И при этом видишь другую, параллельную картину – сверхдоходы тех, кто оказался в нужное время в нужном месте».
Эпидемия отставок…
Как уже говорилось, М. С. Горбачёв потребовал от Верховного Совета СССР для себя чрезвычайных полномочий, чтобы обеспечить «вхождение» в рынок. Верховный Совет РСФСР на это отреагировал мгновенно, заявив, что без его ратификации никакие указы Президента СССР в России недействительны! А в Верховном Совете СССР при первом голосовании чрезвычайных полномочий для кворума не хватило 16 голосов.
12 и 14 ноября Верховный Совет СССР буквально бурлил. Это был бунт против президента. Члены Верховного Совета сменяли друг друга на трибуне, говорили о том, что страна в ужасном экономическом положении, всё рушится и во всём этом виноват президент.
Вот цитата из одного типичного для того дня выступления: «…Ситуация в стране такая, какая есть, нетерпима… Дальнейшее обсуждение всяких законов бессмысленно – их никто не признаёт. Люди не понимают, почему Верховный Совет СССР сидит здесь, обсуждает вопросы и всё без толку».
На следующее утро, 17 ноября, при открытии съезда выступила депутат С. 3. Умалатова с предложением включить первым в повестку дня вопрос о вотуме доверия президенту. «За» проголосовали 400 депутатов. Среди них не было Б.Н. Ельцина, Г. Х. Попова и С. Б. Станкевича.
После этого в коротком (10–20 минут) жёстком выступлении Горбачёв объявил о роспуске Президентского совета и создании вместо него Совета национальной безопасности. Далее он объявил о реорганизации Совета министров СССР и упразднении должности председателя Совета министров. Вместо него создавался Кабинет министров СССР при президенте, куда «должны войти новые, инициативные, по-современному мыслящие работники». Далее, в энергичных выражениях Горбачёв подчеркнул необходимость жёсткой дисциплины в области проведения хозяйственной политики, неукоснительного соблюдения союзного законодательства. Делать всё это следовало быстро «не откладывая, не дожидаясь подписания Союзного договора».
Журналисты сразу назвали доклад по-западному броско: «Восемь пунктов Горбачёва». Даже явно обиженный Николай Иванович отметил, что Михаил Сергеевич говорил «страстно, горячо, убедительно»[166].
Эти действия президента не были неожиданными для премьер-министра. В тот день Горбачёв рано утром позвонил Рыжкову и предупредил, что едет в Кремль на заседание сессии и хочет выйти к депутатам с новыми радикальнейшими предложениями. Он не перечислял все, однако сказал о решении создать Кабинет министров, подчинённый лично президенту, вместо существующего по Конституции Совета министров.
И всё-таки 23 ноября чрезвычайные полномочия Президенту СССР для поддержания порядка в СССР депутаты предоставляют.
В декабре 1990 года российские власти объявили открытую войну Центру. При рассмотрении союзного бюджета Б. Н. Ельцин заявил о том, что Россия отказывается от прежнего порядка его формирования и готова внести в него только 26 % от собранных в России бюджетных поступлений. Для союзных органов это была
катастрофа, так как исчезала большая часть источников для содержания бюджета Союза.
Ещё раньше началась борьба за перетаскивание предприятий под российскую юрисдикцию с обещанием снижения финансовых отчислений. Всем послушным обещали налоговые каникулы.
Щербаков В. И.: «В стране набирали силу политические тенденции, объективно городившие новые препятствия к реформированию экономики и загонявшие её всё глубже в кризис. Демократизация общества открыла шлюзы не только для плюрализма идей и политических платформ, но и для реализации личных амбиций и интересов, в эти идеи драпирующихся и эти платформы использующих. Чтобы эффективно управлять этими бурлящими процессами, в стране не было ни авторитетной политической силы, ни общепризнанного национального лидера с ясным видением перспективы и рисков и железной волей к осуществлению задуманного. Популярность Михаила Горбачёва внутри страны падала столь же стремительно, как она росла за рубежом: по опросам ВЦИОМ, число “вполне одобрявших” его деятельность с 52 % в конце 1989 года сократилось до 21 % осенью 1990-го.
Этот клубок проблем и противоречий накладывался на уникальный характер государства, федеративного по форме, унитарного по сути, три четверти века жившего в искусственно созданной среде обитания. Не имея иного опыта, закрытое от внешнего мира общество в переломный момент своей истории невольно воссоздавало прежнюю систему координат, меняя в ней плюс на минус».
Накануне более месяца Горбачёв решал, кого назначить на должность главы вновь образуемого Кабинета министров. Наряду с В. С. Павловым, на котором в конце концов был остановлен выбор, по словам В. А. Медведева, назывались кандидатуры Маслюкова, Бакланова, Назарбаева, Щербакова, министров – Пугина и Величко. В своих воспоминаниях А. Н. Яковлев сужает список до Маслюкова, Назарбаева, Павлова и Щербакова.
