– Нет! Хватит смертей! Прости его, сынок. Отпусти с миром: ведь я причинил ему зло, как бы он ни… Я прощаю его. Ты тоже должен простить. Скажи, что так и сделаешь. Обещай мне…
– Но как же я могу простить его, папа?
– Обещай! – Голос Вэса Фолкса зазвучал отчетливо. – Обещай, никакой мести! Дай мне честное слово Фолкса. – И вновь его голос стал тише. – Это моя последняя воля, мальчик. Обещай мне…
– Обещаю, папа, – сказал Гай и сел на место. Лица Вэса он не видел: глаза были полны слез.
Он сидел, пока тени в комнате не стали длиннее. Он очень устал и ослабел, оттого что вот уже четверо суток спал урывками и три дня почти ничего не ел. Стало темно, и Гай слышал, как печально кричат козодои где-то за полями и рекой. В комнате было очень тихо, и он заснул, положив голову на покрывало у ног отца. Спал он долго и очень крепко.
Вскоре после полуночи в соседнем лесу зловеще закричала сова. Гай резко выпрямился, вглядываясь в темноте в лицо отца. В Фэроуксе, во дворе, завыла собака, подняв голову к безлунному небу. Дрожащий звук, полный боли и одиночества, надолго повис в ночном воздухе, отдаваясь эхом в дубовом лесу и терзая натянутые, как струны, нервы мальчика.
– Папа! – прошептал Гай. – Как ты, папа? Папа, ответь мне! Скажи, как ты себя чувствуешь?
Он встал и приблизился к изголовью постели.
– Папа! – позвал он нерешительно, чувствуя, как тает последняя надежда. И еще раз: – Папа, нет! Нет, папа, пожалуйста! Ты не можешь, не должен! Не уходи от меня, папа! Пожалуйста, останься!
Гай упал на неподвижное тело Вэса, крича в отчаянии. Когда родные вошли в комнату, он все еще обнимал бренные останки Вэса Фолкса, рыдая так горестно, так безысходно, что Мэтти и Том выбежали прочь. Бесс и Чэрити вдвоем с трудом оторвали Гая от тела отца. Бесс увела его, положила в постель и, сидя рядом, баюкала его голову в своих огромных черных руках, что-то нежно напевала ему вполголоса, как маленькому ребенку.
Он лежал в постели два дня, не ел, не разговаривал, даже глаз не открывал, а из-под закрытых век сочились слезы, оставляя влажные дорожки на исхудалых щеках.
Но, когда пришел день похорон, Гай встал и тщательно оделся. Он стоял у могилы с сухими глазами и слушал, как преподобный Мортон произносит последние слова утешения, не замечая ни безутешных рыданий матери, ни воплей Мэтти. На такие детские проявления горя он уже не был способен…
Когда цветы легли на могилу Вэса Фолкса, Гай повернулся и увидел, что неподалеку стоит Речел с букетом красных как кровь роз. Она опустилась на колени и положила свой букет рядом с другими цветами, но Гай нагнулся, схватил его и швырнул за ограду. Потом повернулся к ней и сказал так, что голос его прошел по сердцу Речел ржавым напильником:
– Убирайся! Тебе здесь нет места. Когда хоронят мужчину, то при этом должны присутствовать его жена и дети, а не его шлюха. Ты слышишь меня, Речи? Уходи отсюда!
Она еще постояла немного, глядя на лицо Гая с любовью и печалью, потом повернулась и вышла через железные кладбищенские ворота, оставив позади себя все ворота и двери, все печали и воспоминания…
Когда в тот же вечер Речел уезжала из Фэроукса, она приказала служанке упаковать ее вещи, а неграм – доставить все ее саквояжи, дорожные сундуки, коробки для шляп и узлы на пристань ко времени отправления парохода, плывущего на юг. Она не попрощалась с Джеральдом, что едва ли было странно, поскольку он, получив развод и права опеки над ребенком, дал ей три дня, за которые она должна была собраться и покинуть Фэроукс навсегда. Она не поехала и в Мэллори-хилл попрощаться с Джо Энн…
Точно известно лишь одно: она выехала верхом в темноте, навстречу темноте, в ночь накануне своего отъезда из Фэроукса и не вернулась. Отправившиеся на поиски вместе с хозяином Фэроукса негры обнаружили ее лошадь, стоящую в терпеливом ожидании перед дверью в хижину, где Речел обрела любовь. Они пошли по следу, оставленному копытами и ведущему в глубь леса, и вскоре нашли ее скрюченное тело в высохшем русле ручья: шея была сломана, но крови не было – наверно, она умерла сразу же, даже не почувствовав боли. На лбу был синяк: по-видимому, низко висящая ветвь выбросила ее из седла, когда она пыталась преодолеть высохшее русло ручья.
Да, Речел совершала этот прыжок сотни раз и нередко в темноте – на это обстоятельство поспешили сослаться те, кто готов был добавить самоубийство к прочим ее грехам. Нет, в этом она не виновна, отвечали более милосердные и менее рассудочные, и глаза их были полны слез.
Лошадь Речел все еще стояла перед хижиной, когда Джерри и негры вышли из леса, неся ее тело. И, увидев это и снова все вспомнив, Джеральд Фолкс приказал выкопать могилу у двери хижины и опустить Речел туда без священника, без погребальной молитвы и даже без камня в изголовье, который отметил бы место захоронения. По его указанию негры сровняли могилу с землей, а хижину разрушили до основания. И через несколько лет никто уже не мог сказать с уверенностью, где была хижина, а где могила…
И, может быть, так было лучше.
