Позже он скажет ещё более жёстко.
Фёдоров Б. Г.: «Мои оппоненты активно интриговали, пытаясь заставить меня конфликтовать с союзным Минфином. Особенно вопрос обострился при подготовке государственного бюджета 1991 года. Российские руководители хотели прекратить все отчисления в союзный бюджет! Но это было абсурдное решение! Функций оборонных у нас не было, не занимались мы тогда безопасностью и внешней торговлей, союзный министр финансов Валентин Павлов мне даже компьютеры покупал. У нас были нормальные отношения – Союз ещё никто не отменял!
Даже я, никогда не претендовавший на звание крупного специалиста в бюджетной сфере, понимал, что меня заставляют принять документ, разваливающий СССР. Я политикой заниматься не хотел – мне это не было нужно. И тогда Верховному Совету и председателю правительства я выдвинул ультиматум: определиться, как делать бюджет – в рамках Союза или автономно»[162].
Однако окончательно покинул министерство Б. Г. Фёдоров только 28 декабря 1990 года.
Щербаков В. И.: «Горбачёв поручил нам вернуть бюджет в первоначальное состояние. Мы возмутились: ведь россияне выпустили свои указующие документы, мы их приняли, в соответствии с ними подготовили свои, т. е. сделали, как просили коллеги. Если мы пойдём на уступки, то остальные 14 республик нам завтра же пришлют свои претензии к бюджету. В результате Советский Союз просто развалится!»
17 ноября после обстоятельных разговоров с М. С. Горбачёвым высказал окончательное намерение выйти из состава правительства и вернуться на работу в Институт экономики АН СССР Л. И. Абалкин. Он встретил полное понимание с нашей стороны.
В своей книге «Неиспользованный шанс: полтора года в правительстве», написанной по горячим следам (Предисловие к книге автор датирует июлем 1991 года) Леонид Иванович пишет: «Осмысливая пройденный путь, я подтверждаю, что шанс действительно был. Если бы его удалось использовать, мы жили бы сегодня совсем по-другому, не испытывая тех страданий и того горя, которые выпали на долю народа» [163].
20 ноября Явлинский подтвердил своё решение об отставке в комитете Верховного Совета РСФСР по экономической реформе, а через день – на пленарном заседании ВС.
Объясняя причину изменения позиции Горбачёва, сознательно склоняющегося к их радикальной программе перехода к рынку, Григорий Алексеевич ответил главному редактору газеты «Московские новости» Е.В. Яковлеву: «Горбачёв не раз убеждался в пользе политических компромиссов. Но в экономике так поступать нельзя. А ему, видимо, показалось, что можно. Понимаю, на него оказывали огромное давление – это отдельный разговор. Но знаете, что мне обидно? Скажи он: не могу пойти на то или на другое, давайте вместе подумаем, как быть, и мы бы наверняка нашли решение. Но он пренебрёг этим, решил, что по-своему развяжет узлы. А они ещё больше затянулись»[164].
Возможно, это так и было, но приближался Новый год, а у Советского Союза впервые не было нового бюджета.
Щербаков В. И.: «А споры продолжались, разработать единую интегрированную программу перехода к рынку, сбалансированную и взаимоувязанную, не получалось. Мы, со своей стороны, подготовили-таки документ, обрисовывавший основные шаги: что надо сделать, в какой последовательности и с каким предполагаемым результатом. Это сегодня я смотрю и нахожу там ряд дыр, которые мы просто не предвидели, не понимали тогда последствия, которые может иметь тот или иной процесс, ведь мы были такие же советские люди, производное той эпохи, той системы координат, нам и в голову не приходило, что хороший, правильный закон можно вывернуть совсем в другую сторону, и найдутся люди, которые именно это и сделают. Но и эту программу нам всю пообкорнали: ЦК КПСС вырезал повышение цен, Верховный Совет вслед за повышением цен выбросил ещё что-то. В результате программа стала вообще лоскутной, и правительство отказалось её выполнять.
Ведь если сохранить бесконечные дотации, ломающие экономические законы, превращающие реальность в кривое зеркало, то такая, с позволения сказать, программа ничего не выправит и не улучшит, а приведёт к прямо противоположному. Если разрешали кооперативам и прочим “хозяйствующим субъектам” хлеб покупать по субсидированной цене, а продавать по рыночной, мы останемся и без хлеба, и без денег. То же самое с мясом, маслом, молоком, рыбой, водкой, пивом – что ни возьми, всё дотировалось, искусственно делалось социально дешёвым под тот уровень зарплат и пенсий, которые платили в СССР. Теперь, когда удалось доказать необходимость и выгодность поднятия стоимости рабочей силы, формирования рынка труда как мерила этой стоимости, доходы населения увеличили, разрешив платить больше, количество товаров уменьшилось, но государство продолжало всё субсидировать и при этом разрешало эти же товары перепродавать по рыночным ценам. То есть делало ровно обратное тому, что предлагалось, а все встречные шаги по нормализации из программы были уже изъяты. Вот тогда наше правительство и сказало “нет”».
