Фотография тела С. А. Есенина на прозекторском столе (вид с правой стороны). Размер 11,3 × 16,7. Фон искусственно зачернен. На обороте имеются личный штамп фотографа с надписью: «Владимир Владимирович Пресняков. Тел. 6–17–42»; штамп «Музей Есенина 227/4212». ОР ИМЛИ. Ф. 32. Оп. 6. Ед. хр. 52. Л. 3
Фотография верхней части тела С. А. Есенина на прозекторском столе (вид с левой стороны). Размер 11,8 × 16,2. Фон искусственно зачернен. Ретушь частично заходит на изображение тела Есенина. На обороте имеются личный штамп фотографа с надписью: «Владимир Владимирович Пресняков. Тел 6–17–42»; штамп «Музей Есенина 228/4213». ОР ИМЛИ. Ф. 32. Оп. 6. Ед. хр. 52. Л. 4
П. А. Мансуров. С. Есенин в Обуховской больнице. 1925. Холст, масло. 76,0 × 60,0. ГМИРЛИ им. В. И. Даля. ГЛМ КП 35816
Фотография лица С. А. Есенина в гробу во время гражданской панихиды в московском Доме печати 30 декабря 1925 г. (вид справа). Размер 12,1×17,3. На черно-белом фотоснимке имеются фиолетовые точки, оставленные, по-видимому, шариковой ручкой. На обороте имеются штамп «Музей Есенина 219/4204»; надписи карандашом: «Есенин, Сергей Александрович. Есенин в гробу. 1925 г.»; «А-11 (с) фотокопия». ОР ИМЛИ. Ф. 32. Оп. 6. Ед. хр. 53. Л. 1
Фотография лица С. А. Есенина в гробу во время гражданской панихиды в Москве 30 декабря 1925 г. (вид слева). Размер 11,7 × 17,5. На обороте имеются надписи карандашом: «А-11 (с) фотокопия» «Есенин, Сергей Александрович. Есенин в гробу. 1925 г.»; «Фот. Кармен». ОР ИМЛИ. Ф. 32. Оп. 6. Ед. хр. 53. Л. 5
Фотография С. А. Есенина в гробу во время гражданской панихиды в ленинградском Доме печати 29 декабря 1925 г. Размер 12 × 15,8. На обороте имеются штамп «Фотография Президиума Ленинградгубисполкома работы Бр. Булла. Пр. 25 Октября 54. Телефон № 5–64–46»; штамп «Музей Есенина 79/4070»; надпись черными чернилами: «К смерти Есенина. В Ленинградском Отделении Всероссийского союза писателей. У гроба — И. Ионов, Илья Садофьев, Клюев, <сестра — зачеркнуто> жена покойного, поэт Эрлих, Борисоглебский, Н. Никитин и т. д.»; карандашная приписка: «Наседкин»; «А11/А21 фотокоп<ия>». ОР ИМЛИ. Ф. 32. Оп. 6. Ед. хр. 53. Л. 2
Фотография С. А. Есенина в гробу во время гражданской панихиды в Московском Доме печати 30 декабря 1925 г. Размер 17,3 × 22,5. На обороте имеются штамп «Музей Есенина 88/4079»; надписи карандашом «А 11 фотокоп<ия>»; «Есенин в гробу. Похороны». ОР ИМЛИ. Ф. 32. Оп. 6. Ед. хр. 53. Л. 3
И. С. Золотаревский. Слепок руки С. А. Есенина. 1925. Гипс. 9, 5 × 21,07 × 14,0. ГМИРЛИ им. В. И. Даля. ГЛМ КП 35812
Приложения
А. В. Крусанов. Является ли стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…» предсмертной запиской?
Аргументом в пользу самоубийства Есенина считается «предсмертное» стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…» со строками «В этой жизни умирать не ново, / Но и жить, конечно, не новей». Строго говоря, хотя стихотворение и носит прощальный характер, но никакой речи о самоубийстве в нем не идет. К тому же рукописи этого стихотворения не было в номере 5 гостиницы «Англетер». Оно появилось только на следующий день. Накануне Есенин отдал его поэту В. Эрлиху, а тот не удосужился прочесть его ни вечером, ни ночью. За прошедшие годы это стихотворение исследовалось несколькими профессиональными почерковедами, которые единогласно признали, что оно написано рукой Есенина. Правда, при этом, характеризуя состояние, в котором поэт писал это стихотворение, они значительно расходятся. Так, Д. М. Зуев-Инсаров в 1929 году утверждал, что Есенин писал его в состоянии депрессии и подавленности[316]. Ю. Н. Погибко, проводившая почерковедческую экспертизу в 1992 году, говорила о необычном возбужденном психофизиологическом состоянии поэта (волнение, алкогольное опьянение и др.)[317]. По словам Л. А. Сысоевой, исследовавшей этот документ в 2021 году, признаки алкогольного опьянения в почерке, которым написано данное стихотворение, полностью отсутствуют (устное сообщение). Ввиду противоречивости этих утверждений, судить о состоянии Есенина в момент написания этого стиха не представляется возможным.