Глава 9
Оставалось выяснить лишь одну маленькую подробность, которая теперь уже не имела значения, но Гай должен был ее знать. Поэтому он разыскал Хэнка Тауэрса, секунданта отца, и спросил его напрямик:
– Выбирал ли Джерри пистолет заранее перед тем, как он убил моего папу?
Хэнк Тауэрс удивленно посмотрел на мальчика.
– Нет, – сказал он. – Насколько я мог заметить, это был честный поединок…
Хэнк замолчал, а потом в его глазах появилось выражение некоторого замешательства.
– Была одна небольшая странность, после твоих слов она мне вспомнилась. Джерри тогда подходит ко мне и спокойно так говорит: «Заряди мой пистолет из более легкой пороховницы, Хэнк. По-моему, эти пистолеты бьют точнее, когда они слегка недозаряжены…»
– И что же дальше? – спросил Гай.
– Я обратился к твоему отцу: не будет ли у него возражений, надо ведь, чтобы все было по справедливости. Вэс сказал, что ему все равно: он на таком расстоянии может белке в глаз попасть независимо от того, как заряжены пистолеты. Тогда я прикинул обе пороховницы на вес, и точно: одна из них была легче. Ну, я и зарядил из нее пистолет Джерри. Тогда мне это показалось странным: многие беспокоятся насчет того, сколько пороха засыпано в пистолет. Я бы скорее обратил внимание, если бы он выбрал более тяжелую пороховницу; когда один из пистолетов недозаряжен, это может повлиять на исход дуэли. Но разница в весе была незначительной, да и Вэсу достался заряд тяжелее…
– Спасибо, мистер Тауэрс, – сказал Гай и развернул Пега.
– Погоди, сынок! – крикнул ему вдогонку Хэнк Тауэре. – Если что-то было не так, если ты что-то знаешь…
Гай сидел на сером жеребце, глядя на мужчину сверху вниз. Его глаза были бесстрастными, холодными, спокойными.
– Нет, – сказал он. – Все в порядке, мистер Тауэрс. – И он поехал прочь.
Дома в похоронном молчании паковали вещи. Алан Мэллори, который питал дружеские чувства к покойному, пожалел вдову Вэса Фолкса и предложил ей с детьми дом и десять акров земли на плантации выше по реке. Это был совсем неплохой участок для того, кто знал, что с ним делать, но в этом-то и была загвоздка. Из всей их семьи только юный Гай Фолкс мог бы управиться с фермой, но было в нем что-то, словно припекавшее его изнутри, что не давало подолгу засиживаться на одном месте, а уж о том, чтобы навеки осесть на земле, стать йоменом-фермером, у него и мысли никогда не возникало. Поэтому он согласился взять две тысячи долларов, своего рода плату за кровь, которые Джеральд Фолкс предложил его матери, и купил на них трех превосходных работников-негров. Гай подумал: заставить негров работать – на это и Тома хватит, да они и сами знают, что нужно делать на ферме. Он строго наказал Тому не засевать всей земли хлопком:
– Выращивай то, что годится в пищу: зерно, бобы, картофель, капусту и прочую зелень. На деньги, вырученные от первого урожая, купи немного живности: свиней, коров и цыплят. И помяни мое слово, Том, если я вернусь и увижу, что ты не сделал так, как я сказал, шкуру с тебя спущу!
– А куда ты уезжаешь, Гай? – спросил Том испуганно.
– Далеко. Мне многое надо сделать. И я не хочу, чтобы у меня голова болела о всех вас, пока я в отъезде.
Вернусь я нескоро и хочу быть уверен, что вы не голодаете. И, ради Бога, следи, чтобы дом белили и чинили в срок. Не хочу, чтоб люди про нас говорили, что мы горная шваль и ничего больше. Обещаешь мне это?
– Хорошо, Гай, обещаю, – ответил Том.
Гай наблюдал минут десять, как идет упаковка вещей для переезда в новый дом, а потом поехал в Мэллори-хилл и разыскал Килрейна.
– Сколько бы ты мне дал за Пега? – спросил он без всякого вступления.
– Боже милосердный! – воскликнул Килрейн. – Зачем тебе продавать коня? Он тебе еще пригодится на ферме и…
– Я там жить не буду, – спокойно сказал Гай, – а чтобы добраться туда, куда я еду, нужны деньги. Давай, Кил, предлагай цену…
– Тысяча долларов, – сразу же сказал Килрейн, – если папа не будет против. Пойдем со мной, ты поможешь его убедить. Я в первый же сезон на скачках заработаю с Пегом вдвое больше, но папа немного прижимист. А куда это ты собрался ехать? Если бы ты взялся за эту ферму выше по реке, то через несколько лет смог бы из нее что-нибудь выжать.
– Не собираюсь становиться фермером, – сказал Гай. – Да у нас в роду их никогда и не было. Кстати, как поживает твой маленький кузен Фитц? Всего один раз его и видел, с тех пор как он приехал сюда.
– А, этот… – презрительно фыркнул Килрейн, – у него все в порядке, если судить по его мерке, все читает, читает – как ты. Но совсем не умеет ездить верхом, да и стрелять тоже. А учиться всему этому не хочет. Все книги, книги, книги! Ладно бы еще, если б он что-то другое умел делать. Вот ты, например, настоящий грамотей, но ты ведь и парень хоть куда, но Фитц – Боже правый!
– Хочу попрощаться с ним тоже, – сказал Гай. – Хоть я его и видел мельком, этот парнишка мне понравился. Знаешь, Кил, люди на свете должны быть разными…