Щербаков В. И.: «Всё это не стало поводом для окончания рабочего дня. Приключения приключениями, а совещание никто не отменял».
В Москве испытавшие приключение члены комиссии докладывали о положении дел на Политбюро. Вопрос «О мерах в связи с забастовками шахтёров в Воркуте» рассматривали уже 9 ноября.
Докладчик (им был Н.И. Рыжков) заявил, что шахтёрам уже подняли зарплату до 1600 рублей. Но это не помогло. Горбачёв на это ответил: «Это проба сил. И надо выдержать и поддержать действия правительства. Соблюдать закон. Закон есть, но нет механизма его исполнения, который бы определял, что делать, если забастовщики не подчиняются закону, и что делать, чтобы в Череповце коксовые печи не погасли. Надо, чтобы страна знала, к чему забастовка уже привела. И подавать в СМИ так: им пошли навстречу, а они зарвались, им всё нипочём»[123].
Несмотря на эти переговоры, 21 ноября шахты «Воргашорская» и «Промышленная» продолжали забастовку, хотя шахтёры были предупреждены: каждый день забастовки после суда равнозначен прогулу, за который им грозили штрафы, лишение премий, 13-й зарплаты, выслуги лет, путёвок, перенос очерёдности на получение жилья и т. д. Вплоть до увольнения с потерей льгот Крайнего Севера.
Впрочем, в Воркуте шахтёры изначально были настроены радикальнее прочих, уже августовская забастовка была отчасти направлена и против союзных органов власти.
Щербаков В. И.: «В Воркуте я тогда встретил президента Союза кооператоров СССР, академика ВАСХНИЛ В. А. Тихонова и его казначея – Ивана Кивелиди. С Владимиром Александровичем мы встречались и раньше, когда готовили Закон о кооперации, он был очень активен тогда, Тихонов в гостинице представил мне Ивана. Мы быстро нашли общий язык, предприниматель был со мной откровенен и рассказал, что они поддерживают шахтёров и привезли им деньги в мешках. Я поинтересовался: “А ментов, например, не боитесь?” Но на это Кивелиди ответил: “Но мы же свои возим. Приняли официальное решение о оказании помощи бастующим, составили список, кто и сколько сдал. Помогаем британским профсоюзам и нашим бастовать за улучшение условий жизни. Кто это может запретить?”»
17 ноября в Кремле вновь собрали представителей из всех угольных регионов. Шахтёры били кулаками по столу и требовали выполнения 608-го постановления. Председатель Совета министров СССР Н.И. Рыжков, пойдя в зал заседаний Верховного Совета страны, пошёл не в президиум, а к шахтёрам, занявшим депутатские моста.
Рыжков Н. И.: «“Да вы что, ребята, – говорил я им, – я ж его только в августе подписал. Не верите – создавайте собственную комиссию по надзору за выполнением 608-го постановления. Мне от вас скрывать нечего”. И что вы думаете? Создали! Да только рубежный 1990 год уже неумолимо наступал, уже не только шахтёры – все, кому жилось и работалось скверно, бастовать начали, а скверно в нашей стране по-своему было всем…»[124]
Несмотря на все сложности, за три месяца после выхода Постановления № 608 сделано было немало. Заместитель председателя Совета министров СССР Л. Рябев проинформировал об этом собравшихся. Нелёгкий труд шахтёров отдельными строками учли в подготовленных в Госкомтруде проектах закона о пенсиях, закона об отпусках. Шахтёрам уже была введена доплата за работу в ночное время, за переход от ствола до угольной лавы. Увеличены северные надбавки. Словом, постановление выполнялось, хотя действительно не в полном объёме.
Ключевым моментом для шахтёрского мейнстрима, исключая Воркуту, оказалась 4-я конференция рабочих комитетов Кузбасса, которая прошла 18–19 ноября 1989 года.
Щербаков В. И.: «Она была созвана в момент, когда всем стало очевидным невыполнение правительством ключевых пунктов 608-го Постановления (первая – за пределами Воркуты – связанная с этим забастовка прошла 23 октября в Кузбассе). Эта конференция изначально планировалась как политическое мероприятие, поскольку созывалась она от имени Союза трудящихся Кузбасса – политической организации, которая была создана после июльской забастовки, но после этого не выходившая на авансцену. Работа конференции транслировалась по радио на весь Кузбасс, то есть это событие фактически было уподоблено Съезду народных депутатов СССР. На конференции впервые были произнесены политические заявления, связанные не непосредственно с шахтёрскими делами, но с положением дел в стране в целом. Это было следствием понимания того, что проблемы шахтёров – результат масштабных политических ошибок и неэффективности действующей власти как таковой.
