Б. Н. Ельцин остался над схваткой, на следующий день после принятия бюджетного закона он улетел в Якутию. Оставшимся Р. И. Хасбулатову и И. С. Силаеву он поручил стоять до конца за принятый Россией документ.
Таким образом, к новому, 1991, году бюджет Советского Союза впервые не был принят.
Горбачёв наглядно увидел, что это только начало, его ждёт в дальнейшем ещё более жёсткое противостояние. Он должен был понять, что продемонстрирован только первый день программы «500 дней», впереди первого советского президента ждали ещё 499. В это время следовало передать российскому правительству производство ракет, танков и другого вооружения.
Щербаков В. И.: «Многие республики уже хотели, чтобы союзный Центр занимался только политикой и то в меру предоставленной компетенции. То есть политическое решение начать с кем-то войну, по их мнению, Центр мог принять, но отдать приказ по армии – нет. Для это потребовались бы согласования со всеми другими президентами, на территории которых находились войска. Впрочем, как это теоретически сделать, было непонятно.
Бюджет был принят согласно нашим предложениям. Россия с Украиной так нам ничего и не дали. Мы не получали от них даже те деньги, о которых предварительно договаривались, поэтому финансировали не все программы, что они ожидали.
Вот тогда и возник клич, о том, что всех перешедших в российскую юрисдикцию было обещано освободить от налогов.
Нам ничего не оставалось, как разгонять эмиссию и продавать золото. Правительству РСФСР закрывать дыру в бюджете также было нечем, и оно пошло ещё на одну грандиозную авантюру на сумму более 140 млрд рублей – операцию с чеками “Урожай-90”».
Размышления по поводу. Принцип на принцип
Щербаков В. И.: «Надо отдать должное Горбачёву, демократизацию в государстве он начал с собственной партии, на съезде в 1986 году призвав партийные организации “начать перестройку с себя” и “работать по-новому”. Привыкшие брать под козырёк парткомы принялись засыпать ЦК просьбами выслать “инструкции по перестройке”, поскольку призыв генсека проявлять больше личной инициативы плохо сопрягался с исторически сложившейся практикой, когда указания, куда двигаться и с какой ноги, должны поступать только сверху вниз и никак иначе.
13 марта 1988 года орган ЦК КПСС газета “Советская Россия” опубликовала материал на целую полосу (это при том, что дежурный объём советской ежедневной периодики не превышал 4 полос) за подписью никому доселе неведомой преподавателя химии в Ленинградском технологическом институте Нины Андреевой “Не могу поступаться принципами”. Сегодня взращённый в Интернете народ, во-первых, вряд ли стал бы читать столь длинный текст (как пишут в соцсетях, “многа букаф”), а если бы и дочитал до конца, скорее всего, оставил бы без внимания. Но на дворе стоял 1988 год и у советских людей ещё не выветрился взращиваемый десятилетиями навык читать между строк и улавливать действительный смысл, мессидж напечатанного. А он у Нины Андреевой сводился к двум основным тезисам: руки прочь от нашего славного сталинского прошлого и верните перестройку в лоно социализма, пора прекратить вредную болтовню о разделении властей, парламентском режиме, свободных профсоюзах, автономии СМИ и прочие попытки насадить чуждый внесоциалистический плюрализм.
Выходившие на 4–8 страницах советские газеты от “Правды” до “Советского спорта”, а также областные, районные и городские были обязаны в полном объёме публиковать речи генсека и материалы партийных съездов и пленумов, но практики четверть площади отводить на письмо безвестной читательницы, тем более столь явно расходящееся по духу с генеральной линией, у них не было. Очевидно, что инициатива подобного демарша должна была исходить с самого верха. Собственно говоря, организатор – Егор Лигачёв, второе лицо в партии – и не собирался скрываться. Напротив, от него полетели указания в регионы перепечатать (и письмо действительно послушно перепечатали 937 изданий по всей стране) и организовать обсуждение, а собрав у себя на следующий день руководителей центральных СМИ, Егор Кузьмич объявил им, гордо подняв над головой номер “Советской России”: “Вот генеральная линия партии!”
Следует заметить, что на момент публикации Горбачёва в Москве не было – он находился с визитом в Югославии (не правда ли, сами напрашиваются аналогии с тем, что произойдёт в августе 91-го?). Вернувшись, генсек целых 2 дня разбирался с “диссидентами” на Политбюро, разобрался, но ничьи головы не полетели и дело ограничилось разгромной отповедью в “Правде”, которая готовилась под наблюдением Александра Яковлева. Но три недели от первой публикации до второй страна жила в тревожном ожидании, не зная, куда повернёт государственный корабль и исподволь готовясь привычно принять любой выбор, что сделают наверху.
