овать»[73].
При этом шахтёры хотели получить всё сразу.
Тогда в газете «Правительственный вестник», главным редактором, которой был недавний коллега Щербакова по отделу по вопросам совершенствования управления народным хозяйством Владимир Анатольевич Покровский, было опубликовано первое интервью Владимира Ивановича в новом поприще.
Щербаков В. И.: «Столь плотное участие правительства в данном случае – следствие того, что забастовки для нас – явление новое, они не регулируются ни законодательством СССР, ни другими нормативными актами. В такой ситуации просто нельзя было оставаться в стороне – кто-то должен предложить эффективные решения».
А ещё он говорит, что экономическая реформа пока не создала одинаково благоприятных условий для эффективного применения новых методов хозяйствования в различных отраслях. И в сравнительно невыгодном положении оказались предприятия добывающей промышленности и транспорта.
Щербаков В. И.: «Скажем, шахтёры требуют выделить дополнительные дотации на введение доплат за многосменный режим работы. Объём этих средств примерно 480 млн. Решение о доплатах было принято, но средства на эти цели трудовые коллективы должны заработать сами. Шахтёры этого сделать не смогли. В сравнении с другими отраслями у них более узкое поле для манёвра в зарабатывании средств. На уголь и продукты его переработки установлены твёрдые государственные цены, а не договорные, к тому же нет права распоряжаться распределением угля – это делают в различных формах государственные и местные органы. Отсюда и требование стачечных комитетов, чтобы не весь уголь включался в госзаказ, чтобы часть его можно было продавать по договорной цене.
Конечно, и сами шахтёры использовали далеко не все возможности. В частности, переговоры со стачечными комитетами показали: численность административно-управленческого аппарата только на уровне объединения можно было бы уменьшить на 30–50 %, ликвидировать целый ряд излишних звеньев, таких, как главные территориальные управления “Ворошиловградуголь”, “Донецкуголь” и другие. Лишь эти меры могли бы дать примерно 200 млн рублей, что надо учесть при определении окончательной суммы дотации Минуглепрому СССР. <…>
Удовлетворение требований по увеличению отпусков, пенсий, по оплате времени, затрачиваемого на передвижение в шахте от ствола до рабочего места и обратно, стоит довольно дорого. Скажем, введение оплаты труда за это время в угольной промышленности обернётся 570 млн рублей. А удовлетворение всех требований шахтёров угольной и сланцевой промышленности превышает 2,7 млрд рублей. Это огромные средства, которыми в данный момент государство не располагает. Но я не могу сказать, что все эти требования шахтёров необоснованны.
Значит, надо искать дополнительные возможности. И они есть. Прежде всего, в улучшении организации труда. По мнению стачечных комитетов, например, отвлечения от основной работы составляют по отдельным шахтам 3–5 % численности рабочих. Конечно, это имеет место далеко не везде. Но тем не менее это также важный канал зарабатывания средств.
Видимо, после глубокого анализа всех резервов роста средств на оплату труда и другие льготы общая сумма дотации будет значительно меньше, чем 2,7 млрд рублей, вытекающих из прямого расчёта. И всё же необходимость дотации останется. Свободных средств в государственном бюджете нет. Поэтому правительству, по-видимому, придётся пойти на более жёсткие шаги по внедрению режима экономии. При этом все понимают, что поиск дополнительных средств не должен привести к ущемлению материальных интересов других советских людей. Думаю, что решение вопроса будет идти такими путями. Во-первых, в направлении совершенствования хозяйственного механизма, улучшения инвестиционной деятельности. Во-вторых, надо идти на перенесение сроков сооружения новых объектов, которые могли бы подождать хотя бы 5–7 лет. И наконец, следует стремиться к снижению расходов на управление.
Сами шахтёры – и это отчётливо прозвучало на встречах в Кремле – хорошо понимают, что государственная казна не бездонна, а потому предъявляют строгий счёт своим отраслевым органам, которые должны обеспечить коллективы по возможности недорогой, но обязательно надёжной и высокопроизводительной техникой. А в этом допущено много просчётов»[74].
Существует иллюзия, что шахтёры получали какие-то заоблачные зарплаты. Газета «Известия» опубликовала результаты опроса, проведённого кандидатом экономических наук Г. Шалыгиной. Представление об уровне жизни горняков давали размеры их доходов и жилищные условия. Большая часть опрошенных, а точнее 48 %, имели от 71 до 130 рублей в месяц на члена семьи. 14 % – от 151 до 200 рублей. И только 13 % – свыше 200 рублей. Как выяснили социологи, 12 % бастующих довольствовались доходами меньше 70 рублей на члена семьи.
