В республиках Закавказья, Средней Азии, Казахстане, тоже не было религиозных преследований. Действовали мечети. А в Армении и Грузии – христианские храмы, даже партийные работники крестили своих детей, за что в России, на Украине, в Белоруссии любой коммунист поплатился бы партбилетом. Сохранялись здесь и возможности личного обогащения – вполне легальные, жители по высоким ценам продавали государству мандарины, виноград, шерсть. Представители южных республик вовсю торговали на русских рынках, организовывали системы переправки товаров. Это оказывалось можно. Но русские колхозники со своими товарами на закавказские и среднеазиатские базары почему-то не ездили…
А в Ферганской долине существовал некий «независимый» центр ислама. Здесь были особые мечети, школы, не пойми откуда появлялись улемы, наставляя учеников. И этот «независимый» центр не подчинялся духовному управлению муфтия в Ташкенте! Он оказывался неподконтрольным и для местных властей, которые даже не пытались вмешиваться в его деятельность. Откуда-то знали, что «нельзя». Но и Москва такого центра «не замечала». Стоит ли удивляться, что после крушения СССР в Ферганской долине возникнет мощный очаг исламизма?.. И можно ли после этого говорить, что в советском руководстве не было тайных влияний? При новых лидерах они никуда не исчезли.
Брежнев и его команда
После отставки Хрущева перемены в верхах, как обычно, сопровождались кадровыми перестановками. Аджубея выгнали из ЦК, из «Известий» и с других высоких постов. Отныне мужу Рады Хрущевой пришлось зарабатывать на жизнь простым журналистом, и даже не под своей фамилией, а под красноречивым псевдонимом Радин. Заодно с ним слетел со своего поста начальник Отдела агитации и пропаганды ЦК Ильичев, слишком близко спевшийся с Аджубеем и чересчур славословивший Хрущева. Но они стали исключением. Брежнев старался обходиться без «резких движений». Микояну позволили досидеть в креслах председателя Президиума Верховного Совета и члена Президиума ЦК до 70-летнего юбилея, дали шестой орден Ленина и с почетом проводили в отставку. Оставили при этом членом ЦК и членом Президиума Верховного Совета. Точно так же, «по возрасту», проводили на пенсию хрущевца Шверника.
А Брежнев стал исподволь формировать в руководстве собственную «команду». На место Микояна во главе Верховного Совета СССР провел Подгорного. Своих друзей, Дмитрия Устинова и Андрея Кириленко, работавшего под его началом в Запорожском и Днепропетровском обкомах партии, продвинул секретарями ЦК, Черненко поставил заведующим Общим отделом ЦК – это было ключевое место, подбор и назначение кадров. В правительство заместителем Косыгина устроил Тихонова. Руководить собственным секретариатом поставил Цуканова, управляющим делами ЦК – Павлова. Их Брежнев тоже знал по Днепропетровску, по Молдавии.
При перестановках были вознаграждены активные участники заговора. Шелепин, Шелест, Мазуров вошли в Президиум ЦК. Не забыли и первого секретаря Ставропольского крайкома Кулакова, обеспечившего закулисные совещания в горах. За сельское хозяйство в партийном руководстве отвечал ставленник Хрущева, Леонид Ефремов. Теперь их поменяли местами. Ефремова послали первым секретарем в Ставрополь, а Кулакова перевели секретарем ЦК в Москву, курировать сельское хозяйство. Кстати, там же, на Ставрополье, уже обозначилась и фигура будущего главы партии. Михаила Горбачева.
Новое руководство принялось искать выходы из тупика, в который загнал страну Хрущев. Первым делом было отменено разделение партийных, советских и комсомольских органов на промышленные и сельскохозяйственные, они снова сливались воедино. Дальше взялись за сельское хозяйство. За основу Косыгин взял примерно такие же меры, которые в свое время использовал Маленков. В марте 1965 г. прошел пленум ЦК по этим вопросам. Было принято решение повысить закупочные цены на сельхозпродукцию. Устанавливался твердый план государственных закупок на 6 лет. А если колхоз сдавал продукцию сверх плана, она закупалась по повышенной цене, в 1,5 раза дороже.
Увеличивались капиталовложения в деревню, в первую очередь на производство сельскохозяйственной техники. Все долги колхозов списывались. Хрущевская практика их преобразования в совхозы была признана ошибочной. Некоторые совхозы стали реорганизовывать обратно в колхозы. Соответственно, остановилась ликвидация «неперспективных» деревень. Прекратилась и борьба с приусадебными участками. Был принят новый Примерный устав колхозов, узаконивший право на ограниченные подсобные хозяйства. А вместо оплаты по выработке продукции, по «трудодням» колхозников переводили на гарантируемую зарплату. Впервые в СССР для них вводились пенсии.
Эти меры очень быстро дали результаты. Деревенское население окрылилось. Почувствовало внимание к себе. Вместо дерганий и экспериментов можно было спокойно развивать хозяйство, сдавать продукцию по новым ценам. Можно было снова разводить огороды, выращивать кур, коз, овец, свиней без опаски, что завтра всего лишишься. Положение с продовольствием стало выправляться, продукты наполняли прилавки магазинов, рынки.
