В перерыве заседания В. И. Щербаков зашёл в кабинет В. С. Павлова и подтвердил прежнюю договорённость.
Павлов В. С.: «Никаких разногласий между нами не было, мы были едины в оценке проекта ново-огарёвского договора и быстро наметили меры, какие необходимо принять для срочной доработки тех замечаний к проекту, которые коллективно сделали на заседании президиума. Для этого я дал ряд поручений сотрудникам аппарата, была создана специальная бригада, которая в ночь с субботы на воскресенье должна была окончательно оформить все документы в виде дополнений и протоколов к договору.
Минут через пятнадцать Володя ушёл, и лишь в понедельник, когда он навестил меня в больнице, я узнал, какой сюрприз поджидал его в машине. Оказывается, по телефону его уже требовал Горбачёв. И когда первый вице-премьер взял трубку, то услышал такой разнос, какого ему в жизни слышать ещё не приходилось. Президент, не стесняясь в выражениях, на чём свет стоит крыл его за позицию, высказанную на заседании президиума правительства, за поддержку тех замечаний, какие были сделаны к проекту ново-огарёвского договора.
Об этом же эпизоде я впоследствии прочитал и в материалах следственного дела: Щербаков рассказал о нём на допросе, при дознании. И тот случай раскрывает поистине поразительную особенность августовских дней 1991 года: уже через пятнадцать минут после окончания заседания президиума правительства Горбачёв стопроцентно знал, кто и что говорил на этом заседании! Кабинет министров, оказывается, находился под президентским “колпаком”!»[268].
После этого все разъехались, а помощник Павлова, Борис Григорьевич Пашков, начал обобщать материалы обсуждения, но Валентин Сергеевич заспешил (он был приглашён на 50-летие артиста Николая Николаевича Губенко).
Никаким образом Павлов никому не дал понять, что что-то готовится.
Не дремали и российские демократы, заявлявшие, что договор сохраняет всесилие Центра и господство коммунистической номенклатуры. Организаторами этой кампании были лидеры движения «Демократическая России» Ю. Афанасьев и Е. Боннэр. 5 августа они направили Обращение к Президенту России Б. Н. Ельцину, подписанное «большой демократической семёркой»: Ю. Афанасьевым и Е. Боннэр, Л. Тимофеевым, Л. Баткиным, В. Ивановым, Ю. Буртиным и В. Библером.
9 августа обратил свои замечанию к Совету Федерации СССР председатель правления Госбанка В. В. Геращенко[269].
Позвони мне, позвони
Можно сказать, что первый заместитель председателя Кабинета министров В. И. Щербаков лишь случайно не оказался в составе ГКЧП. Как говорится, Бог спас, послав «счастливый случай». 17 августа, когда проходило закрытое заседание, ему надо было обязательно встретить в аэропорту сына, который по школьному обмену на летних каникулах за границей изучал английский язык. 14-летний парень первый раз в жизни летел один, да ещё из-за границы, к тому же при вылете у него обнаружились какие-то неточности в паспорте. Да и время в стране было уже тревожным. В общем, жена со слезами взяла с Владимира Ивановича обещание, что он обязательно встретит сына, так как, в крайнем случае, охрана его по должности могла пустить в погранзону.
Щербаков В. И.: «И вот, пока на заседании шла дискуссия, я написал Павлову записку, в которой сообщаю, что через полтора часа должен быть в аэропорту. Тот ответил: невозможно, нас обоих председатель КГБ Владимир Крючков и министр обороны Дмитрий Язов пригласили к себе обсудить ситуацию в стране. Пишу снова: ситуацию в стране ты знаешь лучше, поговорите без меня. В крайнем случае, позвонишь, я буду на связи. Можешь обижаться, но я должен встретить сына. Я и так дома не бываю, прихожу в два-три часа ночи, а если ещё и в аэропорт не приеду, а там, не дай бог, что случится… Встретимся вечером на даче у Николая Губенко, там и расскажешь, что решили. На том и договорились».
Щербаков ушёл до окончания заседания.
На обратном пути из аэропорта ему в машину по спецсвязи позвонил Горбачёв. Машина остановилась, водитель и семья Владимира Ивановича, как было принято, вышли, чтобы дать возможность двум конфидентам говорить без посторонних.
Щербаков В. И.: «С близким окружением Михаил Сергеевич в выражениях не стеснялся. Это служило у него знаком особой доверительности и близости. Вот и на сей раз он обрушил на меня полный набор крепких пролетарских выражений: “Павлов там что, с ума сошёл? Ты почему его не остановил? Правительство задумало сорвать подписание Союзного договора?” Я удивился: заседание было закрытым, закончилось минут 30 назад, стенограмма и аудиозапись не велись – на этот счёт было принято специальное решение, и нам доложили, что запись отключена. Ни одного лишнего человека на заседании не было, только члены президиума Кабмина лично. А Горбачёв буквально в лицах рассказывает, у кого какая была позиция. И это всего через полчаса после заседания. То ли кто-то “настучать” поспешил, то ли всё-таки работала прослушка. Лихорадочно соображаю, кто же тогда слушает? Павлов уехал к Крючкову, даже если прослушку установила госбезопасность, у Крючкова нет никакого резона “слить” всё президенту до разговора с премьером. Тогда кто?»
