И вот однажды он сел на черную лошадь, родившуюся от Демона и одной из серых кобыл, и уехал подальше от дома, чтобы в одиночестве поразмышлять о Фэроуксе, разобраться в своих воспоминаниях и точно выяснить, что же здесь изменилось. А перемены произошли, хотя невнимательный взгляд едва ли бы их заметил. Это ощущение холода, глубокой печали, нависшей над домом и землей, которые он поклялся сделать своими, он поспешил связать с тем, что его взгляд на мир стал иным. Мужчина в тридцать пять лет и мальчик в восемнадцать смотрят на жизнь совершенно по-разному. Но причина была не только в этом, она крылась значительно глубже…
Это проклятое место населено призраками, говорил он себе. Они таятся в комнатах дома как отзвук старых грехов, былых несправедливостей, да и нынешних горестей тоже…
А может быть, он и здесь ошибается? Ее самообладание было изумительно, если, конечно, именно оно определяло ее поведение. Голубые глаза Джо Энн смотрели на него со спокойным дружелюбием, ее голос, когда она говорила, был удивительно безмятежным. Она не считала нужным объяснять обстоятельства своего замужества, да и вообще касаться этой темы. А стоит ли говорить об этом, подумал он. Десятилетняя девочка вдруг взяла да и поклялась в любви шестнадцатилетнему мальчику. Едва ли это было событием мировой важности. Родственники, друзья, знакомые вполне допускали, что они когда-нибудь поженятся. Но предположения, чьи бы то ни было, пусть даже его собственные, сами по себе ничего не значат. Трагедия его отца, воспылавшего страстью к чужой жене и поплатившегося за это жизнью; восемнадцать лет разлуки – и ни одного письма, ни единого словечка, весточки, чтоб перебросить мост через эту пропасть; Килрейн Мэллори – удивительно красивый, веселый, жизнерадостный, по-настоящему мужественный, – вот причины случившегося, их много. А результат один: в центре его вселенной – причиняющая мучительную боль безграничная пустота, грозящая поглотить его будущее, отняв у него цель и понимание того, как жить дальше. В своих раздумьях он всегда связывал воедино Джо Энн и Фэроукс – одно подразумевало другое. Теперь у него хватало денег: он мог купить двадцать пять таких имений, как Фэроукс, но зачем Килрейну продавать его? Да и какой мужчина, женатый на Джо Энн Фолкс и владеющий Фэроуксом, станет продавать имение и уезжать?
А если бы и продал, что тогда? Он бродил бы по залам, где на стенах висели портреты предков, лишенный жены и ребенка, да и самого смысла обладания имением. «Допустим, его построил мой дед. Допустим, его украл у отца человек, позднее убивший его. Допустим, оно принадлежит мне по праву…»
Единственное, на что каждый человек имеет право, подумал он в ярости, – это шесть футов земли, и недалек уже тот день, когда ему придется оспаривать их у червей…
Фэроукс был построен с единственной целью: растить сыновей, основать династию – и эта цель не была достигнута. Джо Энн и Килрейн женаты уже десять лет, а детей у них нет. А он, Гай Фолкс, изжил необузданные желания юности. Теперь его поступками управляет рассудок, железная воля. Он не клюнет на первое попавшееся красивое личико или гибкий стан только потому, что ему нужна жена. У Гая было предчувствие, что теперь ему очень трудно будет угодить: ведь та женщина, которую ему предстоит выбрать раз и навсегда, должна будет успешно выдержать тяжелейшее испытание – сравнение с Джо Энн.
Он ехал в одиночестве и испытывал странное разочарование, как человек, который опоясался мечом, взял щит, собрался с силами и отправился на битву, а врагов нигде нет; они, словно издеваясь над ним, растворились в тумане и облаках, исчезли в небесах. Он восемнадцать лет копил свое состояние, а теперь не может иметь ничего из того, о чем мечтал: дом, жену, сыновей…
Какая-то мысль не давала ему покоя, просилась наружу. И теперь, когда Гай увидел забор, отделяющий Фэроукс от Мэллори-хилла, она внезапно выплыла на свет Божий из глубины подсознания. Мужчина, любой мужчина, гордо ведет свою невесту в родительский дом, если он у него есть. А для Килрейна такой дом – Мэллори-хилл, он сейчас должен принадлежать ему: Алан Мэллори умер, а Килрейн – его единственный наследник. Так почему же, черт возьми, он жил все это время в Фэроуксе? Это выглядело так, словно он воспользовался щедростью своей невесты.
Гай не мог найти ответа, но получить его было нетрудно. Он пришпорил вороного, без труда перемахнул через забор и направился к особняку Мэллори. Надсмотрщик Кила или негры наверняка знают. Стоит только спросить и…
И тут ему в глаза бросилось нечто такое, чему он пытался дать определение, но не мог. «Как же изменился Фэроукс», – снова подумал он. Контраст был разителен. Мэллори-хилл поражал своей ухоженностью. Ветви на деревьях и кустах подрезаны, стволы побелены, посадки сделаны умелыми руками. В Фэроуксе же больше всего его поразила заброшенность.
