енному послушным Верховным Советом СССР в декабре того же (1988) года. Был учреждён новый высший законодательный орган – Съезд народных депутатов СССР, выборы в который должны были проходить на состязательной и альтернативной основе.
Лейтмотивом политической реформы, по представлению Михаила Горбачёва, должно было стать “возвращение к истокам” – наделение Советов, давно превратившихся в декоративные и номинальные органы власти, реальными законодательными, управленческими и контрольными функциями (“Вся власть Советам!”). Над их пирамидой был поставлен новоучреждённый съезд. Мыслилось, что он примет на себя функции съезда партийного: право принимать к рассмотрению любой вопрос из любой сферы жизни государства и общества и выносить по нему решение, обязательное для всех.
Акцент на федеративный характер советского государства, сделанный на партконференции, быстро привёл к последствиям, к которым руководство во главе с Генеральным секретарём оказалось совершенно не готовым. Партийные бонзы вовсе не собирались терять своих позиций и легли в дрейф с попутным переодеванием в вождей регионального масштаба. В республиках – сначала союзных, а потом и автономных – прошли митинги за увеличение политических полномочий и хозяйственной самостоятельности (республиканский хозрасчёт), националистические организации превращались в массовые движения, по стране покатилась волна этнических конфликтов. Подъём националистических и самостийных настроений увенчался тем, что в ноябре 1988 года о независимости в одностороннем порядке объявила Эстония. Следом за самой маленькой из республик о своём суверенитете в той или иной форме в последующие два года заявили все остальные. Задуманная Горбачёвым, но затеянная без проработки, без подготовки и без надлежащего изучения возможных последствий демократизация одним из главных и драматических своих результатов имела “парад суверенитетов”, завершившийся распадом 1000-летнего государства, которое собиралось веками».
А вот практических вопросов об острых проблемах хозяйственной реформы, сконцентрировавшись на реформах политических и демократических, генсек в своём выступлении (традиционно) поднимать не стал, коснувшись положения дел в экономике лишь мимоходом.
Абалкин Л. И.: «Моё выступление на XIX Партийной конференции понравилось далеко не всем. В нём была дана достаточно жёсткая оценка ситуации.
Говорил он и о том, что принятая на двенадцатую пятилетку концепция одновременного обеспечения количественного роста и качественных преобразований предусматривает решение несовместимых задач, что радикального перелома в экономике не произошло и из состояния застоя она не вышла, темпы роста национального дохода в последние два года были ниже, чем в застойные годы XI пятилетки; состояние потребительского рынка ухудшилось, заложенная в план XII пятилетки концепция одновременного обеспечения количественного роста и качественных преобразований нереальна.
Щербаков В. И.: «Абалкин ребром поставил фундаментальный вопрос: если мы собираемся перестраиваться, давайте самим себе и народу честно ответим, признаём ли мы частную собственность или нет. Потому что в зависимости от ответа дальнейшие пути и дальнейшие действия будут совершенно разные. Как, в каком виде и в каком объёме мы готовы допустить частную собственность, на что – жилища, автомобили, ларьки-киоски-гаражи или также на землю и средства производства. Ответьте, товарищи партия, ведь в уставе КПСС записана обязанность коммунистов беречь и приумножать общественную, социалистическую собственность как основу могущества и процветания. В свою очередь, Конституция СССР в качестве экономической основы государства определила социалистическую собственность в двух формах – государственной (общенародной) и кооперативно-колхозной, там нет ни слова про частную.
Таким образом, если мы собираемся это менять, нужно вносить коррективы в базовые документы. Вы уж определитесь, пожалуйста, а мы, учёные и управленцы положим тогда вам на стол для обсуждения конкретные варианты, с чего начинать, что делать и в какой последовательности, а то, чем вы тут занимаетесь и о чём говорите, ведёт к полному развалу экономики.
Вкупе с весьма жёсткими оценками текущего состояния дел в народном хозяйстве, констатацией тупика и кризиса выступление Абалкина произвело эффект кирпича, брошенного в улей. Зал загудел, зашикал, засвистел, академика согнали с трибуны и вообще собирались исключить из партии. Гласность тогда ещё только начиналась и говорить правду в лицо высокому начальству, да ещё принародно, да ещё на важнейшем партийном собрании было не принято, это шло вразрез со всеми писаными и неписаными правилами и обычаями.
Абалкин был глубоко прав: нельзя начинать капитальный ремонт дома, не договорившись, как мы будем это делать и что хотим получить в результате. У нас же выходило, что один разбирает крышу, другой стены, третий фундамент, причём всё одновременно, а четвёртый закладывает под всё это бомбу, поскольку считает, что всякие ремонты бесполезны, всю конструкцию следует разрушить и вместо неё построить абсолютно новую».
