не понимаю, почему я вообще должен тебе что-то объяснять…
– Ты считаешь, что не должен передо мной отчитываться? – спросил Вэс, раздельно произнося каждое слово в мертвой тишине.
– Нет, папа. Кэти моя. Может быть, ее родные и маленькие люди, но, если уж на то пошло, и не все мои предки в шелках и бархате являлись на свет. А она девочка хорошая: верная, милая и любящая. Сколько я ни пытался, так и не смог понять, чем же ее кровь отличается от нашей. Да тебя не так уж волнует, что мы с ней близки, по-настоящему тебя гложет страх, что меня могут принудить или я сам захочу жениться на ней. Так или иначе, это мое личное дело, папа. И я буду тебе очень благодарен, если ты не будешь вмешиваться…
– Твое дело – это и мое дело, пока ты не стал взрослым, мальчишка! – взревел Вэс. – А кроме того, речь идет о том, правильно ты ведешь себя или нет…
– Бога ради, папа, давай закончим этот разговор. Я люблю Кэти и буду любить так долго, как только смогу, правильно это или нет, неважно. И хватит об этом. Разве Кэти, никому ничем не обязанная, хуже твоей Речел, которая чуть ли не каждый день тайком убегает из дома, чтобы встречаться с тобой в заброшенной хижине на выгоревшем участке леса?