Миграция. Экспорт и импорт рабочей силы
Пожалуй, самый тяжёлый из всех кризисов, поразивших многострадальную советскую экономику, был кризис профессиональный. Невозможность нормально питаться, одеваться, отдыхать, развиваться, наряду с технологической отсталостью, привела к падению производительности, интенсивности и качества труда. Одним из эффективных путей «прорыва» в конце 1980-х годов стали называть экспорт рабочей силы в другие страны.
Говорилось о том, что постоянный поток выезжающих и возвращающихся позволит «прокачать» советских людей, причём наиболее активную их часть, через зарубежные рынки труда. Опыт государств, давно экспортирующих рабочую силу, якобы показывал, что человек, вернувшийся из-за рубежа, обычно уже по-другому смотрит на условия труда, на уровень заработков, на профессиональные возможности, на свою карьеру. Он знает себе цену и не согласен делать что попало.
Был ещё один аргумент. Там, где это было предусмотрено законодательством, эмигранты, работающие «на стороне» вносили платежи в бюджет родного государства в виде налогов, а были примеры, когда страны смогли неплохо поправить свои платёжные балансы за счёт этих средств.
К тому же большинство стран, экспортирующих рабочую силу, получали валютные поступления в виде перечислений мигрантов на родину для поддержания своих семей. Эти суммы порой составляли миллиарды долларов. Югославия, например, получала в 1980-е годы ежегодно по 3–4 млрд долларов. Причём, мировой опыт показывал, что трудящиеся-мигранты переводят на родину лишь небольшую часть средств из своих личных заработков. Значительные же средства привозились ими в виде валюты и ценных бумаг, а также в страну ввозились товары производственного назначения вплоть до машин и оборудования с целью организации небольших производств у себя на родине.
И в подавляющем большинстве стран правительства максимально поощряли ввоз мигрантами средств производства: снижали или даже совсем убирали таможенные пошлины и другие барьеры. Они пользовались финансовой поддержкой банков, которые предоставляли кредит для приобретения полного комплекта необходимого оборудования для полного производственного цикла. Вот в советском правительстве решили, что эффективность экспорта рабочей силы во много раз выше товарного экспорта.
В результате в апреле 1990 года в повестке дня Сессии Верховного Совета СССР появился проект закона о порядке въезда и выезда из СССР.
Щербаков В. И.: «Но всё это была дымовая завеса. Истинная подоплека подготовки закона о миграции была в решении не экономических, а в снятии политических проблем. Существовала пресловутая поправка Джексона-Вэника, создававшая Советскому Союзу массу ограничений, вплоть до того, что его не принимали в международные организации. От нас требовали разрешить свободный выезд из страны евреев. Предоставить им как политическую свободу по принципу: «Каждый человек волен в выборе места жительства», так и экономическую: при выезде у советских евреев были жёсткие нормы вывоза имущества, с них требовали различные компенсации в бюджет, в частности, за бесплатное обучение в вузах, за средства, полученные из общественных фондов потребления и т. д. Вот американские сенаторы и потребовали “убрать оброк”, причём эмигранты других национальностей их не интересовали.
На встречу с президентом Бушем (кажется, в Вашингтоне) меня взяли, как министра труда. Я вначале не понял, что мне делать в этой делегации, там же шли в основном политические переговоры. Но, оказалось, Горбачёв дал тогда обещание решить этот щекотливый вопрос. Причём, американцы потребовали подготовки специального закона на эту тему, а не постановления Совмина или указа, которые легко можно отменить или приостановить.
Вот и мне поручили заняться этим. Тогда и было решено для прикрытия политическую проблему заменить на экономическую. Ряд формулировок были сознательно написаны расплывчатыми, чтобы была трактовка, которую можно было бы изменять при необходимости в зависимости от обстановки. Это и вызвало критику закона на Западе».
Но ещё раньше, 2 сентября 1989 года, Совет министров СССР принял Постановление «О совершенствовании порядка выезда за границу по служебным делам». Тогда изменилась организация работы по командированию делегаций и специалистов за границу. Сделать это стало очень просто, не требовалось множества согласований, как раньше.
Установили, что решения о выезде делегаций и специалистов по служебным делам в социалистические страны независимо от сроков командировки стали приниматься самостоятельно руководителями государственных, кооперативных и иных общественных предприятий, объединений и организаций. Право принимать решения о выезде делегаций и специалистов в краткосрочные и длительные служебные командировки в капиталистические и развивающиеся страны предоставлялось министерствам, ведомствам, центральным учреждениям СССР и союзных республик, Советам министров союзных и автономных республик, исполкомам краевых, областных Советов народных депутатов, городским исполкомам столиц союзных республик, Москвы и Ленинграда, центральным органам всесоюзных и республиканских (союзных республик) общественных организаций. Постоянными органами Совета министров СССР утверждался перечень объединений, являющихся крупными организационными структурами (консорциумы, концерны, ассоциации и другие), которым также предоставлялось такое право. Кроме того, с согласия Советов министров союзных республик, не имеющих областного деления, Советов министров автономных республик и исполнительных комитетов Советов народных депутатов краёв, областей, столиц союзных республик и Ленинграда право принимать решения о загранкомандировках предоставлялось предприятиям союзного и республиканского подчинения, осуществляющим широкие зарубежные хозяйственные связи. Перечни таких предприятий, расположенных в Москве, утверждались министерствами и ведомствами СССР и РСФСР[107].