Радикальных требований (например, отставки правительства) пока не предъявлялось. Однако в выступлениях на конференции звучали слова о необходимости отказа от “сталинской модели социализма” (скорее всего, позаимствованные у либеральных историков и экономистов): на языке эпохи это означало протест против бюрократии. Вскоре после конференции в Кузбассе была проведена предупредительная забастовка, на которой наряду с экономическими требованиями выдвигались и политические: отмена 6-й статьи Конституции СССР, принятие нового Закона о выборах народных депутатов, изменение Закона о разрешении трудовых конфликтов и т. д. В ходе этой забастовки на ряде митингов было объявлено, что рабочие комитеты сохранятся до тех пор, пока будет существовать бюрократия».
Забастовки 1989 года, по оценке председателя Совмина СССР, принесли стране 800 млн рублей убытка (тех советских, когда зарплата в 200 рублей в месяц считалась хорошей, а первый взнос на двухкомнатную квартиру даже в Москве был в районе 3000 рублей). Причём, эта цифра касалась лишь угольной промышленности, в расчёт не шло, сколько продукции недодали производства, не получившие ожидаемого угля. Специалисты полагали, что истинные потери можно было смело увеличить в четыре раза.
Характерной чертой нового этапа шахтёрского движения весной 1990 года стала его политизация, связанная с кампанией выборов народных депутатов РСФСР и депутатов в региональные Советы. Шахтёрские лидеры участвовали в региональных выборах от имени Союзов трудящихся, созданных к началу 1990 года во всех шахтёрских регионах. В результате они повсеместно получали представительство в региональных советах.
Весной в Кузбассе антикоммунизм стал уже не делом единиц, как ранее.
11 июля в Кемеровской области на сутки остановились 66 шахт и угледобывающих предприятий, в Донбассе – 124, в объединении «Укрзапуголь» – 12 шахт, из 13 воркутинских шахт прекратили добычу угля 12, ровно в 12 часов, как и намечалось, прекратили работу на два часа все 26 шахт Карагандинского бассейна, из 49 шахт Ростовской области на сутки приостановили работу 29… Суточную забастовку в поддержку политических требований шахтёров Донбасса и Кузбасса начали и шахтёры производственного объединения «Севуралбокситруда» в Свердловской области, массовые митинги шахтёров прошли в городах Копейске, Коркине, Еманжелинске Челябинской области. Впервые решились на крайнюю меру протеста шахтёры Приморья. 11 июля прекратили добычу на 24 часа шахты «Центральная», «Глубокая», «Северная» в Партизанске.
Требования горняков носили отчётливо выраженный политический характер. В частности, в Новокузнецке было заявлено: «Наши требования… вызваны тревогой в связи с консолидацией реакционеров и генералитета, которая особенно ярко проявилась на учредительном съезде Компартии России и XXVIII Съезде КПСС». Сами шахтёры вряд ли бы так сформулировали свою претензию… Всюду выражалась поддержка начинаниям председателя Верховного Совета РСФСР Б.Н. Ельцина.
Павлов В. С.: «В 1990 году российские экономические лидеры не только не охладили азарт политиков, поднявших “священное знамя” борьбы с Центром и сокрушавших в этих целях единую финансово-кредитную систему страны, но более того – старательно подыгрывали им. <…> Российские власти упорно, каждодневно убеждали рабочих и руководителей предприятий: “Переходите под нашу юрисдикцию!” Этот лозунг был тогда поистине боевым кличем. Одновременно он сопровождался с обещанием манны небесной, которая посыплется на головы людей сразу же после устранения зловредного Центра. Именно с этим призывом обратился к кузбасским шахтёрам и лично Ельцин. Он клятвенно обещал горнякам, что Россия немедленно снимет все их проблемы, решение которых будто бы искусственно тормозит Центр. Более популистскую, безответственную политику трудно себе представить. <…> За так называемой проблемой Центра и России явственно просматривалось личное противоборство Горбачёва и Ельцина. Ив то время оно могло быть разрешено в пользу Ельцина иными, вовсе не разрушительными действиями. Но понять их, подсказать их Ельцину чересчур прыткое российское правительство, состоявшее в основном из временщиков, конечно же, было не в состоянии. <…> Велась борьба за общественное мнение с сугубо обывательской точки зрения – кто больше даст? Россия устанавливала заниженные налоги и принимала свой закон о пенсиях, которые оказывались чуть-чуть выше общесоюзных. Вообще говоря, это был примитивный, непозволительный для политиков государственного ранга откровенный массовый подкуп населения. За это страна неизбежно должна была впоследствии поплатиться резким падением жизненного уровня. Такие популистско-административные вторжения экономика, конечно, не прощает»[125].
Особенно активно Б. Н. Ельцин начал действовать в середине 1990 года. 23 июня он встретился с представителями рабочих комитетов Кузбасса, и договорился координировать усилия, чтобы сделать «возможными единые действия в любых экстремальных ситуациях» [126].
А в августе, в ходе визита российского президента в Новокузнецк, было подписано «Заявление о намерениях», в котором стороны обязывались поддерживать друг друга в проведении реформ.
Рабочее движение, начавшееся с заботы о содержимом шахтёрского «термозка», продолжав