Минул год, и в апреле 1989 года на Пленуме ЦК Михаил Горбачёв столкнулся с открытым “бунтом на корабле” против своей политики. На недавних выборах на Съезд народных депутатов треть партийных выдвиженцев уровня секретаря или первого секретаря обкома ⁄ крайкома проиграли конкурентную борьбу, в Москве и вовсе из шести партийных или советских руководителей, выставивших свои кандидатуры, прошёл один Борис Ельцин. Немало членов ЦК обратили тревогу за собственное гарантированное будущее в руководящих креслах и при мандатах в критику генсека и затеянных им реформ.
Ещё год, и противостояние “реформаторов” и “консерваторов” на очередном пленуме обостряется дальше. Именно там было принято решение отказаться от 6-й статьи Конституции СССР, закреплявшей за КПСС статус “руководящей и направляющей силы советского общества” и де-факто наделявшей партию всей полнотой власти в государстве. Прошли и другие революционные инициативы генсека – признание многопартийности и предложение учредить президентство. Серьёзные перемены ожидали и саму партию. В несущей её конструкции, принципе демократического централизма, предлагалось перенести акцент с централизма на демократию, ввести пост председателя партии и двух его заместителей, избираемых съездом. Пуристы марксистско-ленинского учения и пролетарской революции забили тревогу по поводу сворачивания партии на “оппортунистический социал-демократический путь” и отступления от основополагающих принципов.
Летом 1990 года состоялся XXVIII и последний Съезд КПСС, констатировавший бедственное положение дел в государстве и кризис в самой партии. Раскол на нём обозначился настолько явно, что его уже бесполезно было гримировать. Михаилу Горбачёву с единомышленниками удалось всё же привести партийный форум к столь любимому генсеком консенсусу, но, как оказалось, он не удовлетворил никого. В партийные документы впервые вошли слова “рынок” (пусть и с эпитетом “регулируемый”), “политический плюрализм” и даже “частная собственность”, для обозначения которой использовался эвфемизм “трудовая”. В качестве утешительного приза за утрату былого всевластия в своих регионах после отмены 6-й статьи генсек, как опытный аппаратчик, порекомендовал секретарям обкомов и крайкомов идти на выборы в Советы, что большинство из них и сделали уже ближайшей осенью, ничего не потеряв, таким образом, в полномочиях и статусе.
Сохранение себя в руководящих креслах тем не менее не отменяло того факта, что на съезде генсек не смог предложить объединяющих партию целей и задач, чётко показать её место в выстраиваемой им новой политической системе. Недовольный ропот за спиной мало-помалу превращался в нарастающий гул голосов, обвинявших партийного лидера в том, что он ведёт партию к исчезновению, а страну к развалу. Как опытный аппаратчик, Горбачёв умел одерживать тактические победы, оставляя за собой “поле битвы”, но раз за разом проигрывал кампанию, проигрывал собственную партию, которую всеми силами старался сохранить.
И опять Горбачёв же хотел, как лучше. Он понимал, что все партийные лидеры против перестройки, потому что в ней себя не видят. На земле всем теперь распоряжались Советы. Один председатель исполкома подписал себе здание, другой в кооперацию активно погрузился, большой начальник и решает, кому что “на районе” делать можно, а кому – нельзя, а он, ещё вчера уважаемый партийный работник, чем теперь вообще занимается? На бумаге он только и может, что кого-то из них сменить. Но как, если они сплошь народные избранники? Времена, когда всех местных руководителей назначали на бюро обкома партии, канули в Лету…
Желая получить в союзники партийных лидеров, Горбачёв сказал им: ладно, баллотируйтесь в депутаты и, если народ вас поддержит, оставайтесь при своих полномочиях и уже руководите перестройкой на местах по-серьёзному. Но вместо этого получился дополнительный тамбур для реформ. На местах на освободившееся хозяйство быстро заступили новые властелины мира.
Многие всемогущие в прошлом партийные начальники позже оказались в положении совершенно жутком. Например, Владимир Павлович Орлов, бывший первый секретарь Куйбышевского обкома партии, позже – председатель Верховного Совета РСФСР, работал консьержем в доме, в котором он жил. Потому что персональные пенсии товарищ Ельцин отменил, а на 60 или 80 рублей в месяц он с женой в 1990-е прожить не мог. В. И. Воротников также бывший первый секретарь Куйбышевского обкома, при котором начиналось строительство ВАЗа и города Тольятти, а затем председатель Совмина РСФСР был примерно в таком же материальном положении. И это люди, которых я хорошо знал. Когда увидел, что происходит, стал им помогать, как мог. Обидно было, это эти на самом деле работяги, порядочнейшие люди, оказались без копейки за душой, когда со всех советских и партийных постов по возрасту ушли на пенсию. Они стали просто никому не нужны. Более того, отношение к ним было презрительно-злорадным, они стали токсичными для окружающих. Напомню, что и первый секретарь Московского горкома КПСС, член Политбюро В. В. Гришин (которого на этих должностях сменил Б.Н. Ельцин) умер в очереди по пересмотру размера пенсий, куда пошёл потому, что в доме одинокого старика просто нечего было есть.