Что касается жилья, то 43 % горняков сообщили, что живут в отдельных квартирах с удобствами. Однако зачастую эти квартиры были перенаселены: семьи детей жили вместе с родителями, 5–6 человек занимали довольно скромное жильё. В результате у половины бастующих на одного члена семьи приходилось от 5 до 9 квадратных метров площади, а у 23 % – меньше 4 метров. 17 % вообще не имели своего дома и жили либо в общежитии, либо снимали комнату. 13 % сообщили, что имеют свой дом или часть дома[75].
Щербаков В. И.: «Реально для шахтёрских забастовок 1989–1991 годов было столько причин, что, докладывая на Политбюро выводы, я не удержался и сказал, что если бы был шахтёром в Донбассе, то, наверное, стал бы активистом забастовки – так нельзя было жить! Я большую часть жизни провёл в военных посёлках, детских домах, казармах и на строительстве заводов в чистом поле, когда жили прямо на заводе или в недостроенных домах. Было нелегко, но такого скотского отношения к людям раньше я не встречал нигде (сейчас, глядя на происходящее в Донбассе, вижу, что в отношении к шахтёрским регионам мало что изменилось)».
Политические требования тем временем постепенно вытесняли экономические и социальные. Забастовки 1990 года, не говоря уже о волнениях 1991-го не идут ни в какое сравнение с началом этого процесса, поэтому мы расскажем о них в следующих главах.
У описываемых событий были неожиданные последствия. Уже 3 августа 1989 года Верховным Советом УССР был принят Закон «Об экономической самостоятельности Украинской ССР». Первый шаг на пути к развалу государства был сделан той самой «руководящей и направляющей» партией, убрать которую от власти стали требовать шахтёры. О том, что это может произойти, судя по всему, им даже в страшном сне не могло присниться.
Закон о порядке разрешения коллективных трудовых споров
Этот закон возник неожиданно, по острой необходимости. В планах работы Верховного Совета его не было.
С одной стороны, такие документы существовали во многих странах и там имелась их правоприменительная практика. С другой стороны, разнообразие мер, применяемых к желающим законно организовать забастовку, пугало разработчиков. Сложно было остановиться на каком-то примере.
Щербаков В. И.: «Брать пример нам было не с кого. Аналогичных с нашими, условий не существовало ни в одной стране мира. Везде забастовщики выступают против капиталистов, а у нас с кем и за что они боролись, какие требования могут или не должны выдвигать?! Капиталистов и частных собственников, наёмных рабочих и рынка труда ещё нет. Значит, советские трудящиеся, группируясь по коллективам, профессиям, отраслям, географическим и иным интересам могут выступать с экономическими требованиями к государству трудящихся, с целью повысить зарплату и другие материальные доходы, что можно сделать только путём ущемления общегосударственных интересов или отнятия благ у других категорий советских трудящихся? Во-вторых, как только появились политические требования, Н.И. Рыжков заявил, что Совет министров их рассматривать не будет, и нам указал, что следует очень жёстко отделять политику от народно-хозяйственных и трудовых требований, в противном случае мы, хозяйственный орган, ни один вопрос не сможем решить. Мы – хозяйственный орган. С политическими же требованиями бастующие пусть идут в обкомы партии».
Следует сказать, что в принципе забастовки в нашей стране не были запрещены. СССР в 1974 году ратифицировал «Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах», в котором государства обязуются обеспечить право на забастовки при условии его осуществления в соответствии с законом каждой страны. Однако Указом Президиума Верховного Совета СССР был утверждён порядок рассмотрения трудовых споров только отдельных рабочих и служащих. Что касается коллективных трудовых споров, то в наших государственных правовых актах отсутствовало даже само понятие о такого рода конфликтах, хотя они появились и их активность нарастала.
В разгар забастовочного движения В.М. Щербаков писал.
Щербаков В. И.: «Закон о порядке разрешения коллективных трудовых споров, как известно, разрабатывается полным ходом, и, думаю, в нём найдёт отражение процедура формирования и предъявления требований ещё до приостановки работы, порядок рассмотрения этих требований, в том числе и третейским судьёй, если стороны не пришли к согласию. Это совершенно необходимо!
Или ещё факты. По каждому вопросу, даже если он не выходил за рамки поселкового Совета, некоторые шахтёры требовали гарантий выполнения обещаний, данных местными властями, не только на уровне председателя Совета министров СССР, но и председателя Верховного Совета СССР и даже Верховного Совета СССР в целом. Разве это правильно? Значит, проблема гарантий за выполнение принятых на себя участниками конфликта обязательств тоже должна решаться законодательно.
Надо определить формы ответственности и за соблюдение гарантий, и за незаконную забастовку, если коллектив прибегнет к этой мере, не исчерпав все другие предусмотренные законом возможности устранения конфликта. Нам надо быстрее осваивать принципы, прошедшие проверку временем»