Гай и Флонкерри бегом бросились к пристани. Не было ни малейшего сомнения, что белый человек – отец Пру.
Преподобный Обадия Стаунтон едва держался на ногах, поддерживаемый двумя фольджи из числа воинов, сопровождавших Пру. Он был ранен копьем в плечо. Наконечник прошел насквозь, неумело наложенный бинт пропитался кровью.
– Здравствуйте, ваше преподобие! – мягко сказал Гай. – Похоже, вам требуется помощь.
– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Стаунтон устало. – Помогите моим людям. Диакьяр увел их с собой, тех, кто остался в живых. Если вы спасете их, мистер Фолкс, я буду вам очень признателен…
– Конечно, – сказал Гай решительно. – Но сначала нужно заняться вашей раной. Плечо у вас выглядит неважно…
– Нет! – вскричал миссионер. – На это нет времени! Вы разве меня не поняли? Диакьяр увел…
– Да, я слышал. Но мы сможем выкупить их позднее.
– Вы меня не поняли, сэр, – сказал Обадия Стаунтон. – Диакьяр не отдает пленных за выкуп. Его люди – настоящие дикари. Они… они их съедят!
Гай застыл, уставившись на проповедника. И тут он увидел в его глазах смертную муку.
– Пру? – спросил он.
– Мертва, – сказал преподобный Стаунтон ровным, безжизненно-спокойным голосом; видно было, что священник в состоянии глубокого шока. – Один из ваших фольджи застрелил ее по моему приказу. Она… она не мучилась, сынок…
– По вашему приказу?!
– Да. Она хотела, чтоб это сделал я, но… я не смог… А надежды никакой не было… Мне довелось как-то увидеть, что вытворяют с женщинами люди Диакьяра.
Гай смерил его взглядом. Когда же заговорил, голос его был тверд как кремень.
– Но вы-то спаслись, – сказал он.
– Меня освободили ваши фольджи. Те, что пришли с Пру. Бандиты Диакьяра уже тащили меня на костер. Они, видно, решили, что я еще пару часов помучаюсь, прежде чем умереть. Я хотел избавить Пруденс от этого, сэр, и от гораздо худшего…
– Простите, ваше преподобие. Разрешите помочь вам дойти до дома.
– Постойте. Мне нужно кое-что узнать. Вы можете доверять своим фольджи, мистер Фолкс?
– Безоговорочно. А почему вы спросили?
– Потому что фольджи замешаны в этом деле. Пруденс нам сказала, что Флонкерри и половина племени живут здесь. А его брат Флэмбури стал причиной несчастья…
– Между ними не осталось любви. Продолжайте, ваше преподобие.
– Флэмбури украл младшую жену своего дяди Тамаррара. Это и дало толчок последующим событиям. Я столько трудов положил на то, чтобы искоренить полигамию…
– Вы пытаетесь бороться с человеческой натурой, – сухо сказал Гай, – а это безнадежно. Ближе к делу. Что же случилось потом?
– Тамаррар напал на деревню Флэмбури. Эта стычка не дала никому перевеса, и тогда Флэмбури обратился за помощью к Диакьяру и его отвратительным свиньям-людоедам. То, что началось как незначительная усобица, вылилось затем в ужасные события…
– Знаю, – прервал его Гай. – Я знаю, как воюют ниггеры. Скажите только одно, ваше преподобие, где они?
– Думаю, что около миссии. Они ее сожгли. У меня гостил священник-француз. Они… выпустили из него кишки. Изрезали на куски его слугу – и удрали, забрав с собой детей…
– Каких детей? – удивился Гай.
– С отцом Тиссо были дети-пигмеи. Он хотел взять их с собой во Францию, чтобы они помогли ему собрать деньги на католические миссии.
– Но, – заметил Гай, – пигмеи не живут в этой части…
– Знаю. Отец Тиссо привез их откуда-то с реки Конго. Да это и неважно. Господи, как я устал…
– Отведите его в дом! – приказал Гай.
Через полчаса отряд воинов с Гаем и Флонкерри во главе выступил вверх по реке по направлению к миссии. Идти нужно было два дня – плыть на каноэ против течения они не могли. Стаунтону и сопровождавшим его фольджи, которые двигались вниз по реке, минуя пороги, неся каноэ по берегу мимо водопадов, понадобилось полтора дня, чтобы преодолеть это расстояние.
Гай шагал во главе своего черного легиона, и мысли его были черными, горькими. «Бедняжка, – думал он, – она втайне надеялась выйти за меня замуж, а я… я даже не дал ей шанса. И она была бы жива сейчас, не просто жива, но, возможно, и счастлива… Может быть, стала бы мне хорошей женой, кто знает? Да если даже и не стала бы, все лучше, чем такая смерть – в окруженной людоедами горящей миссии, с пулей, выпущенной по приказу собственного отца… с пулей в голове, как у сломавшей ногу лошади…»
Но что толку было теперь думать об этом! А может быть, пленников уже растерзали и сожрали каннибалы Диакьяра?.. Но нужно было спешить, и поэтому они вышли налегке, не взяв даже запасов пищи. Когда не было засухи (которая случалась достаточно редко), найти пропитание в джунглях не составляло для них большого труда.
Гай раздал воинам-фольджи все мушкеты, которые имел, приказав пользоваться ими только в сражении: пули и порох, находясь так далеко от фактории, приходилось беречь. Луков и стрел вполне хватало, чтобы обеспечить отряд мясом – джунгли изобиловали дичью. Да и другой пищи было достаточно.