Владимир Иванович попытался объяснять Михаилу Сергеевичу, что, во-первых, всё не так плохо: позиция Павлова не такая жёсткая, как ему, видимо, доложили. Он прав по существу вопроса, Горбачёв сам об этом постоянно говорил. Во-вторых, на правительстве было найдено приемлемое решение, которое Павлов поддержал. Наконец Щербаков пообещал, что как только приедет домой, то подготовит простой, понятный текст дополнительного соглашения. Главное, убеждал первый вице-премьер, в этом деле не сделать шаги, которые ещё больше запутают ситуацию. И добавил, что Павлов, видимо, в ближайшие часы позвонит Горбачёву и попросит «продавить» подписание дополнительного соглашения одновременно с текстом Союзного договора, чтобы не оставлять никому, особенно Ельцину, никакой лазейки.
Михаил Сергеевич согласился со всем сказанным, немножко успокоился. Вечером Щербаков с женой поехали к Губенко на юбилей. Павлов туда не приехал, но никто не придал этому какого-то экстраординарного значения – мало ли какие дела могли ему помешать.
В воскресенье 18 августа Павлов тоже не позвонил. Большого значения Владимир Иванович этому не придал: не думал, что разговор у Крючкова был так уж важен, да и был занят работой над проектом соглашения.
Зато снова позвонил Горбачёв, да ещё почему-то не по спецсвязи, а по городскому телефону. И первым же вопросом удивил: «Как ты себя чувствуешь?»
Щербаков В. И.: «Наши отношения с президентом были достаточно доверительными, но не до такой степени, чтобы осведомляться о самочувствии. Ответил честно: «До того устал, что позавчера ночью вышел с работы и не мог вспомнить, как жену зовут и как домой позвонить, чтобы поесть приготовила. Прошу дать мне три-четыре дня отоспаться». Михаил Сергеевич пообещал, что после подписания договора и Президентского совета (переименованного в Совет Федерации и назначенного на 21 августа) возьмёт меня в свой самолёт и мы полетим в Форос. Меня это устраивало, поскольку моя семья тоже должна была утром в понедельник улетать в санаторий неподалёку от крымской резиденции президента».
Дальше Горбачёв без всякого вопроса со стороны собеседника начал рассказывать, какая в Крыму чудесная погода и как хорошо он себя чувствует, пожаловавшись, только на ногу, что-то «потягивает». Через какое-то время опять повторил о болях в ноге, потом ещё раз. В. И. Щербаков сразу не придал этому значения, но, когда положил трубку, задумался: что он хотел этим мне сказать? Почему звонил по городскому телефону? Ответа он не нашёл, махнул рукой, подумал, что человек на отдыхе расслабился, решил поговорить да, видно, не с кем оказалось. К тому же он наверняка, готовясь к подписанию, нервничал. В конце концов завтра он так или иначе вернётся в Москву, так стоит ли на всякие мелочи внимание обращать!
Щербаков В. И.: «Много позже Аркадий Вольский рассказал, что у него тогда же состоялся аналогичный разговор с президентом о здоровье. Интересное совпадение, историков должно было бы заинтересовать, так как в материалах расследования августовских событий эти факты отсутствуют, утверждалось, что связь у Горбачёва была уже отключена».
Часть VПутч. Конец Союза
Три дня в августе 91-го
Как уже отмечалось, в повестке Президентского совета (Совета Федерации) значились четыре вопроса и по трём из них планировались доклады Щербакова. К ним нужно было готовиться. Работу над докладами о положении в стране, мерах по стабилизации и о работе над соглашением Владимир Иванович закончил в понедельник 19 августа часов в пять утра – как раз к рассвету: на Яблочный спас солнце встаёт ещё рано. В шесть пришла машина, он проводил семью в аэропорт и решил немного поспать, пока служебная машина не вернётся уже за ним. Часа полтора-два у него было. Только лёг, с дороги позвонила жена. И состоялся такой диалог:
– Что происходит? Мы едем в аэропорт, а нам навстречу танки.
– Какие танки? Ты ничего не перепутала?
– Как можно перепутать, если целая колонна идёт на Москву?
– Не знаю. Может, учения какие-то идут. Может, к подписанию договора хотят усилить гарнизон – чем чёрт не шутит. Ладно, лети. Не твой вопрос.
Положил трубку, тут новый звонок. Теперь уже от коллеги, председателя Госстроя СССР В.М. Серова. Накануне он отпросился у Владимира Ивановича с понедельника в отпуск, хотел с семьёй и друзьями уехать в Астрахань на рыбалку. Валерий Михайлович спросил: «В этой обстановке я могу уехать?» Только, что заснувший Щербаков по-пролетарски и высказал товарищу всё, что думает о человеке, поднимающем его в полседьмого утра вопросом, можно ли ему ехать в отпуск. Серов в ответ спросил: «Так ты ничего не знаешь? Включи телевизор!»