От правительства требовали немедленного, срочного решения, а по нашему мнению, процесс приватизации следовало реализовать примерно лет за десять. Конечно, приватизацию объектов торговли, общественного питания, сферы услуг, мелко товарного хозяйства можно и нужно провести за 2–3 года. Но лично я не знал, выдержит ли общество такие сроки преобразования эмоционально и политически. Пусть это скажут специалисты, потому что страсти накалились до такой степени, что наших возражений, сомнений уже даже слушать никто не хотел. Со всех сторон кричали: “Приватизацию немедленно!”
Мне же сразу на ум приходит пример Гавриила Попова. Ему как мэру Москвы дали в порядке эксперимента право приватизировать московскую собственность. И что в результате, сколько квартир приватизировано? Меньше полпроцента за первые три года. А уж Попов-то сам за неё так бился, подобрал людей и т. д. За ним Лужков этим начал заниматься. И что, это сильно подвинуло ситуацию? Кроме того, что нашлись ушлые ребята, которые под шумок половину московского имущества приватизировали в одном направлении – под себя.
А вот малая приватизация, руководство которой, особенно в торговле, Попов в конце 1991 года доверил Ларисе Пияшевой, стороннице решительных и быстрых шагов (немедленно и бесплатно отдать всё трудовым коллективам), показала, что поспешность приводит к результатам, далёким от задуманных – криминализации и сохранению прежнего руководства, но теперь в ранге собственников. Если с такой скоростью провести приватизацию по всей нашей огромной стране, то процентов 60 населения ещё и подумать не успеют, а не то что в ней поучаствовать».
1 июля 1991 года Закон СССР № 2278-1 «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий» был принят и введён в действие. В нём законодательные акты республик по указанной теме, принятые в одностороннем порядке объявлялись не имеющими юридической силы. Союзному Фонду государственного имущества вменялось в обязанность до 1 сентября разработать и представить на рассмотрение программу первоочередных действий по приватизации предприятий общесоюзной собственности.
Как и полагалось, проект этого закона был заранее опубликовали «для всенародного обсуждения». В результате уже 3 июля увидел свет Закон РСФСР № 1531-1 «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР», предписавший до 15 августа прекратить действие союзных нормативных актов, ему противоречащих.
Закон СССР наделял Кабинет министров СССР правом определять перечень предприятий, не подлежащих разгосударствлению и приватизации с учётом интересов обороны, безопасности, защиты окружающей среды и здоровья граждан и обеспечение монополии государства на отдельные виды деятельности. В пику ему закон Российской Федерации подготовку такого перечня оставлял за составляемыми на 3 года вперёд программами приватизации.
Щербаков В. И.: «Становилось всё более очевидным, что российское руководство не заинтересовано в поисках компромиссных решений и даже в выполнении каких-либо уже достигнутых договорённостей. Соответственно, новый Союзный договор не представлял уже интереса для российской власти и рассматривался скорее, как помеха на пути более увлекательного процесса захвата и перераспределения совместно нажитого общего имущества».
Дрова в огонь
В телевизионных программах, разоблачающих советскую власть любят показывать голые прилавки и бесконечные очереди от Москвы до самых до окраин. Они стали своеобразным символом, визитной карточкой тех дней и месяцев.
Щербаков В. И.: «Я могу ответственно заявить, что в то время к Москве по железной дороге было невозможно подъехать: на путях стояло до 4–5 тыс. эшелонов с продовольствием, которые не пропускались и не разгружались. Шёл 1991 год, середина лета. Дело совершенно очевидно пахло саботажем и не стихийным, кустарным, а с участием очень серьёзной организации.
Я, что называется, сидел тогда на деньгах и высчитывал, сколько валюты пришло, какие у нас потребности, определял круг получателей: вот этим и этим раздать всё, что придёт, но только им и больше никому. Таким образом, удавалось закрыть процентов 20 от потребности в товарах первой необходимости – продуктах, медикаментах и т. и. Дальше уже просто непонятно было, что обрезать: и нельзя, в моём понимании, и денег нет.
Это я перекладывал на Догужиева: “Виталий, теперь сам решай, кому сколько дать и как дать”. А оперативная обстановка складывалась такая, что, условно говоря, в Свердловске утром уже не было хлеба, а вот там уже аптеки громят – нет инсулина. Что оставалось делать? Мы с таможни получали данные – какие эшелоны пришли с импортом, кому эти эшелоны идут, и по ходу дела принимали решение: этим срочно, а этим пока не смертельно, ещё потерпят.
И вот эти вагоны подгоняют, они стоят на путях. Идут их разгружать ребята, студенты в основном, их на подходе тормозят и объявляют: “Вот вам деньги, валите отсюда, чтобы вас тут близко не было”. И так сплошь и рядом, чтобы только сделать хуже. Потом вагоны отключают от электроэнергии, потому что электровоз не может работать бесконечно.
А там холодильники, в холодильниках рыба, мясо, другие продукты – всё размораживается, тухнет. Потом вагоны загоняют под разгрузку, их открывают и начинается новый концерт: “Привезли тухлятину нас кормить!” – второе издание “Броненосца “Потемкин”».
