немногим более месяца спустя заявил: «…у профсоюзов были предложения, но они проигнорированы правительством». Закономерно возник вопрос: отчего так быстро и резко изменились взгляды председателя ВЦСПС?
Суть конфликта заключалась в том, что профсоюзы, заявляя, что они защищают интересы народа, предложили правительству и парламенту страны рассмотреть и принять пакет из 17 законопроектов и постановлений, должных служить в условиях рынка «социальным амортизатором». Принятие пакета до перехода к рынку было поставлено ими как категорическое условие согласия профсоюзов на перемены в экономике. Однако ни одно из предложений, по словам Геннадия Ивановича, не было принято. По его мнению, дело в том, что «правительство игнорирует требования профсоюзов, заботясь только о своих интересах в ущерб народным».
«Не могу согласиться, – заявил на это министр Щербаков. – Я лично с большим количеством независимых экспертов рассматривал каждый из этих проектов. На этом этапе работы над текстом вынуждены их отклонить в связи с тем, что принятие концепции и ряда норм законов прямо противоречит требованиям и законам функционирования рынка труда и утверждённой Верховным Советом программы по переходу к рыночной экономике. Против целого ряда предложений ВЦСПС выступают независимые профсоюзы и предприниматели, точку зрения которых правительство также должно принять во внимание. Будем продолжать переговоры и работу над уточнением норм предложенных законов. Отдельные предложения вполне приемлемы и будут учтены при подготовке соответствующих законов».
На претензии Г. И. Янаева было поручено ответить заместителю председателя Госкомтруда СССР В.Ф. Колосову. Он дополнительно разъяснил депутатам, что только жёсткая позиция, занятая ВЦСПС, не позволила представить III Сессии Верховного Совета страны проект закона о занятости (одно из главных составляющих «пакета»), подготовленный за несколько месяцев до этого и чрезвычайно необходимый в качестве действующего. Все компромиссные предложения правительства блокировались ВЦСПС. «Поэтому проблематично, – сказал Колосов, – что законопроект смогут увидеть депутаты даже на IV Сессии. Таким образом, выступая на словах за рынок, профсоюзы на деле перекрывают к нему все подходы»[112].
Диктат вместо конструктивного диалога становился едва ли не нормой общения профсоюзов с партнёрами. При этом в качестве главного аргумента всё чаще использовались угрозы «крайних мер».
Впрочем, широкий призыв ВЦСПС к таким мерам, вызывал сомнительный отклик в народе. На пресс-конференции Г. И. Янаев признал, например, что у донецких шахтёров, «которые используют некоторые политические силы», ВЦСПС доверием не пользуется и в его мероприятиях не участвует.
Таким образом, потеря доверия, видимо, и стала причиной быстротечной эволюции взглядов профсоюзного лидера, который, по его словам, был согласен «терпеть обвинения в социально-экономической демагогии, лишь бы не дать развиться в стране социально-экономическому хаосу». В действительности, в правительственной концепции поводов для народного беспокойства было достаточно и казалось очень соблазнительным воспользоваться ими для повышения популярности.
В октябре 1990 года прошёл III Съезд профсоюзов. 24 октября в 17 часов 15 минут он упразднил ВЦСПС. Вместо него была создана Всеобщая конфедерация профессиональных союзов СССР. 27 октября на вопросы делегатов отвечали председатель Совета министров СССР Н.И. Рыжков, министр финансов В.С. Павлов и председатель Госкомтруда В. И. Щербаков.
После ряда актуальных вопросов Владимира Ивановича не без упрёка спросили, почему он лично придерживается антипрофсоюзной линии.
Смысл ответа был примерно таков: есть три стороны – государственные организации, профсоюзы, появились в СССР и предприниматели. Все они должны договариваться между собой, если кто-то решит действовать с позиции силы, неизбежен взрыв.
Щербаков В. И.: «Действительно, я был против первого варианта закона о правах профсоюзов. В нём было заложено слишком много возможностей силового давления: у коллег было желание запрещать, разрешать и даже судить. Всё это по отношению не только к работодателям, но и государству, и даже не входящим в ВЦСПС, профсоюзам. Полагаете, что точка зрения ВЦСПС – единственная, имеющая право на жизнь? Остальных принуждать и судить?
Я сказал тогда, что закон очень нужен, но никто не должен иметь права блокировать силой чьи-либо позиции».
Корреспондент газеты «Известия» Э. Гонзальез, освещавший работу съезда не мог не воскликнуть: «Конечно, надо иметь мужество, чтобы откровенно сказать так двум тысячам делегатов профсоюзного съезда, которые сами не раз пытались силовым давлением решить тот или иной вопрос. Не знаю, как они, а я лично зауважал за это Владимира Ивановича»[113].