Она не так уж бросалась в глаза, скорее, это было отступление от высоких стандартов, заданных Речел, а позднее его отцом. Все вставало на свои места, загадка решалась сама собой: Килрейн привык валяться в постели по утрам часов до одиннадцати, а делами заправлял Брэд Стивенс, надсмотрщик, что совершенно недопустимо в имении, подобном Фэроуксу. Да и любые мало-мальски важные дела так никогда не ведутся: жизнь безжалостно наказывает лентяев и нерях. Юный Брэд, впрочем, несомненно был хорошим надсмотрщиком: это было фамильное занятие Стивенсов на протяжении нескольких поколений. Его дед, старый Уилл Стивенс, был надсмотрщиком у Эша Фолкса, отец – в Мэллори-хилле. Но такие плантации, как Фэроукс и Мэллори-хилл, нельзя оставлять целиком на попечении надсмотрщиков: хозяину необходимо помнить о естественном свойстве человеческой натуры – ни один человек не будет заботиться о чужих полях, как о своих собственных.
Дом семейства Мэллори выглядел великолепно. Негры опрятные, сообразительные, всегда готовые услужить. Не успел Гай спешиться, как высокий седовласый человек, спустившийся с галереи, приветствовал его. В его облике были степенность и уверенность в себе, серые глаза холодны как лед.
– Добрый день, сэр, – сказал он. – С кем имею честь? – Его манера говорить вызвала замешательство у Гая. Надсмотрщики так не говорят. Да и одеты они по-другому.
– Я – Гай Фолкс, – сказал он, протягивая руку, – сосед или, скорее, бывший сосед, приехавший с визитом. А вы, наверно, новый владелец? – Это был выстрел вслепую, но он попал в цель.
– Не угадали. Скорее меня можно назвать попечителем. Не надсмотрщиком – их у меня перебывало уже четверо. Да, попечитель – это, пожалуй, верное слово. Меня зовут Уиллард Джеймс, я назначен банком Натчеза присмотреть за этим имением, пока на него не найдется покупатель. А это, боюсь, случится не скоро. Имение слишком велико, да и расположено таким образом, что если разбить его на отдельные участки…
– Вы хотите сказать, – перебил его Гай, – что оно больше не принадлежит Мэллори?
Уиллард Джеймс позволил себе холодно улыбнуться:
– Вы, наверно, давно не бывали в этих краях, мистер Фолкс?
– Восемнадцать лет. А до этого я жил в Фэроуксе.
– Теперь понятно. Могу я предложить вам выпить, сэр? А может быть, и закусить немного?
– Охотно принимаю оба предложения, – сказал Гай. Он надеялся выиграть время, потому что чувствовал: разговорить этот айсберг в образе человека и что-то узнать у него будет делом нелегким.
Когда они поднимались по ступеням, Джеймс обернулся к нему:
– Вы остановились в Фэроуксе, не так ли, мистер Фолкс?
– Да, – ответил Гай не без досады. – А как вы узнали, сэр?
– От негров. Когда здесь вдруг появляется человек, одетый как принц, в сопровождении двух черных карликов в тюрбанах и шелках, ему трудно остаться незамеченным. Да и чем могут интересоваться люди в таком забытом Богом месте, как не делами друг друга? Впрочем, я не разделяю этого пристрастия…
– Мне следовало бы догадаться, – сухо сказал Гай. – Так как насчет закуски, мистер Джеймс? Я очень голоден.
Уиллард Джеймс ел много, пил гораздо меньше, по крайней мере, выпитое ничуть не развязало его язык. Отчаявшись что-либо выпытать у него, Гай отбросил всякие околичности.
– А вы разве не знаете? – спокойно спросил Джеймс. – Я-то думал, он сам вам сказал: ведь вы старые друзья…
В голосе его без труда можно было почувствовать неодобрение. Гай догадался, что Уиллард Джеймс не слишком-то жаловал Килрейна Мэллори и его близких.
– Он мне ничего не сказал. Возможно, эта тема слишком деликатна, чтобы ее обсуждать даже с друзьями…
– Наверно, так оно и есть, – сказал Уиллард Джеймс. – Не желаете ли пуншу, мистер Фолкс?
Гай расхохотался:
– Мне приходилось встречать неразговорчивых людей, но им всем далеко до вас, мистер Джеймс. Почему вы не хотите мне сказать то, что я хочу знать?
– Я вряд ли вправе это делать, – спокойно сказал Уиллард Джеймс. – Слишком уж это затрагивает семейные проблемы Мэллори. Вот если бы вы имели виды на это поместье, я был бы обязан подробно объяснить вам ситуацию. Но только в этом случае…
Гай весь напрягся. А почему бы и нет? Мэллори-хилл – прекрасная плантация. И он не мог допустить, чтобы род Фолксов прервался из-за одной женщины, как бы она ни была прекрасна…
– Хорошо, – сказал он. – Я, возможно, куплю это имение. Скажу вам больше: я наверняка его куплю, если меня устроят условия. Бога ради, говорите же, наконец!
– Ну что ж, – не торопясь начал Уиллард Джеймс, – если вы искренни, а мне кажется, это так, я, пожалуй, могу вам рассказать.
И попечитель наконец перешел к делу. Конечно, он был на редкость немногословен, но для человека, знающего Килрейна Мэллори, сказанного было вполне достаточно, чтобы домыслить подробности. Гай подвел итог услышанному одной фразой:
– Вы хотите сказать, что Кил проиграл в карты и истратил на шлюх все свое состояние и таким образом потерял право на владение имением?
– Резко сказано, конечно, но это правда, – сказал, подумав, Уиллард Джеймс. – Но не вся правда…