Утечка всё же произошла, выяснилось, что Горбачёв передал записку своему помощнику Н.Я. Петракову.
Павлов В. С.: «В первый момент я даже опешил. И понял, что неписаный кодекс особой финансовой секретности, который с дореволюционных времён из поколения в поколение передаётся людьми, работающими с государственными финансами, значительно строже, чем правила, бытовавшие в партийной среде времён Горбачёва. Дело, разумеется, не в самом Петракове, который, надо сказать, поддержал мою идею, стал её сторонником. Но, учитывая особую специфику такого крупнейшего общегосударственного мероприятия, как подготовка и проведение денежной реформы, бумаги, написанные от руки в единственном экземпляре, не передают помощникам. Тем более копий с них не снимают. Я, например, и жене ничего не говорил о возможной денежной реформе. Своих даже близких помощников я “держал” на большом расстоянии от этого вопроса, хотя никогда не сомневался в их подлинно финансистском умении хранить государственные секреты»[200].
А Горбачёв, как стало известно Павлову, снял с его докладной записки несколько копий, причём делали их технические работники Аппарата Президента.
Дополнительная утечка произошла на Гознаке, на двух фабриках – Пермской и Московской, где изготавливали купюры достоинством 50 и 100 рублей. Предвидя общий рост цен, выпуск мелких бумажных купюр не предполагался, их планировалось, как в настоящее время чеканить в виде монет.
Н.И. Рыжков рассказывает, что летом 1990 года ему записка министра финансов В. С. Павлова была передана от Горбачёва. И тогдашнее правительство решительно высказывалось против идеи денежной реформы.
Но министр финансов аргументировал необходимость этой акции тем, что крупные купюры в больших количествах находятся за рубежом. Кроме того, именно в них обычно хранились «теневые деньги». В качестве доказательства приводился факт, что стоимость 50- и 100-рублёвых купюр на чёрном рынке была на 10 % выше номинала.
Получив документ, Николай Иванович, по его словам, запросил Главное таможенное управление: какие купюры уходят нелегально за рубеж? Ему ответили, что наиболее популярны 10-рублёвые.
Позднее председатель правительства так объяснял свою пассивность.
Рыжков Н.И.: «Я понимал, что в той, до крайности накалённой политической атмосфере такая одновременная акция вызовет крайне негативную реакцию в стране. Если уж требуется заменить какие-либо купюры, то надо это делать как полагается: оповестить людей о том, что выпускаются новые купюры вместо старых, и в такой-то определённый срок они будут действовать равноценно. Поэтому я без какого-либо энтузиазма воспринял это предложение, и ничего делать не собирался»[201].
В августе 1990 года Рыжкову позвонил отдыхающий в Крыму президент и спросил, какова судьба предложения Павлова. Николай Иванович ответил уклончиво.
Рыжков Н.И.: «Я сказал ему, что вопрос чрезвычайно серьёзный, и его следует основательно проанализировать, обсудить и не надо сейчас форсировать его. По приезде из отпуска он снова стал напоминать мне об этом. <…> Я снова отказался сделать такой шаг, так как в это время страна становилась всё более неуправляемой и никто толком не знал, как и по каким правилам придётся жить в наступающем 1991 году»[202].
По версии В. В. Геращенко, был ещё один участник этого процесса – председатель Госплана, член Политбюро ЦК КПСС Ю. Д. Маслюков. Именно в его кабинете Виктор Владимирович в середине 1990 года узнал от В. С. Павлова о готовящемся обмене.
На встрече Валентин Сергеевич, по словам банкира, сказал: «Ребята, сейчас очень много денег появилось в обращении. И у нас есть сведения, что много среди них фальшивых. Да и вообще средства всё больше концентрируются у людей из серой экономики. Недавно был задержан капитан дальнего плавания с пачками купюр в гознаковских упаковках».
Щербаков В. И.: «Необходимость обмена была продиктована не только желанием проверить точки концентрации капиталов по стране. Безусловно, важно было узнать, как реально меняются направления и потоки движения денег в новой рыночной среде, какие факторы на этот процесс реально воздействуют. Но были веские причины и другого плана. Но о них никто широко не заявлял.
А дело было в том, что практически одновременно сразу несколько разведслужб СССР независимо друг от друга информировали главу правительства и лично президента, что для дополнительной дестабилизации обстановки в нескольких сопредельных странах и сепаратистски настроенных районах Закавказья заготовлен большой объём фальшивых купюр и следует ожидать их вброса. Таможенные органы, МВД докладывали об участившихся случаях задержания больших партий фальшивых купюр номиналом 50 и 100 рублей. Любое ответственное правительство обязано было реагировать на подобную информацию. Реагировали на неё и мы.
