Суть новой программы была близка к той, что ранее представлялась для внутреннего пользования под названием «500 дней». Всё вновь, по программе Григория Алексеевича, начиналось с того, что СССР переформатируется по формуле «9+1» (Прибалтику, Армению, Грузию и Молдавию уже выводили из состава СССР, как вагоны, просто «отцепляли» от поезда без объяснений). Дальнейшие шаги были расписаны достаточно подробно и понятно. Это уже меньше походило на «расписание поездов» и больше именно на программу, где каждый шаг с советской стороны сопровождался встречным шагом в виде крупного денежного транша со стороны «семёрки». Все сроки и содержание каждого пункта жёстко очерчивались, любое наше отставание от графика немедленно влекло за собой наказание в виде непредоставления очередного транша. Как говорится, «шаг влево, шаг вправо считается побегом, прыжки на месте – провокацией. Вашингтонский конвой шутить не будет». Всё было слеплено по-американски деловито, конкретно, без «воды». Вознаграждение за неукоснительное выполнение программы тоже выглядело весомо: что-то порядка 120 млрд долларов за 1991–1993 годы и в общей сложности до 300 млрд за пять лет до 1995 года.
Щербаков В. И.: «Спрашиваю Григория, кто и на каком уровне в самих США “согласен на шанс” и каковы могут быть гарантии, что нас не бросят по дороге? Выясняется, что американские профессора “советовались с администрацией Буша”. И там их вроде поддерживают, но нужно официально представить программу, тогда и будет получена официальная реакция. Других подробностей Явлинский не сообщил. Как потом выяснилось из мемуаров С. Тэлботта, главным образом, потому, что не захотел».
По итогам встречи Щербаков доложил Горбачёву, что при такой жёсткой программе у них не будет возможности корректировать её под реальную обстановку. Программа могла бы быть пригодна для 6 из 15 союзных республик, а вот для Донбасса, Урала, Сибири, Дальнего Востока, например, а также Казахстана и особенно республик Средней Азии, на взгляд вице-премьера, она была неприемлема. Кроме того, если СССР тогда опасался просить реструктурировать долг в 25 млрд долларов, откуда появилась смелость замахиваться на 300 млрд долларов новых средств? Сумма, необходимая по программе Явлинского, была сопоставима с годовым бюджетом Италии. В реальности ни у кого в G7 ни по отдельности, ни в совокупности таких свободных средств не было. Хотелось бы посмотреть, как итальянский премьер Джулио Андреотти станет за них голосовать. Скорее всего, в этом случае дело повернулось бы иначе: программу согласовали бы, а денег не дали. В общем, Щербаков был категорически против. Горбачёв, как всегда, как описываемый ранее японец, кивнул, и на том разговор завершился.
Щербаков В. И.: «Проходит пара дней, мне звонит Примаков и говорит, что президент вызывает нас на беседу по поводу поездки. По дороге к Горбачёву заглядываю к Примакову (мы все работали тогда в Кремле), а там уже сидит Явлинский. Все вместе идём к Горбачёву, который вновь спрашивает моё мнение о программе Григория. Повторяю, почти слово в слово, даже жёстче. Следует такой же вопрос Примакову. Евгений Максимович начинает вдруг “крутить спирали”: с одной стороны, с другой стороны… И заканчивает неожиданным для меня предложением – отправить Явлинского в самостоятельную поездку по тем же адресам с двухнедельным опережением. Неофициально, пусть с письмом Горбачёва, пусть даже неофициальным. Я возразил. Резко. Не подействовало. Такое впечатление, что всё заранее было уже решено. Так Явлинский отправился перед нами с собственной миссией».
По словам помощника Горбачёва А. С. Черняева, ему Михаил Сергеевич поручил встретиться с Явлинским, Саксом и Аллисоном. Григория Алексеевича «М. С. сам принимал и согласился, чтоб тот вместе с американцами сделал “avant-projet”– для “семёрки” и для М. С., – на основе которого мы (если М. С. примет и если примут Ельцин и проч.) дальше будем вести экономическую реформу, оттолкнувшись от 15, 30 или даже 150 млрд долларов, которые дадут нам МБ, МВФ и т. п. после одобрения “семёрки”, — пишет в своих дневниках Анатолий Сергеевич 17 мая 1991 года. – “Почему мне?”– спросил я Горбачёва (т. е. почему не вам самому с ними встретиться?). Потому, возразил М. С., что “мне ещё рановато с ними встречаться”. Гришка (как зовёт Явлинского Шаталин) с группой едет сейчас в США, а 27-го к ним присоединятся Примаков и заместитель Павлова Щербаков, против чего возражает Явлинский. Я тоже пытался сегодня отговорить М. С., когда рассказывал о своих впечатлениях от вчерашней встречи с американцами и Явлинским. Кажется, поколебал… Попутно отстаивал он (передо мной!) Павлова, которого Явлинский и гарвардцы считают главным препятствием на пути экономической реформы. <…>
“Ребятам”, как назвал гарвардцев Явлинский, я понравился. Я действительно старался их “одобрить” всячески “от имени президента”. Примаков, которого прислал ко мне на встречу с ними М. С., их “учил”. Они смотрели на него иронически. <…>
Что касается Григория Алексеевича, то общение с ним – одно удовольствие: личность и учёный, внушающий доверие и прочное уважение, не поддающиеся эрозии от разных разговоров вокруг него. Я доложил Горбачёву о разговоре. Он согласился, чтобы Явлинский и его команда поработали в самом Гарварде, встретились с Бушем, Бейкером, другими из администрации… Но – при участии Примакова и Щербакова»[214].