Медведев В. А.: «Я считал, что было бы неплохо иметь в роли премьер-министра учёного-экономиста, и советовал президенту в этом случае не сбрасывать со счетов Абалкина. Его профессиональные и деловые качества не вызывают сомнений. К тому же он хорошо держит удары. Если же вести речь о фигуре крупного хозяйственника-практика, то я склонялся к кандидатуре В. И. Щербакова»[167].
Ещё до начала 1991 года руководители примерно 20 из 28 комитетов Верховного Совета СССР направили письмо Горбачёву, предлагая кандидатуру на освободившуюся должность главы правительства – В. И. Щербакова – он был самым молодым министром за весь послесталинский период, единственным членом правительства «провинциалом», имевшим опыт руководящей работы на крупных заводах. Кроме того, он за достаточно короткий срок сумел выстроить нормальные отношения с Верховным Советом, где ему чаще других коллег из Совмина приходилось выступать и участвовать в полемике депутатами, представлять те или иные документы. Социальная тематика была близка всем народным избранникам.
Щербаков В. И.: «Сам я об этом тогда не знал, мне об этой инициативе позднее рассказал Александр Николаевич Яковлев. Но “шевеление” вокруг себя чувствовал: от приходивших в кабинет с какими-то просьбами всё чаще приходилось слышать речи типа: “Как с тобой хорошо работать, вот бы тебя в премьеры…”
Подобную игру в “дипломатию” я и сам не раз практиковал, когда строили Волжский завод, потом КамАЗ и надо было склонить к положительному решению человека, к которому шёл на поклон за нужной визой. И начинаешь ему петь, какой он хороший, что только он может решить судьбу ВАЗа, КамАЗа. Потому все заходы со словами о премьерстве выслушивал с юмором и всерьёз не воспринимал».
С Владимиром Ивановичем стал чаще встречаться Михаил Сергеевич и включал его в составы делегаций во время своих зарубежных поездок.
Щербаков В. И.: «Президент аккуратно интересовался моим мнением о том, кого можно куда назначить. А как-то и прямо спросил: “А ты мог бы возглавить правительство, если я предложу?” Подобные вопросы, в том числе по оценке качеств той или иной кандидатуры, Михаил Сергеевич задавал мне один-два раза в неделю в течение почти месяца. В ответ я неизменно убеждал его, что я, наверное, единственный, кто не может возглавлять Кабинет министров. Во-первых, в правительстве недавно и ни для кого не являюсь авторитетом: одни министрами работают столько лет, сколько мне всего от роду, у других государственных наград больше, чем мне лет. Скажем, к Юрию Маслюкову я сам пять лет ходил на приём по записи, иногда часами дожидался очереди у него в приёмной. Я его очень уважаю, и он ко мне хорошо относится, но я для него Володя, а он для меня – Юрий Дмитриевич. То же и с другими и это в одночасье никаким постановлением не изменить. И как я буду ими руководить?»
К тому же он понимал, что не будет авторитетам для таких политических аксакалов, как Назарбаев, Каримов, да и глав других союзных республик. Слишком сильно будет искушение попытаться манипулировать молодым неопытным премьером. Наконец, Владимир Иванович осознавал, что у него недостаточно знаний о союзной экономике, чтобы успешно управлять ею. Он представлял, что следует делать в промышленности и социальной сфере, и это чрезвычайно важно, но в столь критические моменты недостаточно.
Возможным кандидатом на пост главы Кабмина Щербаков тогда называл Павлова, прекрасно знающего экономику и, что особенно важно, в деталях представляющего все межбюджетные и межотраслевые финансовые потоки, умеющего ими управлять. У Валентина Сергеевича сложились хорошие рабочие отношения со всеми министрами СССР, руководителями союзных республик и регионов, председателями областных исполкомов.
Столь опытный профессионал нужен был, так как самыми острыми на тот момент были всё-таки финансовые и межбюджетные вопросы, денежное обращение, – вокруг них кипели страсти, завязывался клубок противоречий во всех отношениях Центра и республик. Сепаратизм набирал силу: вслед за союзными самостоятельности стали вожделеть лидеры автономные республик.
Стоило 6 августа 1990 года Борису Ельцину, ещё будучи главой Верховного Совета РСФСР, выступая в Казани, заявить: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить» – и сразу повторить эту популистскую фразу в Уфе – и бикфордов шнур был запалён: за Татарией государственный суверенитет провозгласили Карелия, Удмуртия, Якутия… К концу года в РСФСР не осталось практически ни одной автономии, включая Ямало-Ненецкий и Алтайский округа, которая не стала бы суверенной. Верховный Совет РСФСР принял закон о передаче в ведение республики контроля над природными ресурсами и промышленностью на её территории, а Ельцин объявил: кто перейдёт под юрисдикцию России – будет освобождён от налогов.
Состояние бюджетов СССР и республик, многих хозяйствующих субъектов, а тем более бюджетных организаций (армии, школ, больниц) было ужасным.