К слову, уже в 1993 году, когда в России прошла замена советских купюр на российские, в прессе неоднократно появлялась информация о том, что на Кавказе, в частности в Грузии, а также в Польше и прибалтийских странах обнаружены хранилища фальшивых 100-рублёвых советских купюр старого образца на общую сумму около 5 млрд долларов, что по тем временам убило бы еле живое денежное обращение, а с ним угробило бы и всю экономику СССР. Плюс в 1991 году шёл откровенный захват отечественного финансового рынка, так называемая валютная интервенция, долларизация экономики. Сегодня, соглашаясь с критикой неудовлетворительной организации обмена, признать ошибочность и тем более глупость всей операции я не могу».
Министр финансов был уверен, что за рубежом находятся более 10 млрд рублей.
Валентин Сергеевич впоследствии показывал своему другу Владимиру Ивановичу несколько докладных записок КГБ, где утверждалось, что на одном из заводов украдена специальная бумага, на которой были отпечатаны 100-рублёвые купюры на сумму 10–15 млрд рублей (тогда это были космические деньги), и этот объём денег был подготовлен к вбросу в страну с целью резко усилить инфляцию и дезорганизовать управление экономикой.
Щербаков В. И.: «Мы действительно получали много информации от спецслужб и таможни, что наши западные “партнёры” серьёзно готовятся к объявлению в СССР приватизации. Для этого было вывезено из страны огромное количество денег, в основном в купюрах 50 и 100 рублей. К тому же были созданы фабрики по изготовлению фальшивых советских купюр.
Через три года я в польской прессе читал, что у них были найдены склады, на которых находилось примерно 5 млрд фальшивых долларов США и несчётное количество советских рублей».
«И тогда я понял, – сказал Павлов Щербакову, – что единственный способ предотвратить эту акцию – просто заменить эти купюры на сторублёвки другого образца, а потом уже разбираться, откуда фальшивые деньги появились, где они осели и были ли вообще».
Геращенко В. В.: «На это Войлуков заметил: “Чепуха всё это, выдумки КГБ! Хотя фальшивых денег стало действительно больше, в страну разрешили ввоз различного копировального оборудования, даже без регистрации, вот и пошли подделки! В глубинке, на рынке они даже проходят”. Центральный банк всегда вёл подробный статистический учёт денег, выпускаемых в обращение и возвращающихся через кассу. Да, выезд в соцстраны Восточной Европы стал почти свободным, сфера обращения рубля из-за этого расширилась. Всё это соответствовало нормальному процессу товарного обмена и нечего было огород городить! Но нашу аргументацию не приняли. Сказали: “Чёрт с вами, давайте проведём обмен, проверим, кто из нас прав”. Получился своего рода профессиональный спор…»
Войлуков тогда проинформировал «заговорщиков», что в тот момент в печати были новые купюры, как раз нужного достоинства. Такого же вида, но более защищённые. На них было не 7, а 9 защитных знаков. К Новому году можно было провести замену.
Геращенко В. В.: «Но великий экономист Маслюков (он ведь скорее инженер, хотя и весьма разумный) спрашивает: “А как быть с купюрой в 25рублей?”Войлуков даже руками замахал: “Не-е-ет! Ни в коем случае её менять нельзя – это у нас самая распространённая банкнота!” Мы бы в этом случае просто захлебнулись при проведении обмена в жёсткие планируемые сроки. “Хотя и обмен больших купюр мало что даст!”– добавил он».
Тем временем печатание новых денег шло полным ходом. Купюры печатали и складировали. Цены к тому времени росли, потребность в денежной массе увеличилась.
Пока печатали эти купюры, слухов не было совсем. Наконец, от руки Войлуковым была написана записка с предложением вечером в понедельник, 21 января, объявить в телевизионных новостях об обмене денег. О ней в Госбанке знали четыре человека – В. В. Геращенко, А. В. Войлуков и два его заместителя – Александр Васильевич Юров и Зоя Александровна Петрова.
Обмен предлагалось провести за три дня, имея в виду, что у Госбанка будут в запасе пятница и суббота. В эти дни планировалось выдать зарплату уже новыми деньгами. Специально было подгадало, что в эти дни больше всего выдавалось зарплат.
Щербаков В. И.: «Короткий срок обмена (три дня) был установлен исключительно для того, чтобы заставить владельцев крупных капиталов “выйти на поверхность”. Это позволяло раскрыть и уровень коррупции, и схему движения товара, и регионы, где деньги осели. Если же операцию растянуть во времени, она оказывалась фактически бессмысленной. Можно было успеть спокойно сбросить все деньги частями, и они растворятся по территории. Когда же давалось только три дня, основная масса купюр шла бы двумя каналами: или через обмен, если деньги приобретены законно, или путём приобретения дорогих вещей, что тоже помогало избавиться от “левых” денег, но они всплывали в товарообороте конкретных торговых точек и регионов».