Первый раз в жизни я видел документ собственноручно подписанный Генеральным секретарём ЦК КПСС. Обычно приходили факсимиле, а тут размашисто поперёк страницы “Н.И. Рыжкову. Прошу решить и доложить Политбюро в трёхдневный срок”. И личная подпись М. С. Горбачёва, да ещё и синим карандашом, что, видимо, также что-то для чиновников означало. Хотя я и не знал значения использования конкретного цвета карандаша для резолюции, но вспомнил случаи из воспоминаний помощников И. В. Сталина, для каких целей тот использовал синий и красный цвет карандашей. Подумал, что если копируется стиль резолюций, то могут копироваться и меры по контролю за исполнением. Смотрю на дату резолюции – ничего себе, уже второй день заканчивается! То есть через сутки правительству надо докладывать в Политбюро, причём вопрос непростой и щекотливый – речь ведь шла о пересмотре системы оплаты труда тысяч работающих. Вопрос поставлен жизненный и правильный, ситуация абсурдная – нашивка на робе рыбака определяет разброс в зарплате в 2–3 раза. В практическом плане нужно сначала разобраться, как сложилась и чем обосновывается эта ситуация, она ведь существует почти 40 лет, но нет времени. Генеральный секретарь поручил председателю Совмина доложить в трёхдневный срок. Денег в бюджете нет. В таких условиях средства можно только перераспределить, но совершенно непонятно как, то ли там отнять, то ли сюда добавить. В общем, сумасшедший дом! Наверху понимают сложность дела? Три дня на решение проблемы, касающейся нескольких тысяч человек, 4–5 отраслей и сложившейся за 40 послевоенных лет! Но исполнение поручений теперь моя работа. Я стал чиновником.
Объявляем аврал, готовим предложения: вот тут срочно сделать так, а всё остальное требует более серьёзного изучения и обсуждения, потому что отнять нельзя – северяне, пусть и понимают, что, работая в тропиках, получают свои северные надбавки незаслуженно, сразу взбунтуются, а, чтобы добавить другим, денег нет. Сложный вопрос с вечерними и ночными надбавками. Для потребителя без разницы, в какое время суток поймана рыба, он всё равно получит её в замороженном виде, а вот для заработка команды – очень важно. Подтолкнём людей к припискам. Да и как вести учёт? В результате удовлетворения просьбы рыбаков Минрыбфлота не улучшим, а усугубим ситуацию: один и тот же вид рыбы, пойманной в одном и том же районе промысла, будет иметь различную цену в зависимости от заявления капитана о том, в какое время суток она выловлена? Вообще не понятно, как определить цену на одинаковую рыбу, пойманную в разных регионах? Как определить, поймана она реально днём или ночью? Как определить её себестоимость? Как продавать одинаковую рыбу по разной цене? Иначе говоря, поставленный вопрос правильный, но предложения по его решению неприемлемы. Решение нужно искать. Требуется время. Но можно, например, повысить тарифные ставки рыбакам на сезон “полярной ночи”.
Так или иначе с первой частью задачи мы справились, пользуясь старыми знакомствами и в Госплане, и в Минфине всё согласовал, проект решения и доклада завизировал во всех заинтересованных ведомствах и сдал на следующий день в 19 часов вечера в канцелярию правительства, посчитав, теперь-то всё: я успел задание сделать вовремя, решение предложил! Дальше слово было за Н. И. Рыжковым. Тем временем жизнь закружила, ежедневный хоровод самых разных вопросов, докладных записок, согласований, совещаний, отвлёк меня. Даже не отследил, вышло ли рыбное постановление, и в каком виде.
Проходит пара лет, я уже работаю в аппарате Совета министров. В первый же день на новом месте на стол ложится письмо министра всё того же рыбного флота. Среди многих вопросов по хозяйственному механизму всплывает уже знакомый мне вопрос по зарплатам рыбаков. На память я не жалуюсь, полный желания проявить себя набираю первого заместителя министра и говорю ему: “Слушай, ты когда бумажки готовишь в Совмин, обстановку хоть знаешь? Твой вопрос решён ещё два года назад!” Он отвечает: “Володь, да не решён он!” – “Как не решён? Решён!!! – горячусь я. – Два года назад! Вы вообще, чем там занимаетесь – только водку пьёте и рыбой закусываете?!” – “Сейчас проверим”, – говорят мне.
Ну, думаю, надо на всякий случай и мне по кодификации навести справки. Запрашиваю. И правда, нет документа в кодификации. Не выходило такое постановление! Беру письмо, иду к управляющему делами Совмина Смиртюкову, говорю: “Вот, мол, Михаил Сергеевич, неувязка тут какая-то. Мне передали на исполнение это письмо, я знаю, что вопрос уже решён, поскольку сам этим занимался в Госкомтруде, а в кодификации нет такого постановления”.
А управляющий был старым волком – он в Совмине (тогда ещё Совнаркоме) аж с 1930 года, больше 20 лет в должности управделами, – посмотрел на меня пристально и говорит:
– Это примерно июль 85-го?
– Да, примерно, так, – отвечаю.
“Вот, думаю, память у старика в 78 лет!”
– Пойдём, – говорит он мне.