Выступление вызвало критику со стороны ряда делегатов конференции и жёсткую оценку со стороны Генерального секретаря ЦК КПСС М. Горбачёва, который усмотрел в выступлении Леонида Ивановича следы «экономического детерминизма».
Абалкин Л. И.: «Вскоре я почувствовал отчуждение. Если раньше ко мне подходили и обменивались мнениями десятки людей, знакомых и незнакомых, то неожиданно я обнаружил, что во время перерывов остаюсь один»[116].
На конференции Леонида Ивановича критиковали, но для народа он стал героем дня. Тогда же в перерыве заседания к нему неожиданно, «как бы рассекая толпу», подошёл член Политбюро ЦК КПСС, председатель Совета министров СССР Н.И. Рыжков. Это был первый из руководителей высшего ранга, который нарушил политическое одиночество академика. Николай Иванович передал академику приглашение прийти на ближайшее заседание Совета министров.
Итогом того визита стало Постановление Президиума Совета министров СССР «О рассмотрении предложений Института экономики Академии наук СССР по совершенствованию проводимой в стране экономической реформы», в котором признавалось целесообразным «рассмотреть в начале декабря 1988 года на заседании Президиума Совета министров СССР предложения Института экономики Академии наук СССР по совершенствованию проводимой в стране экономической реформы». 1 декабря Абалкину надлежало эти материалы подготовить. Как всегда, реформирование предлагалось проводить в режиме «ошпаренной кошки» – меньше чем за месяц. Никто из сотрудников Института экономики и коллег из других институтов не мог вспомнить прецедентов рассмотрения подобных докладов на заседании правительства.
Команда Л. И. Абалкина между тем управилась в срок, только из-за трагедии – землетрясения в Армении – в декабре обсуждение перенесли на 4 января 1989 года.
В нём кроме членов Президиума Совета министров СССР приняли участие многие ведущие учёные страны, в частности, академики А. Г. Аганбегян, Г. А. Арбатов, О.Т. Богомолов, В.Н. Кудрявцев, С. А. Ситарян.
По словам Л. И. Абалкина, в его докладе «может быть, впервые были названы и обнажены те негативные тенденции, которые в последующем широко обсуждались в стране»[117].
Было отмечено, что, если на протяжении 1976–1985 годов и происходило неуклонное нарастание расходов государственного бюджета, прирост этих расходов был меньше прироста национального дохода (по абсолютной сумме). Этот процесс сдерживал развитие хозрасчётных и коммерческих отношений в стране.
Главной причиной нарастания негативных процессов была названа «медлительность и половинчатость в осуществлении экономической реформы, отсутствие чёткой, просчитанной программы действий». С этим члены президиума согласиться никак не могли, но вынуждены были проглотить адресованные им претензии.
В результате было предложено разработать программу финансового оздоровления народного хозяйства, целью которой стало бы сокращение бюджетного дефицита, нормализация денежного обращения и стабилизация потребительского рынка.
Подводя итог обсуждения, Н.И. Рыжков, позитивно оценив работу коллектива, собранного Л. И. Абалкиным, пообещал принять соответствующие решения и добавил: «Но самое главное – держать стратегическую линию, не уходить от неё. Делая определённые тактические шаги, мы не должны отступать от генеральной линии. Если отступим от неё, то нанесём ущерб экономической реформе. <…> Думаю, что у нас было бы меньше недостатков и недоработок, если бы мы действительно вовремя имели научные разработки, которых очень не хватает»[118].
Меликьян Г. Г.: «Горбачёв понимал тогда рыночный социализм очень упрощённо, конечно. Михаил Сергеевич объяснял, что, мол, социализм – это в основном, когда все основные средства производства принадлежат государству, а общенародная собственность сохраняется. Ну, а что-то по мелочи мы приватизируем, например кафе, магазины, столовые, мастерские и так далее… Они будут частными. Предприятия же, принадлежащие государству, будут получать небольшой госзаказ, а остальное отрегулирует рынок».
Чтобы понять, какие мысли вынашивал в начале 1989 года Михаил Сергеевич стоит обратиться к его беседе с руководителем Итальянской компартии Акилле Оккетто, с которым Горбачёв был знаком ещё с комсомольских времён по контактам в международных молодёжных организациях и которому очень симпатизировал. Отвечая на вопрос: «На каком этапе находится советское общество, по какому пути идут процессы обновления в СССР?» – наш генсек заявил, что если не изменить «отношений собственности», то не решить задач перестройки.
По словам помощника А. С. Черняева, новые «отношения собственности» в то время он мыслил лишь в категориях аренды, хозрасчёта, самофинансирования, индивидуальной «мелочовки», кооперации. И пару раз для закрепления такой позиции со ссылкой на Ленина, напоминал, что социализм – это отмена частной собственности