Даже не замедляя шага, воины на ходу срезали листья монгонго. На поляне возле озерца они набрали маленьких желтых грибов, которые завернули в листья вместе с орехами колы. Собирая какие-то растения, негры старались не прикасаться к другим, ничем от них, на взгляд Гая, не отличающимся. Собирали они также гусениц, термитов, личинок, опустошили пчелиный улей в высохшем дереве, проделав в его стволе дыру и вытащив через нее соты, которые поместили опять-таки в те же самые листья монгонго. Перед тем как стемнело, несколько воинов отправились к солонцам, куда животные приходили лизать выходившую здесь на поверхность каменную соль. Оттуда они вернулись, неся на плечах четырех красных антилоп.
Расположились на привал. Первым делом каждую гусеницу, каждую личинку завернули в листья и положили поближе к огню, чтобы подсушить, а потом сварили в пальмовом масле. По виду это ничем не отличалось от креветок. Гай знал, какими отбросами обычно питаются креветки, но ведь пища гусениц – чистые древесные листья. И хотя раньше ему была противна сама мысль о том, что можно есть личинок и гусениц, приготовленных таким способом, они не вызывали отвращения, наоборот, выглядели аппетитно. И, когда ему предложили этот деликатес, он без колебаний согласился. Зажав личинку между большим и указательным пальцами, он отправил ее в рот. Вкус был изумителен. Но термитов он так и не отведал: вид их был ему противен.
Остальная еда: жаренная на костре антилопа, грибы, подорожник и зелень – не была для него чем-то диковинным. Он завершил обед орехами колы и медом. Гай видел, как негры набивают свои трубки какой-то травой, скорее всего банжи. Он и не пытался их останавливать. Если они хотят курить дурман, пусть курят. Нравоучения – самое бесполезное занятие, в этом он давно убедился.
Лежа у костра, Гай долго не мог уснуть. Его беспокоила недавняя встреча с людьми монго, на которых они наткнулись, пытаясь обойти Понголенд стороной. Сейчас да Коимбра уже знает, что Гай ушел из Фолкстона вместе со своими воинами. И это было плохо.
Пришел Флонкерри и уселся на корточки рядом с ним. Вождь, казалось, был расположен к разговору. Что ж, это была хорошая возможность узнать интересующие его подробности.
– Расскажи мне о Диакьяре, – попросил Гай.
– Плохой, – сказал Флонкерри, пользуясь английским словом, – в языке его племени отсутствовало слово, обозначающее это качество. – Ест людей.
– Это я знаю. А как он выглядит?
– Большой. Уродливый. Страшнее Мукабассы. Грязный. Спит с собственной матерью.
Гай знал, что кровосмешение у африканцев считается самым отвратительным преступлением. И впрямь, наверно, этот Диакьяр – законченный выродок.
– Не верю, – сказал Гай. – Его убили бы тогда соплеменники.
– Колдун Херфера велел ему это делать. Сказал, что тот выиграет битву, если прольет собственную кровь. Тогда Диакьяр взял своего ребенка и разбил ему голову о дверной косяк. И выиграл битву. А когда Херфера сказал ему, что он никогда не умрет, если вернется в чрево матери, он и это сделал. С тех пор ему не страшны ни стрелы, ни копья. Херфера – великий колдун.
– Когда я поймаю этого ублюдка Херферу, – сказал Гай, – ты увидишь, насколько он велик.
– Бвана – большой колдун, – ухмыльнулся Флонкерри. – Даже змея его не убила. Но талисман Херферы посильнее, чем колдовство бваны.
– Вот же дьявольщина! – сказал Гай устало. Спорить бесполезно. Ни одному человеку не дано победить тысячелетние предрассудки, хоть всю жизнь с ними борись.
К вечеру следующего дня они достигли сожженной миссии. Все вокруг говорило о том, что дикари где-то неподалеку. Но ни угрозы, ни уговоры не могли заставить фольджи выйти на разведку в джунгли ночью. Они заявили, что Болози или Эсамба наверняка поймают их и погасят огонь в их головах, и они впадут в безумие, если вообще не умрут.
– Вы и так самые настоящие идиоты! – заорал на них Гай. – Если бы среди вас были мужчины…
Флонкерри вышел вперед.
– Я иду с бваной, – сказал он. – Мы осмотрим все вокруг. А когда взойдет солнце, поведем воинов к лагерю Диакьяра…
Всего лишь один человек… Но все же это лучше, чем ничего. Бесшумно крадясь по свежему следу, Гай и Флонкерри за два часа до рассвета вышли к лагерю людоедов. Забравшись высоко на хлопковое дерево, они посмотрели вниз. То, что они увидели при свете костров, было ужасно.
Дикари танцевали вокруг грудой лежащих на земле изувеченных и окровавленных пленников. Время от времени появлялись новые воины, волоча за собой очередную жертву, и бросали ее в общую кучу.
– Флон, – прошептал Гай. – Приведи остальных. Оставь мне свое ружье. Ты хорошо управляешься с ассагаем, а любой шум может все испортить. Если встретишь одного из этих кровавых дьяволов, не давай ему кричать. Расколи ему череп до самых зубов. Иди скорей!
– Я разрублю его до самого живота! – прорычал Флонкерри. – Жди, бвана, я приведу своих парней!
Когда он спускался с дерева, ни один лист не шелохнулся. Но, если б даже он сломал несколько веток, никто бы не услышал. Дикари подняли такой невообразимый шум, что любой звук тише ружейного выстрела едва ли всполошил бы их.