У Смиртюкова был большой кабинет, а за дверцей ещё боковушка, там он обычно обедал. Мебели никакой, только стол обеденный, стул да кушетка для отдыха, а вдоль стены на полу высотой больше метра лежали бумаги стопами. Он уверенно подходит к какой-то одной и командует: “Ну-ка, отсюда вытащи несколько дел, нет, чуть-чуть ниже, вот так”.
Я выдёргиваю несколько папок и вижу: лежит мой проект постановления. И подпись Рыжкова на нём есть, а вот подписи Смиртюкова (тогда документы выходили за двумя подписями – председателя правительства и управляющего делами Совета министров) нет. Я папку открываю, читаю, смотрю на него. Он спрашивает:
– Видел?
– Видел! – отвечаю.
– Закрой и верни обратно.
Я так и сделал, а потом спросил: “И что?”
И получил короткий ответ: “Иди работай!”
– Ас этим что мне делать? – упорствую я.
– Иди и работай! Дали тебе поручение – выполняй.
Вышел я от него и не понимаю, что делать-то? В голове не укладывается: генеральный секретарь распорядился вопрос решить, не предложения внести, а именно решить, предсовмина задание дал, принял его, а какой-то Смиртюков итоговый документ не подписал, несмотря на резолюцию, на эти подписи… И вот лежит у него постановление два года с лишним и никому до этого дела нет. Ну хорошо, ответ в ЦК, может, и дали, но вопрос-то просто убрали из обсуждения, а выполнять указание о решении вопроса по прямому указанию генсека никто и не стал. В стопах документов, лежащих на полу в боковушке М. С. Смиртюкова, лежала явно не одна сотня документов, задержанных или похороненных им. Для моего всё ещё заводского менталитета это было абсолютно противоестественным. Вот думаю, как здесь всё устроено: министр пишет письмо, Генеральный секретарь лично требует срочно решить и доложить, председатель Совмина лично подписывает Постановление Правительства СССР, а какой-то чиновник может послать их всех по известному адресу, и они это проглотили. Какое-то Зазеркалье. Кто же в этом доме хозяин?? Куда-то я не туда попал!»
Работа и личность
Система госаппарата вообще работает по собственным правилам. Там, если только ты не на очень высокой должности с правом подписывать приказы и издавать распоряжения, всё решается помимо тебя. Должность начальника управления и члена коллегии по статусу приравнивалась к замминистра, но была недостаточно высока, а значит, и его подпись была недостаточно весома, чтобы формировать какие-то решения.
Щербаков В. И.: «Просто для иллюстрации: работая ещё начальником отдела машиностроения в Госкомтруде, я часто бывал на совещаниях у курирующего машиностроение заместителя председателя Совмина А. Антонова. Получил от него поручение срочно подготовить проект распоряжения по одному из оперативных вопросов. На очередном совещании докладываю, что прошу увеличить срок исполнения, поскольку не могу получить согласование одного из отделов Госплана. Антонов в раздражении хватает трубку “первой вертушки” (спецсвязь для уровня не ниже первого замминистра). “Какой номер? Да у него нет первой”. Берёт трубку “второй вертушки” (для уровня не ниже начальника главка). “Ну? Да у него и “второй” нет”. Антонов смотрит на меня удивлённо и спрашивает: “Ты с ума сошёл? Кто же согласовывает распоряжение Правительства СССР (!!!) с человеком, у которого даже вертушки нет???” Думаю, комментарии здесь излишни.
Вообще чиновничья жизнь своеобразна. Одному подходит, другому – нет. Я за прожитые годы привык классифицировать людей на две категории: один живёт, чтобы работать, другой – работает, чтобы жить. Первых искренне уважаю и стараюсь при возможности именно с такими и работать. Как у нас в автомобилестроении говорят: “Человек нашей крови” и “У него бензин в крови”. Вторых не осуждаю, просто принимаю как данность, объективную реальность. Вот, таким, видимо, работа чиновником более подходит, чем мне.
Может быть, у меня воспитанный жизнью специфический рефлекс, а может, наследственная психо-физиологическая или генетическая особенность: ну не воспринимаю любое своё движение, если оно не имеет ясной цели. По одному гороскопу, я – Стрелец, по другому – Вол, по третьему – Бык. Говорят, этим знакам свойственны такие особенности человеческой натуры. Например, даже гулять на улице не могу. Когда всё же вытаскивают на улицу, чтобы гулять, я должен мысленно поставить цель – дойти вот до такого пункта, дома, дерева… Просто идти и наслаждаться видами и погодой мне скучно и неинтересно. Для любого движения мне нужна конкретная цель и сроки её достижения. Самое лучшее занятие – строить, монтировать, производить. Производство автомобилей для меня идеальная работа. Двадцать тысяч компонентов со всего мира собрать в одну точку в точно заданное время, а потом превратить в прекрасный продукт. Мне просто повезло в жизни встретиться с такой работой, погружаюсь в неё с головой, как говорит внук, “кайфую от неё”, не меньше чем от выпивки с близкими друзьями. Думаю, поэтому для работы в аппарате чиновником малопригоден, долго не удержусь. Я по натуре и генетике производственник.
К чиновничьей работе, кстати, отношусь с больш