К слову, началось всё отнюдь не летом 1991-го. Николай Рыжков неоднократно приводил эпизод, случившийся раньше, когда он возглавлял Совет министров: «Звонит мне Горбачёв: “Вот, тут у меня Ельцин, можешь зайти?” Прихожу. А что творится, я уже знал: несколько дней чуть ли не бунты табачные происходили. Говорю: “Михаил Сергеевич, а почему вы меня спрашиваете? Вон рядом с вами Борис Николаевич, с него и спросите. Борис Николаевич, я, может, ошибусь, 28 фабрик табачных в республике, из них 26 остановили на ремонт в один день”. Горбачёв: “Борис Николаевич, на каком основании вы приняли решение остановить практически полностью табачную промышленность республики? Зачем вы это сделали?” Внятного ответа не последовало».
По данным Щербакова, в 1991 году в СССР легально было 36 табачных фабрик, дополнительные объёмы и сорта сигарет подкупали в других странах, в основном в Болгарии, Турции, Египте, Индии. Четыре фабрики были союзного подчинения. Ещё три или четыре республиканского подчинения работали в Азербайджане, Грузии и Армении. Все остальные были российскими.
Щербаков В. И.: «23 фабрики из них в 1990 году практически в один день были остановлены на неплановые капитальные ремонты. Закрыты без предварительной координации с торговлей, изменения планов закупок и поставок, подготовки запасов для рынка… Хотя ранее “Табакпром” даже двух заводов нескоординированно никогда не останавливал. Ни Ельцин, ни Силаев, ни руководство Министерства сельского хозяйства РСФСР не смогли объяснить, почему так произошло. “Проспал” этот вопрос и Минсельхоз СССР. Оправдание, что их вообще перестали информировать о работе республиканской промышленности помогает понять сложность ситуации, но не может служить оправданием крупного просчёта в организации работы. Не сработал и КГБ, хотя ситуация очень уж была похожа на спланированный и организованный с самого верха иерархии саботаж.
Естественно, в России начались табачные бунты и виноватыми были названы вновь союзные власти. В результате Моршанская махорочная фабрика в Тамбовской области работала в круглосуточном режиме семь дней в неделю.
Но этого было мало и пришлось открыть границы для иностранной продукции. Сигареты в страну везли эшелонами, кто-то при этом фантастически обогащался. Но в республиканской российской торговле, а затем и в других республиках всё снова останавливалось, перекочёвывало в кооперативы и продавалось втридорога. Массово стали появляться нелегальные табачные и сигаретные фабрики, выпускавшие контрафактные сигареты под поддельной маркой известных американских брендов.
В фармацевтике из 5–6 тыс. наименований основных препаратов в стране производилось примерно 1,5–2 тыс. Из них полностью удовлетворялась потребность чуть более 35 % необходимых для страны препаратов. То есть любая неожиданная эпидемия, новая форма гриппа ставили перед страной серьёзные вопросы (привет короновирусу). Судя по статистическим отчётам, ситуация ныне ничуть не стала лучше. Рынок насыщен за счёт импорта».
Тогда же в Кузбассе в короткий срок с прилавков магазинов последовательно исчезли мясные и молочные продукты, хлебные изделия. Потом не стало постельного белья, носков, сигарет, лезвий для бритья. Следом пропали чай, стиральный порошок, туалетное и хозяйственное мыло. Шахтёрам стало нечего есть, нечем умываться, одежду постирать. Их умышленно толкали на протест, на взрыв.
Щербаков В. И.: «Иными словами, шла борьба и борьба не на шутку. Но прежде, чем дойти до этой стадии конфронтации, мы сами совершили немалое количество ошибок в самом подходе к реформированию экономики. О политике даже говорить не хочется, сколько с сегодняшних позиций я там вижу ошибочных и ложных шагов. Конечно, и тогда что-то вызывало сомнения, что-то внутренний протест, но это не моя сфера деятельности, туда старался не вторгаться. Тем более своих проблем и забот хватало.
А пока мы с Догужиевым сортировали вагоны, а народ доходил до белого каления в очередях и перед пустыми прилавками, Борис Ельцин готовил новый и решающий удар – захват власти и упразднение союзного правительства сразу после подписания нового Союзного договора. Именно поэтому он упорно блокировал любые переговоры о том, как строить жизнь и взаимодействовать в дальнейшем. В свою очередь, Михаил Горбачёв, получив заверения в поддержке на саммите “семёрки” в Лондоне, вновь почувствовал себя уверенно и был переполнен энтузиазмом».
Как «ведром» остановили СОИ
В 1991 году В. И. Щербаков уже в качестве первого вице-премьера приехал в составе делегации на саммит в Вашингтон. Переговоры в узком кругу, с советской стороны в них участвовали М. С. Горбачёв (уже в качестве Президента СССР), министр иностранных дел А. А. Бессмертных, член Президентского совета Е.М. Примаков, помощник Горбачёва – генсека и президента – по международным делам А. С. Черняев и переводчик П.Р. Палажченко.