И наш аксакал не шутил. Требовательность, прежде всего к себе, у этих представителей «старой гвардии» была такая, что они и помыслить не могли о том, что кто-то и после их смерти обвинит их в безответственности. Неслучайно этих генералов от промышленности называли «солдатами партии». Они считали себя ответственными за будущее страны. И от возраста это не зависело. Так 30-летний Николай Константинович Байбаков во время войны отвечал за всё снабжение армии и тыла горючим.
Это не могли понять пришедшие на смену советским управленцам в 1990-е «эффективные менеджеры». Так Михаил Ходорковский и Леонид Невзлин в книге «Человек с рублём» подтрунивают над «непрофессионалом» Байбаковым. В качестве доказательства они приводят такой диалог: «Едва ли не четверть века во главе Госплана стоял Н. К. Байбаков, попавший на этот пост вопреки своему желанию. Вызвал его к себе Хрущёв, предложил пойти на Госплан.
– Никита Сергеевич, я же нефтяник, в экономике и планировании ничего не понимаю.
– Не боги, Николай Константинович, горшки обжигают не боги»[12].
Судя по всему, своё умение Николай Константинович должен был продемонстрировать, выгодно продав немцам через Швейцарию во время Курской битвы партию солярки.
Впрочем, Большой Ефим (так называли коллеги Славского за профессионализм, требовательность, проявления творческой инициативы и преданность общему делу) мог и дожить до поставленного срока. Наделённый недюжинной физической силой, он мог даже в 70 лет бегом донести женщину на руках на четвёртый этаж. А на лыжах бегал до 80 лет так, что за ним не могли поспеть молодые коллеги! Умер же он 28 ноября 1991 года, когда стало ясно, что всё, за что он отдал свою жизнь, гибнет…
В том же 1986 году Ефима Павловича вызвали в ЦК партии. После трёхчасового разговора в ЦК он вернулся на работу чернее тучи, написал синим карандашом заявление об увольнении с поста министра «по болезни уха».
«В этом был весь Словении: независимый, несговорчивый, едкий. Две недели в ЦК не знали, как представить это заявление президенту, и в конце концов вернули обратно и сказали, что надо переписать. Но перепечатанное заявление он всё равно подписал синим карандашом. Через несколько дней приехали из ЦК представлять Рябева Л.Д., забыв сказать спасибо тому, кто двадцать девять лет тянул эту лямку. Ефим Павлович попросил слова, попрощался, но так, что дыхание перехватило. Он ушёл.
В своём последнем интервью, как бы подводя итог, на вопрос Вам хотелось что-нибудь изменить в прожитой жизни?”Ефим Павлович ответил: “Дай бог сегодняшнему молодому поколению сохранить ту жажду жизни и преданность труду, которые были так присущи моим товарищам”»[13].
Щербаков В. И.: «Советский Союз с точки зрения управления народным хозяйством был большой корпорацией. Председателя правительства можно было сравнить с её генеральным директором. Вице-премьеров с заместителями гендиректора корпорации по направлениям (по экономике, финансам, снабжению, кадрам и быту и т. д.). Министры, стало быть, выступали в роли начальников цехов: министр чёрной металлургии – начальник металлургического, министр станкостроения – начальник механического. Неслучайно поэтому, чтобы занять подобающее ему место и результативно работать, каждому важно было предварительно обстоятельно поработать на всех основных ступенях карьерной лестницы, а не промчаться активистом общественного движения или родственником (земляком, соседом или одноклубником начальника) снизу доверху, начиная с мастера и до директора самостоятельного крупного предприятия. На каждом месте доказать свою компетенцию, профессионализм, преданность делу, умение управлять и находить решения в критических ситуациях, разбираться в тонкостях технологии и производства. Добиться положительных результатов работы вверенного коллектива. Только в этом случае он мог быть назначен министром или его заместителем. Конечно, были и исключения, когда назначения производились по другим критериям, но это были именно исключения. В сталинский период невозможно было представить себе, что кого-то назначили на высокую должность потому, что у него родственник на руководящем посту в партии или правительстве. Родственники высоких партийносоветских руководителей были на крупных должностях, но не потому что родственники, а по личным достоинствам. Все эти высокие руководители были самоотверженными и профессионально очень хорошо подготовленными людьми, готовые сделать всё возможное и невозможное для защиты своей страны. Не хочу сбиваться на патетику. В качестве доказательства сохранения этой традиции в позднем СССР, в частности, в двух последних правительствах (Рыжкова и Павлова), в составе которых мне довелось работать почти 5 лет, могу просто ещё раз отметить, что в течение 5 лет непосредственно в Чернобыле непрерывно работала правительственная комиссия. Состав комиссии ежемесячно менялся, но каждый раз с выездом на место её возглавлял заместитель председателя Правительства СССР (по очереди), каждый раз там по такому же принципу замены месяц работали несколько министров и их заместителей. За всё время не было ни одного случая отказа или уклонения от такой командировки, хотя любой из них имел десятки возможностей обосновать невозможность поездки, хотя бы по медицинским показателям (никто не бывает абсолютно здоровым в возрасте 56–70 лет). Ни один не спрятался за чужие спины.
