1 августа 1991 года М. С. Горбачёв собрал Совет безопасности и буквально в двух словах рассказал о визите Д. Буша в Москву.
В. И. Болдин вспоминает, что «сообщение было столь скудным, что позже члены совета заходили ко мне или по телефону спрашивали, нет ли дополнительной информации. Итоги этого визита так и остались тайной для Совета безопасности, не говоря уже о руководстве партии, Верховного Совета».
Болдин В. И.: «Это был необычный визит. М. С. Горбачёв привлёк к переговорам с Д. Бушем очень узкий круг доверенных лиц, а чаще всего беседовал с ним вообще с глазу на глаз, старался при первой возможности уединиться. Так, однажды за обедом, когда ещё официанты разносили кофе, Михаил Сергеевич, вставая из-за стола, сказал:
– Джордж, я прошу Вас пройти со мной»[237].
На следующий день, 2 августа, Горбачёв выступил по Центральному телевидению, где заявил, что Союзный договор открыт к подписанию: «Мы встали на путь реформ, нужных всей стране. И новый Союзный договор поможет быстрее преодолеть кризис, ввести жизнь в нормальную колею. А это – думаю, вы со мной согласитесь – сейчас самое главное» [238].
Появляются первые проявления «министерского» недовольства – в тот же день, 2 августа, свои замечания по проекту договора направил М. С. Горбачёву министр финансов В. Е. Орлов[239].
И здесь надо рассказать об очень важном эпизоде в «предпутчевой» истории – о расширенном заседании Кабинета министров СССР с участием руководителей правительств союзных республик под председательством Президента СССР, состоявшемся 3 августа. Это былоа в какой-то степени определяющая дальнейшие события встреча. Неслучайно, что о ней ни слова в своих мемуарах не говорит Михаил Сергеевич.
Об этих днях он вспоминает так: «Складывались реальные предпосылки для того, чтобы вытащить страну из кризиса и масштабно продвинуть начатые демократические преобразования. Поэтому я уехал в отпуск 4 августа, не сомневаясь в том, что через две недели в Москве в торжественной обстановке будет подписан Союзный договор, откроется новый этап наших реформ»[240].
И всё-таки очень яркое высказывание об отношении президента к этому переломному событию сохранилось в дневниках его помощника А. С. Черняева. Их нельзя не процитировать. Как говорилось в популярной когда-то рекламе: «Иногда лучше жевать, чем говорить».
«3 августа 1991 года. Суббота.
Завтра улетаю с М. С. в Крым… Опять.
Вчера М. С. после разговора с югославами присел на край кресла: “Вот, Толя… устал я до чёрта!.. Завтра придётся ещё заседание Кабинета министров проводить: урожай, транспорт, долги, связи (производственные), денег нет, рынок… Павлов говорит, что, “если вы не придёте (на заседание), ничего не получится. Все тянут в разные стороны: дай, дай, дай!.. Везде – труба”. Вспомнил о Ельцине и Назарбаеве – как он с ними накануне встречи с Бушем в том же Ново-Огарёве пьянствовал до трёх утра и договаривался о Союзном договоре и о последующих выборах. “Ох, Толя. До чего же мелкая, пошлая, провинциальная публика. Что тот, что другой! Смотришь на них и думаешь – с кем, для кого?.. Бросить бы всё. Но на них ведь бросить-то придётся. Устал я…”И тем не менее вечером дал интервью о Союзном договоре – всё сказал… Заангажировался фактически на свободную конфедерацию.
Если подумать глубже… не Ельцин им воспользовался (в историческом перестроечном плане), а М. С. воспользовался Ельциным как бульдозером для расчистки поля своим идеям. Ведь ни Ельцин, ни его команда ничего не придумали – ни одной большой идеи, которой не было бы в задумке (я-то знаю) или даже публично сказанной Горбачёвым. Кто поумнее среди всех его врагов и соперников, это понимает. И пробавляются для себя… за его счёт, его нервов, ума и тактического мастерства…»[241].
Сделаю небольшое отступление, я узнал о нём из рассказа заместителя председателя правления Агропромбанка СССР Юрия Трушина.