В 1992 году Экспертно-криминалистическим центром (ЭКЦ) МВД России была проведена экспертиза красителя, которым написано стихотворение. Результаты этой экспертизы были доведены до сведения председателя Есенинского комитета Союза писателей Ю. Л. Прокушева и директора ИРЛИ РАН Н. Н. Скатова:
«По просьбе редакции журнала „Химия и жизнь“ и Союза писателей начальником отдела ЭКЦ МВД России кандидатом медицинских наук Стегновой Т. В. было проведено исследование подлинного рукописного экземпляра стихотворения „До свиданья, друг мой, до свиданья…“ С. Есенина. Требовалось установить, написан ли этот текст кровью.
В архиве Института русской литературы им. А. С. Пушкина с бумаги, на которой написано стихотворение, была изъята корочка красителя в области буквы „и“ во втором слове „свиданья“. Корочка изъята из помарки и не нарушила ни текст письма, ни внешний вид.
Предварительная проба с гемоФан’ом, проведенная с крупицей вещества непосредственно в архиве, дала положительный результат. Микроспектральным методом, проведенным в лаборатории, установлено, что стихотворение написано кровью.
Таким образом, остается не исследованным, чья это кровь, но сам факт написания стихотворения кровью сомнению не подлежит. В биографии Есенина известны случаи, когда он писал стихи кровью, поэтому для данного стихотворения он также вполне мог использовать собственную кровь.
Автограф стихотворения не датирован, поэтому никаких объективных данных, бесспорно свидетельствующих о времени его создания, нет. Есть только рассказ В. Эрлиха о том, что Есенин передал ему этот автограф 27 декабря 1925 г.[319] Однако это не означает, что стихотворение именно в тот день и было написано. Кроме того, воспоминания Эрлиха вызывают сомнения уже тем, что они словно нарочно подогнаны под те недоуменные вопросы, которые возникали у современников и исследователей обстоятельств смерти Есенина. Так, перед отправкой тела Есенина в покойницкую выяснилось, что в пятом номере отсутствовал пиджак поэта[320], который так и не был найден. Эрлих на этот счет как бы невзначай замечает, что еще вечером «Есенин сидел у стола спокойный, без пиджака, накинув шубу»[321], то есть вроде бы пиджака уже не было вечером, накануне смерти. Многим показалось странным, что у Есенина было порезано сухожилие выше локтя на правой руке. В заметке от собственного корреспондента «Правды» было указано: «…на левой руке было несколько царапин, а на правой выше локтя — глубокий порез, сделанный лезвием от бритвы. Очевидно, Есенин пытался перерезать себе сухожилие»[322]. Эрлих предусмотрительно вкладывает комментарий в уста Есенина: «А знаешь, ведь я сухоруким буду! <…> Я уж у доктора был. Говорит — пять-шесть лет прослужит рука, может больше, но рано или поздно высохнет. Сухожилия, говорит, перерезаны, потому и гроб»[323]. То есть якобы сухожилие перерезано задолго до смерти. Но тогда рука должна была успеть зажить, и пореза уже не было бы, а только шрам. Другие царапины и порезы Эрлих попытался объяснить иначе, опять же давая объяснение через прямую речь Есенина: «„Хочу написать стихи, и нет чернил. Я искал, искал, так и не нашел. Смотри, что я сделал!“ Засучил рукав, показывает руку: разрезано»[324]. Похожую картину рисует Е. А. Устинова: «Я зашла к нему. Тут он мне показал левую руку: на кисти было три неглубоких пореза. Сергей Александрович стал жаловаться, что в этой „паршивой“ гостинице даже чернил нет, и ему пришлось писать сегодня утром кровью»[325]. Эти дополняющие друг друга отрывки призваны объяснить порезы на руках, которых было больше, чем три царапины (неглубоких пореза) на левой руке (см. фото). Этой же задаче служит датировка стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья…» утром 27 декабря. Она должна подтверждать, что все порезы сделаны еще при жизни Есенина им самим. При этом сторонники версии самоубийства рассуждают так, что если Есенин сам нанес себе три царапины у кисти левой руки, то он мог нанести себе и все остальные ранения на руках и на лице. Однако между «сделал» и «мог сделать» есть большая разница: первое считается установленным, а второе еще предстоит установить.
В этом случае вопрос: насколько верна такая датировка? — приобретает существенное значение для решения другого вопроса — о том, какие раны появились на руках Есенина прижизненно, а какие посмертно.
Графолог Д. М. Зуев-Инсаров сообщал, что «исследование почерка Есенина сделано мною за несколько дней до его трагического конца по просьбе ответственного редактора издательства „Современная Россия“, поэта Н. Савкина»[326]. При этом он добавлял, что исследовал и «предсмертное письмо Есенина (стихи)»[327]. Как это понимать? Как он мог исследовать еще не существовавшее стихотворение? Следует ли из этого, что оно было написано до 27 декабря 1925 года? Или он исследовал это стихотворение уже после смерти Есенина, но не счел нужным указать дату этого нового исследования? Допущена ли Зуевым-Инсаровым небрежность в описании времени, когда он исследовал стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…», или он описал все точно, и стихотворение действительно исследовалось им до смерти Есенина? Эти вопросы вносят сомнение в дату 27 декабря 1925 года и заставляют уточнить время его создания.