Госкомиссия по экономической реформе
Щербаков В. И.: «Лично меня к политике не тянуло, даже с комсомольской работы быстро ушёл, когда осознал, что это “не моё”. Из Москвы на завод в Тольятти (после аспирантуры) сбежал, фактически заявив секретарю ЦК ВЛКСМ Б. Н. Пастухову, что развожусь с женой и по моральным качествам не могу работать в ЦК. Обманул порядочного, уважаемого всеми, хорошо относившегося ко мне человека, лишь бы не идти на работу в ЦК ВЛКСМ. А уж когда работал на заводе, на политику никогда не оставалось времени. Вопрос, должна КПСС быть в стране единственной или партий нужно две, три или десять, никогда меня сильно не занимал. С работой партийных органов много лет тесно соприкасался на низовом уровне, на АвтоВАЗе и КамАЗе был даже членом парткома, и скажу, что, на мой взгляд, в существовавшую тогда общественно-политическую систему они вписывались вполне гармонично, в значительной степени являясь её стержнем и, по крайней мере, на заводе выполняли очень много полезных функций, даже когда разбирали семейные проблемы коммунистов. Это было очень противно, но нередко помогало семье найти общий язык. Сейчас смотрю фильмы про семейных психотерапевтов и вспоминаю парткомы, на которых присутствовал.
Задумываться о правильности и жизнеспособности выстроенной партийно-государственной системы, подвергать сомнению мудрость принимаемых наверху решений – всё это приходило позже, по мере подъёма по должностной лестнице и, соответственно, расширения кругозора и более тесного знакомства с аппаратной “кухней”. Как видим, не у меня одного. Перестройка вообще стала рубежом, временем переоценки ценностей, в том числе и внутри Коммунистической партии, которая к началу 1990-х годов разрослась до 19,5 млн человек и давно уже утратила роль идейного и политического авангарда, превратившись для большинства в платформу для решения каких-то прагматических личных задач. По идейным ли соображениям или вследствие разочарования в возможностях использовать членство в партии в собственных целях к концу 1980-х зародилась и стала набирать обороты тенденция добровольного выхода из партии – явление, которое ещё недавно невозможно было даже представить. В 1988 году 18 тыс. членов КПСС сдали партбилеты, на следующий год уже более 136 тыс., а концу 1990 года число отказников от партии превысило 1 млн 800 тыс.
После Пленума ЦК в апреле 1987 года государственное и партийное руководство всеми силами старалось доказать себе и обществу, что реформы претворяются в жизнь и приносят реальный эффект. Делать это было нелегко, 1988 год стал последним, который даже официальная статистика смогла свести с плюсовым итогом. На самом деле радикального перелома не произошло, экономика не вышла из застоя, наоборот, показатели ухудшились даже по сравнению с предыдущим пятилетием, ситуация на потребительском рынке становилась критической. Концепция одновременного проведения реформ и обеспечения количественного и качественного роста не сработала».
Летом 1988 года Л. И. Абалкин, давно к тому времени имевший репутацию «рыночника», был избран делегатом XIX Партийной конференции.
В своих воззрениях к тому моменту Леонид Иванович категорически отказался от прежнего метода хозяйствования: «Скажу даже больше, чтобы не оставалось недомолвок. Система административного, командного руководства, как и всякая система управления, должна быть целостной, законченной. Эту законченность придаёт ей карательный аппарат. Убери его – и система работать не сможет… Ни уровню развития нашего общества, ни идеалам демократии и справедливости, ни уровню политической зрелости, образования и квалификации советских людей, ни потребности в освоении научно-технических достижений командная система не соответствует. Она может рассматриваться лишь как тупиковое направление попыток реформы, от которых всё равно пришлось бы отказаться, заплатив при этом очень дорогую цену»[114].
В процессе выбора делегатов на партийную конференцию, по его воспоминаниям, состоялись многочисленные встречи академика с коммунистами различных институтов. Было высказано много напутствий, наказов, были и письменные резолюции с оценкой сложившегося положения в экономике страны и с предложениями о путях выхода из кризиса [115].
И вот 28 июля партийная конференция началась.
Щербаков В. И.: «Михаил Горбачёв на всесоюзной партийной конференции провёл план демократических преобразований, совершенно революционных в том смысле, что они коренным образом видоизменяли, а то и отменяли некие казавшиеся незыблемыми опоры системы: монополию КПСС на власть, безальтернативные выборы единственного кандидата, унитарность государства под флёром федеративности. Генеральный секретарь зачитал речь о реформе власти, охране Конституции и отделении партийных органов от советских. Предложенная им модель “гуманного, демократического социализма” в общих чертах повторяла идеи “социализма с человеческим лицом” периода Пражской весны 1968 года. Конференция приняла резолюции о реформе политической системы, борьбе с бюрократизмом, межнациональных отношениях, гласности и правовой реформе. От тех решений прямая ниточка протянулась к закону “О выборах народных депутатов СССР”, дружно одобр