Трушин Ю. В.: «В 1990 году мы очень плотно работали с А. И. Вольским. Дело в том, что Аркадий Иванович в 1988–1990 годах возглавлял Комитет особого управления Нагорно-Карабахской автономной области, а у Агропромбанка СССР там в каждом районе было своё отделение. Таким образом, мы хранили все резервные денежные фонды, находящиеся в области. Осуществляя контроль за работой отделений, я регулярно выезжал в Карабах, даже когда там происходили боевые действия. Это сблизило нас с А. И. Вольским. Когда он вернулся в Москву и стал президентом Научно-промышленного союза СССР, мы с ним обсуждали возможность приобретения для Агропромбанка СССР и Россельхозбанка своего помещения. Нам приходилось делить площади на улице Неглинной с Госбанком СССР. В результате Аркадий Иванович, бывший в близких отношениях с Михаилом Сергеевичем Горбачёвым, предложил нам посмотреть бывшее здание банка, входящее в комплекс домов на Старой площади, занимаемых ЦК[242]. Как оказалось, там сохранились даже старинные банковские сейфы и хранилища. Просили с нас 300 млн рублей. Заявлялось, что деньги будут направлены на развитие крестьянских фермерских хозяйств. Мы подготовили письмо на имя Президента СССР и в августе 1991 года пошли к нему на встречу. Так как в этот день проходило заседание правительства, нам предложили прийти в полдевятого утра. На Старой площади в приёмной Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачёва на третьем этаже собрались А. И. Вольский, председатель Агропромбанка СССР А. А. Обозинцев и я. Утром встретиться с нами Михаил Сергеевич не успел, уехал на заседание, было велено ждать. Ждали мы до наступления темноты, всё это время нас держали в неведении. Тем временем на заседании правительства произошло выяснение отношений по Союзному договору, и расстроенный Горбачёв, не заезжая на Старую площадь, укатил домой, а на следующий день улетел отдыхать в Форос[243]. Нас при этом успокоили: оставляйте письмо, договорённость остаётся в силе. После путча мы должны были радоваться, что так произошло и мы спаслись от бессмысленных трат, так как понимали, что наша покупка была бы конфискована и деньги не удалось бы вернуть. Однако оставленное на столе Горбачёва письмо после путча попало в прокуратуру, и нас стали туда регулярно приглашать. Только я был на допросах раз десять! Нас пытались уличить в сговоре с ЦК КПСС и уводе денег партии. Хорошо, что нам удалось доказать, что сделка не состоялась[244].
О плохом настроении президента после этого заседания пишет и В. А. Медведев: «Накануне состоялось заседание Кабинета министров, на котором возникла конфликтная ситуация с представителями российского руководства по тем неотложным вопросам (продовольствие, топливо, финансы), по которым, кажется, раннее была достигнута принципиальная договорённость. Президент пребывал в состоянии серьёзной озабоченности и, я бы сказал, возбуждённости из-за того, что хрупкое согласие, достигнутое перед его отпуском, даёт трещину.
Возвращаясь сегодня мысленно к тому разговору, я не исключаю того, что конфликт на заседании Кабинета министров возник из-за попытки Павлова уже тогда провести пробу сил в смысле применения жёсткой линии.
В воздухе пахло грозой, но мало кто предполагал, что она разразится столь быстро» [245].
Но вернёмся к самому совещанию. На повестке дня были поставлены вопросы: «О прогнозных оценках производства сельскохозяйственной продукции в 1991 году и обеспечении населения страны продовольствием», «Об обеспечении народного хозяйства топливом», «Об экономическом соглашении между Союзом ССР и суверенными республиками», «Об организации Межреспубликанского комитета по иностранным инвестициям» и «О преобразовании ВДНХ СССР в акционерное общество «Межреспубликанский деловой выставочный центр”». От ведения этого заседания с такой повесткой Горбачёв долго уклонялся.
Павлов В. С.: «Неоднократные переговоры с ним, мои лично и особенно В. Щербакова, определённого докладчиком по антикризисной программе, долго не получали положительного эффекта. Кабинет министров СССР в разном составе неоднократно рассматривал вышеуказанные вопросы. Всем было ясно, что требуются кардинальные политические решения. Поэтому Горбачёв тщательно избегал аудитории, где он не смог бы в очередной раз одному сказать, что пошёл сюда, а другому – туда, а сам, в конечном итоге, ушёл бы домой, чтобы, встречаясь с политиками, давать поручения подготовить предложения руководителям экономики и наоборот – обещать хозяйственникам собраться и решить политические вопросы с государственным руководством республик. <…>
Наиболее активным и последовательным тараном сепаратизма выступало Российское правительство во главе с И. Силаевым. Было даже странно порой видеть и слышать, как вроде бы грамотные люди несли заведомую чушь, лишь бы не дать союзному правительству реально управлять экономикой и теми процессами, за которые оно несло ответственность перед страной. На заседании 3 августа 1991 года согласованное решение о совместной закупке хлеба и фуража, обслуживании внешних обязательств, создании запасов топлива на зиму сорвал в очередной раз И. Силаев. Он упрямо твердил одно: “Мы сами, сами продадим нефть и газ, лес и алмазы и купим себе хлеб, товары для населения, сырьё, оборудование и полуфабрикаты и вообще всё, что нужно будет для села, промышленности и транспорта; сами заключим прямые договоры на поставку с другими республиками на взаимовыгодных условиях, сами окажем помощь, если сочтём необходимым, соседям; сами определим, сколько Россия должна дать средств Союзу и на какие цели”. Все доводы разума И. Силаев, как глухарь на току, отвергал с ходу. Он даже не понял тогда угрозы развала самой России, когда ему впрямую задавали вопросы о том, почему он так уверен, что среднеазиатские республики будут поставлять России хлопок, газ, а Казахстан – уголь, металлы и хлеб по действующим ценам за рубли, если РСФСР начнёт продавать свою продукцию на экспорт за доллары; не пугает ли его инфляционное обесценение рубля в результате искусственно вводимой долларизации страны и разрушение сложившихся кооперационных связей и специализации производства. “Нет, мы сами всё сделаем и всё сможем”, – неизменно звучало в ответ»