Тем временем 24 декабря 1990 года Борис Ельцин, на тот момент ещё не президент, а председатель Верховного Совета РСФСР, подписал и ввёл в действие российский закон о собственности в республике, а на следующий день и закон о предприятиях и предпринимательской деятельности.
Вместо сотрудничества в деле совершенствования законодательства, создания юридической базы для строительства нового хозяйственного механизма и новых экономических отношений, депутаты двух парламентов – союзного и российского – россияне затеяли соревнование за передел государственной собственности Советского Союза, стремясь опередить друг друга в создании нормативной базы для нарезания большого государственного пирога и передачи его в частные руки.
Щербаков В. И.: «Честно говоря, такое сотрудничество было возможно лишь теоретически, если ретроспективно и без эмоций взирать из сегодняшнего дня на события 1991 года. На самом деле друг другу противостояли две принципиально разные концепции. Во-первых, союзные реформаторы считали необходимым на переходный период смешанной экономики сохранить под контролем Центра жизненно важные и военные предприятия союзного значения, стимулируя в первую очередь переход в частные руки средних и малых предприятий бизнеса, ориентированных на удовлетворение потребительского спроса. Во-вторых, мы предлагали проводить приватизацию средних и больших предприятий только через инвестиционные торги и конкурсы. Покупатель должен представить программу развития, обеспеченную новыми технологиями, оборудованием, продуктовой линейкой, маркетингом и деньгами на инвестиции. Это могло дать сильный толчок развитию промышленности и сельского хозяйства, хотя затягивало приватизацию во времени. В то же время наши российские оппоненты имели абсолютно противоположные цели – торопились уничтожить госсектор просто как класс, как явление реальности (“Карфаген должен быть разрушен”), заодно поставив под свою юрисдикцию все предприятия на территории республики».
Серьёзным юридическим препятствием на этом пути выступала Конституция СССР, однозначно провозглашавшая приоритет союзного законодательства над законодательством республик. Мог бы им стать и Закон «Об обеспечении действия законов и иных актов законодательства Союза ССР», принятый 24 октября 1990 года, объявлявший акты органов государственной власти и управления СССР обязательными для исполнения, а законы СССР – имеющими верховенство над законами республик, не могущими становиться предметом договорённостей между ними или между ними и Центром, обставляться ограничениями и какими-либо условиями к применению.
Однако в тот же день, 24 октября, Верховный Совет РСФСР принял Закон «О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР», где записал прямо противоположное: непосредственно на территории республики действуют лишь законы и акты СССР, которые республика согласилась передать Центру в соответствии с декларацией о суверенитете. По всем другим республиканский Совет министров получал полномочия приостанавливать действия, если посчитает, что они нарушают суверенитет Российской Федерации.
В этих условиях 26 декабря 1990 года российский парламент принял Закон «О бюджетной системе РСФСР на 1991 год», которым установилась сумма перечислений в союзный бюджет в размере 23,4 млрд рублей, что было на 119 млрд меньше, чем в 1990 году. Россия фактически отказалась от финансового участия в большинстве союзных программ и мероприятий, что дало наблюдателям повод оценить принятый закон как акт скорее политический, чем экономический.
Подготовкой бюджета руководил первый заместитель министра И.Н. Лазарев. Он же выступал перед парламентариями с докладом о проекте бюджета.
На следующий день после принятия российского закона, 27 декабря, Верховный Совет России был обвинён союзными коллегами и лично М. С. Горбачёвым в сепаратизме (хотя тогда применялись другие эпитеты). В тот же день был подготовлен проект президентского указа, приостанавливающего решение российского парламента относительно формирования бюджетной системы до принятия союзного бюджета.
Министр финансов СССР В. С. Павлов заявил, что позиция, занятая руководством РСФСР, срывает все союзные программы. По словам Президента СССР М. С. Горбачёва, действия российского руководства фактически разваливают страну, и они «должны быть решительно отвергнуты съездом и народом».
Павлов В. С.: «Серьёзному человеку в это трудно поверить. Ума не приложу, как можно было людям, ничего не смыслившим в бюджетной росписи, не умевшим читать главный финансовый документ страны, поручать ответственнейшее дело подготовки “рыночного перехода”? Это поистине были какие-то революционные “матросы”, без навыков и умения, но нагло и напористо взявшиеся за очередную переделку Отечества»