К следующему, сентябрьскому пленуму ЦК под руководством Косыгина разрабатывались реформы промышленности, и завязалась борьба двух проектов. Один продвигал академик Глушков, он развивал программу централизации экономики, создания вычислительных центров, которые объединятся в Общегосударственную автоматизированную систему учета и обработки информации, ОГАС. Таким образом в СССР возникнет уникальное автоматизированное управление всей экономикой. Другой вариант предлагал харьковский экономист Либерман. Переводить управление экономикой не на административные, а на рыночные рычаги. Главным показателем сделать не объем выпускаемой продукции, а прибыль. Чтобы часть ее предприятия могли оставлять в своих фондах, направлять и на развитие производства, на поощрение рабочих, на жилищное строительство. Появится заинтересованность. А роль централизованного планирования нужно ослаблять, министерства превратятся не в командные штабы, а в партнеров и советчиков предприятий, вместе будут находить оптимальные решения. Ну а в перспективе можно будет перевести заводы и фабрики на самоуправление, самофинансирование.
Проект Либермана поддерживал академик Румянцев весьма либеральных взглядов, но он имел влиятельных сторонников и в идеологическом аппарате ЦК. Еще в 1962 г. статью Либермана с этими предложениями, «План, прибыль, премия», опубликовала «Правда», ее сразу же перепечатали областные газеты. Зато проект Глушкова с автоматизированным управлением всячески заклевывали. Одним из тех, кто занимался этим, не останавливаясь перед политическими обвинениями авторов, был молодой экономист и будущий «перестройщик» Гавриил Попов. Что касается Косыгина, то ему казались привлекательными оба варианта. Но решающим аргументом стало то, что общая автоматизация требовала значительных вложений и времени. А Либерман доказывал: затраты на внедрение его схемы равны стоимости бумаги для публикации указов. Результаты же скажутся через несколько месяцев. Глава правительства поручил проработку реформ ему.
К пленуму, посвященному промышленности, пришлось поломать головы и партийному руководству. О выполнении ее планов «догнать и перегнать Америку» говорить не приходилось. Но и признавать провал не хотелось. Ведь это значило бы, что вся партия ошиблась, «вела» народ не туда. Возникал и закономерный вопрос: а вы сами куда смотрели? Вы же находились рядом с Хрущевым. Выкрутились округло. На пленуме говорилось, что «советский народ под руководством Коммунистической партии добился больших успехов в коммунистическом строительстве», перечислялись показатели достигнутых успехов, сыпались цифры – без оценок, насколько они соответствуют планам. Очень коротко упоминались проблемы, с которыми столкнулась промышленность.
Даже внедрение совнархозов не признавалось вопиющей глупостью. Просто отмечалось, что «дальнейшее развитие промышленности» требует улучшения ее управления [71]. А в рамках «улучшения» как раз и похерили совнархозы, вернулись к прежним отраслевым министерствам. Пленум утвердил и реформы по проектам Косыгина – Либермана. Количество плановых показателей, спускаемых на предприятия, уменьшалось. Их самостоятельность расширялась, главным критерием их работы становился объем не выпущенной, а реализованной продукции, прибыль.
Стоит отметить, что не только в экономических, но и в других вопросах выбор курса новой власти был совсем непростым. Потому что сама власть состояла из нескольких группировок. Самого Брежнева еще никто не воспринимал как «вождя», и вес его «команды» оставался достаточно слабым. Рой Медведев свидетельствовал: в это время «чувствовалось, что дирижерская палочка находится в руках Суслова. Именно к нему обращались в конце 60-х работники аппарата для решения спорных вопросов. Да и сам Брежнев не предпринимал никаких инициатив, не согласовав их прежде всего с Сусловым» [147, с. 125].
Закручивались интриги. Например, Брежнев снял Ильичева, связанного с Аджубеем. Но он был связан и с Сусловым, и с Шелепиным. Поэтому очутился не где-нибудь на задворках, а стал вдруг заместителем министра иностранных дел. А на его место, заведующего отделом ЦК по агитации и пропаганде, Шелепин стал проталкивать Яковлева, сидевшего у него «на крючке» за американский компромат. Но Брежнев постарался несколько осадить его. Назначил не заведующим, а заместителем – под предлогом, что нехорошо повышать человека сразу на несколько ступеней. Хотя место заведующего осталось вакантным, и фактически отдел возглавил Яковлев.
Снова активность проявил Андропов со своими «аристократами духа». Брежневу и Косыгину они тоже подсунули проект своих конституционных реформ с ведением поста президента, развитием товарно-денежных отношений и «демократизации». Но попали впросак. Первый секретарь и глава правительства отвергли подобную программу, выразили возмущение такими взглядами. Хотя Андропов извернулся – «крайним» сделал автора, Бурлацкого, уволил его из аппарата ЦК. Но без покровительства не оставил, «провинившегося» устроили политобозревателем в «Правду».