Идея направить к Бушу Е.М. Примакова и В. И. Щербакова, по утверждению того же рассказчика, принадлежала Горбачёву и была одобрена американским президентом. «В телефонном разговоре М. С. уверял Буша, что программа Павлова уже претерпела серьёзные изменения, что её уже было бы неточно так называть: её поддержали “все республики” и за то, что она теперь предусматривает жёсткие меры против инфляции, стимулирование предпринимательства, ускоренную приватизацию и разгосударствление, её резко критикуют “профсоюзы и парторганизации”, называют “антинародной”, “бесчеловечной” и т. п.»[215].
А вот как рассказывал об этом сам Евгений Максимович в своих воспоминаниях: «Я сидел в своём кабинете в Кремле (раньше он принадлежал В.М. Молотову, затем, Г. А. Алиеву) и обсуждал не помню уж какую проблему с моим старым, ещё со времени совместной учёбы в аспирантуре экономического факультета МГУ, испытанным другом академиком Степаном Арамаисовичем Ситаряном. Секретарша сказала, что пришёл Г. А. Явлинский. Это была первая наша встреча» [216].
Григорий Алексеевич Примакову и Ситаряну рассказал, что получил приглашение принять участие в семинаре в Гарвардском университете, семинар этот – он был в этом уверен – будет иметь продолжение, речь шла о выработке конкретных мер экономической помощи Советскому Союзу, размером, уверял он, не менее 30 млрд долларов, но главное заключалось в том, что помощь будет целевая: каждая её часть станет ответом на тот или иной шаг СССР по пути реформ. Например, мы отпускаем цены – за этим следует товарная интервенция в СССР с Запада; мы делаем свой рубль конвертируемым – Западом создаётся стабилизационный фонд.
«Можете ли вы со мной подписать письмо о нашем согласии на такую схему?» – спросил Явлинский Евгения Максимовича. Так же он попросил его устройте встречи с Горбачёвым. Член Президентского совета ответил утвердительно.
На следующий день они на квартире Примакова отредактировали письмо.
Примаков Е.М.: «Григорий Алексеевич был искренне удивлён, что я, не согласовав ни с кем содержание этого письма, подписал его. Затем его принял Михаил Сергеевич. Это было незадолго до поездки советской экономической делегации, которую мне поручили возглавить, в Соединённые Штаты. Многое из нашего пребывания в США обросло сплетнями, домыслами. В действительности вкратце дело обстояло так. Мы вместе с В. И. Щербаковым – в то время заместителем председателя Правительства СССР— приехали в Вашингтон, чтобы разъяснить американскому руководству суть экономической политики нашего правительства. Горбачёв попросил включить в делегацию и Явлинского»[217].
В самой «семёрке» никто не скрывал, что как приглашение на встречу, так и все возможные решения на 100 % зависели от позиции США. Если она окажется хотя бы не жёсткой, можно было что-то попытаться сделать. Во любом другом случае шансы Советского Союза были минимальны.
Невозможно понять, почему итоги подготовки к саммиту «семёрки» оказались столь плачевны, если не знать подоплёку этих событий. Они изложены в рассказе американского историка Майкла Бешлосса и американского дипломата, в то время редактора журнала «Тайм» Строуба Тэлботта (в 1990-е годы он станет заместителем Государственного секретаря США и займётся проблемами России и бывших стран СССР).
Из-за особой важности этих воспоминаний приведём данный кусок полностью.
«Во время телефонного разговора с Бушем в середине мая Горбачёв предложил направить в Вашингтон делегацию, которая разъяснила бы, что делает правительство, чтобы “ускорить, расширить и углубить” реформу советской экономики. Группу возглавит Примаков; его будут сопровождать Явлинский и заместитель премьер-министра Владимир Щербаков. После этого звонка Скоукрофт сказал Бушу: “Примаков на многое способен, но это не звезда “нового мышления”. Не был таким и Щербаков. Он был не только правой рукой Павлова, но ещё и возглавлял министерство экономики и прогнозирования. Это министерство возникло как преемник Госплана, который на протяжении долгого времени осуществлял контроль над всеми аспектами советской экономики. Скоукрофт, Гейтс, Хьюэтт и Зеллик – все считали, что Примаков и Щербаков везут с собой Явлинского в качестве витрины, чтобы администрация Буша благосклоннее отнеслась к “Антикризисному плану”Павлова. Хьюэтт позвонил Грэму Эллисону в Кембридж и спросил, что он думает по поводу включения его коллеги в официальную делегацию Кремля. Эллисон позвонил Явлинскому в Москву. Явлинский впервые услышал об этом от него.