Правда и то, что в короткое время всем им поставлены памятники не в Чернобыле, а на московских кладбищах. Такова была преданность делу и ментальность членов правительства страны ещё совсем недавно.
Нынешние же министры порой выскакивают неизвестно откуда. И представление об отрасли, развитием которой им поручили заниматься, имеют минимальное. В ходу термин “рулит такой-то отраслью”. Возникает подозрение, что они ни на одном профильном заводе до этого не побывали, не говоря уж о том, чтобы там поработать! Работать с ними нелегко. Приведу личный пример: с одним из министров российского правительства примерно в 2008 году у меня произошла перепалка на совещании у президента В. В. Путина в присутствии примерно 25–30 руководителей предприятий автопрома и нашего министерства. Предыстория проста: все в отрасли знали, что министр является “тесно аффилированным” лицом и, по слухам, крупным бенефициаром одной из автомобильных компаний, с которой мы были в конкуренции, выпуская близкие по классу и стоимости автомобили. Министр критиковал “Автотор” по любому поводу и на любом углу. На совещании у В. В. Путина обсуждался вопрос углубления локализации производства. Минуты три министр в докладе критиковал нас за подготовку закупки корейской, а не европейской технологии окраски кузовов. Я не стал спорить. Попросив слово, спросил: “Вы знаете мою биографию? 15 лет работал на АвтоВАЗе, КамАЗе со дня начала строительства до вывода на проектную мощность, был председателем последнего Госплана СССР. Теперь уже 15 лет тружусь на “Автоторе”. За 1994–1997 годы без копейки государственных денег мы построили полностью новый завод мощностью 250 тыс. автомобилей в год в регионе, где о такой отрасли никто понятия не имел. Добились создания технологии и качества такого уровня, что с нами уже 20 лет работают такие гранды мирового автопрома, как БМВ, “Хёндэ”, “Киа”. Выпускаем также “Кадиллак”, “Опель”. За 20 лет не получили ни одной претензии по дефектам по нашей вине. И вы считаете возможным в присутствии президента страны и моих коллег критиковать нас по вопросам технологии и организации производства, даже не переговорив предварительно со мной? Если вы считаете себя таким профессионалом в отрасли, которую вам доверили возглавить, то скажите, в какую сторону должны открываться двери в окраску – внутрь или наружу?” Министр покраснел и молчит. “Вот видите, – говорю, – не знаете, а берётесь учить технологии, которую мы покупаем за свой счёт и под свои требования, которыми вы даже не поинтересовались. Готовы выслушать от вас совет, но как от профессионала, а не от рулящего отраслью. Путин, как я и ожидал, прервал нашу перепалку, меня попросил соблюдать этику отношений. Но своей цели удалось добиться – ни министр, ни его заместители больше нас публично не трогали, хотя старались обойти, не здороваясь. Но меня это никак не задевало: чем меньше общаешься с такими людьми, тем дольше проживёшь».
Как лозунги превратить в реальные шаги
После июньского (1987 года) Пленума ЦК КПСС начались активные разговоры о рынке.
Щербаков В. И.: «Итак, М.С. Горбачёв провозгласил: “Разрешено всё, что не запрещено законом”. В политическом смысле более или менее понятно, а в практическом повседневном применении лозунга всё стоит как прежде. Никто в стране так и не понимал, что уже конкретно можно, а что ещё нельзя. Дело в том, что в СССР система законодательства была построена, как лестница. В основании – закон СССР, декларирующий принципы, потом постановление Правительства СССР, раскрывающее эти принципы по сфере и правилам применения. Потом приказ Госплана, Госснаба или Минфина, разъясняющие особенности применения норм закона и конкретные критерии, определяющие право на те или иные льготы, потом приказ по отраслевому министерству. А ещё решения и разъяснения Минюста и судов различного уровня, приказы по Прокуратуре и МВД или Минобороны. Всё это вместе называлось законодательными актами СССР и было обязательно к применению на всей территории с особенностями, установленными законодательством союзных и автономных республик. Часть этих законодательных актов была для служебного пользования (проверяющий знает, а проверяемый не в курсе), некоторые вообще засекречены. Но Уголовным кодексом СССР установлено, что “незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение”.
В результате такого многослойного пирога законодательных актов нередко случалось так, что вроде бы разрешённое законом (там же только принципы) фактически запрещено приказом,