Легко стали выдавать и заграничные паспорта, можно было оформлять на каждую поездку новый документ и, пока выезжал с одним из них, другой сдавался для получения визы для следующей командировки.
Тогда же в газете «Известия» было напечатано письмо члена-корреспондента АН СССР Д. Львова, несохранившегося в истории кандидата экономических наук В. Герасимовича и некого С. Глазеева (судя по всему, так исказили фамилию 28-летнего С.Ю. Глазьева, ещё неизвестного широким кругам советской общественности):
«Посмотрим на самом простейшем примере, к чему приводит отличие наших внутренних цен от мировых. Наш специалист едет в краткосрочную командировку в Японию. Из каких соображений следует исходить, определяя размер выплачиваемых ему суточных? Вроде бы логично исходить из того, чтобы он мог по крайней мере нормально питаться. Но что значит, нормально питаться при совершенно ином соотношении цен? Это значит, что наш специалист за обедом должен “проедать” кассетный магнитофон. Но сформированная годами привычка не позволяет ему это сделать, начисто отбивая аппетит, в том, конечно, случае, когда он расплачивается из собственного кармана. Таким образом, из-за резкого несоответствия структуры цен мировым даже простейшая задача оказывается неразрешимой»[108].
В то время говорилось и о привлечении в СССР трудовых ресурсов из-за рубежа – из Вьетнама, Китая, Северной Кореи и некоторых других стран. В 1989 году в стране, по данным Госкомтруда, использовалось всего 200 тыс. иностранных рабочих. Что касается трудоизбыточных регионов, они вообще не получали лицензий на использование иностранцев.
И вот все эти вопросы были в ведении Госкомтруда.
Щербаков В. И.: «В конце 1989 года я был на европейской конференции по миграции. На ней собрались в основном министры внутренних дел и министры труда. И там на СССР очередной раз “наехали”.
Мы только что приняли наш закон, как они называли, “об эмиграции”, но коллеги об этом не знали. Я выступил и, во-первых, сообщил коллегам о случившемся, во-вторых, предупредил их о том, что они напрасно так агрессивно нас толкали к этому решению и рано радуются этому событию, потому что, когда к вам поедут большими семьями жители Средней Азии, Кавказа и Дальнего Востока, никогда до этого не выезжавшие за границу, вам не будет так сладко и красиво, как вы надеетесь. Проблемы у вас тоже возникнут.
И вот в декабре 1990 года ко мне на приём попросилась дама, как потом выяснилось – председатель Совета Европы. Мне составили стандартную справку, я реально немного об этой организации знал, она не входила в круг нашей компетенции, и работа координировалась МИДом самостоятельно. А тут увидел, что СЕ много занимается социальными вопросами, вопросами пенсионного обеспечения, эмиграцией и т. д. Мы встретились с симпатичной француженкой, она упорно стала приглашать меня вступить в Совет Европы. Я ответил, что у нас ещё не принято по этому поводу необходимого политического решения. Мы, конечно, ваше предложение обсудим, но очень много зависит он нашего МИДа. Да и у меня есть опасения. СССР ведёт перестройку, понимая, что наша действительность пока сильно отличается от общеевропейской. Вступив же в вашу организацию, мы сразу будем подвергаться жёсткой критике, да ещё и за наши собственные деньги. У вас же взносы нужно платить. Зачем нам это надо. У нас в стране свой сумасшедший дом и вполне хватает внутренней критики. Однако, раз вы приглашаете, какой-то ответ вы получите.
После этого я спросил, а сколько стоит членство в СЕ, моя гостья объяснила, что взнос высчитывается и зависит от нескольких показателей. Для Советского Союза он будет равен примерно 20 млн долларов. Пришлось ответить, что этот вопрос будет решаться ещё сложнее. Экономическая ситуация в стране такова, что валюта в большой цене. Я предлагаю представителю ЕС встать на моё место: как я могу предлагать правительству потратить немалые по тем временам средства на вступление в международную организацию (пользу от такого вступления мы пока ещё не вполне понимаем), когда у нас не хватает денег на лекарства, детские пособия и т. д. И после этого меня прежде всего, как отвечающего а правительстве за социальные вопросы, ещё будут критиковать на международном уровне за наши трудности. Нам-то это зачем?! Тем не менее упорные европейцы продолжали спрашивать: “Сколько вам надо времени на принятие решения?” – “Ну не знаю, не от меня это зависит”, – ответил я, надеясь, что вижу её в последний раз.