Случайное ли совпадение? Его вполне можно сравнить с ситуацией 1914 г. в Российской империи. Ее «двумя китами» были та же винная монополия и экспорт хлеба. Но когда началась Первая мировая война, министр финансов Петр Барк выступил с «патриотической» инициативой ввести «сухой закон». А вступление в войну Турции перекрыло главную дорогу экспорту зерна через черноморские порты. В итоге Россия попала в валютную зависимость от западных держав, за их поставки вынуждена была брать у них кредиты на крайне невыгодных условиях, отправлять в Англию золото.
Теперь ситуация повторялась. И особенно опасной она оказалась как раз в связи с горбачевской программой «ускорения»! Начиналась модернизация всей промышленности, в планы был заложен колоссальный «перекос» в сторону машиностроения. Львиную долю оборудования для этого предстояло закупить на внешнем рынке. Но с финансами получался провал. Приходилось сокращать импорт продовольствия, товаров широкого потребления. Стали нарастать дефициты в торговой сети. Но ведь эти товары, проданные гражданам, в свою очередь приносили прибыль в бюджет. В отличие от станков и другого оборудования. Финансовая система пошла в разнос. Даже те системы, которые уже приобрели, оказывались бесполезными. Часть купили, а на наладку и вспомогательную аппаратуру нет средств…
Хотя в 1985 г. эти явления еще не были заметными. Советская экономика действовала вполне исправно, выдавала продукцию, и даже лидеры западных держав, как Маргарет Тэтчер, очень уважительно оценивали ее, причисляли к серьезным конкурентам своих стран. А что касается дефицитов, то советские люди к ним привыкли, как-то выкручивались. Взлетали советские космические корабли, продолжались фундаментальные научные и технические разработки. В Новосибирске и Горьком пошли первые поезда метрополитена, достраивались линии метро в Свердловске.
Но в верхушке советского руководства Горбачев исподволь, но систематически вел перестановки. Продвигал собственных (и андроповских) ставленников. В Политбюро были введены Рыжков, Лигачев. Из кандидатов в члены Политбюро перевели председателя КГБ Чебрикова. Не была забыта и рекомендация Андропова «посмотреть» Ельцина. К нему в Свердловск ездил Лигачев. Как вспоминал Горбачев, Егор Кузьмич «оттуда аж ночью звонит, не выдержал: “Михаил Сергеевич, это наш человек! Надо брать его!”» Характеризовал его: «Масштабный работник, сумеет повести дело». Ельцина перевели в Москву, поставили заведующим отделом ЦК по строительству.
А тех, кто мог в будущем стать противником, новый Генсек «задвигал» или убирал под разными предлогами. Министр обороны Соколов как стал кандидатом в члены Политбюро, так и застрял кандидатом без права решающего голоса. Самым авторитетным и дееспособным из потенциальных конкурентов оставался ленинградец Романов – его считали вероятным преемником и Брежнева, и Андропова, и Черненко. Но в интригах он не участвовал и всегда оставался «на обочине». А сейчас он отвечал в Политбюро за промышленность. В свете «ускорения» принялись копать недостатки в этой области. Романов все понял, подал заявление об отставке по состоянию здоровья.
Министр иностранных дел Громыко всегда выступал покровителем Горбачева. Но его как бы повысили. Должность председателя Президиума Верховного Совета СССР после смерти Черненко осталась вакантной, и Михаил Сергеевич выдвинул на нее Громыко. Вроде отблагодарил, но должность-то была без всякой реальной власти. А министром иностранных дел Горбачев провел своего давнего приятеля, Эдуарда Шеварднадзе. Хотя это для многих оказалось полной неожиданностью – Шеварднадзе никогда не имел отношения к дипломатии и даже ни разу не был за границей.
А председателю Совета министров Тихонову уже стукнуло 80 лет, он страдал склерозом. В сентябре 1985 г. его с почетом проводили на пенсию. На его место Михаил Сергеевич определил Рыжкова, главного андроповского разработчика реформ. Не задержался на своем посту и другой «брежневец», Федорчук. Он был человеком недалеким, солдафонистым. Когда Андропов его перекинул с КГБ на МВД, пытался выслужиться перед новым начальством. Устроил погром «щелоковцев», повыгонял тысячи сотрудников по разным поводам, его чистки, комиссии, проверки совершенно дезорганизовали правоохранительные органы. Но многие обиженные не смирились. Посыпались жалобы в ЦК о незаконных увольнениях. Именно этим воспользовался Горбачев. Федорчука сняли за развал МВД.
Главу московской парторганизации Гришина еще Андропов взял на «прицел», насобирал компромат на его окружение. Но следовало найти, кем заменить его. Горбачев наметил Ельцина, предложил проверить его на посту секретаря ЦК «с примеркой на секретаря Москвы». Рыжков и заместитель Лигачева Разумов указывали, что эта фигура абсолютно не подходит. Но Михаил Сергеевич и Лигачев настояли на своем. Борис Николаевич получил очередное повышение, стал секретарем ЦК. А когда проработал несколько месяцев на промежуточной должности (и из кожи вон лез, чтобы показать свою верность Генсеку), дошло и до Гришина. Всплыли дела о взятках и махинациях с его приближенными. Его зацепили и антиалкогольной кампанией. Хотя он-то быстро позакрывал в Москве большинство точек, торговавших спиртным, и поспешил отрапортовать: исполнено, столица протрезвела. Но на него обрушили критику, что это формальный подход, а не глубокая и кропотливая работа по воспитанию населения. Последовала отставка. Первым секретарем Московского комитета партии стал Ельцин.
Горбачев возвратил в ЦК и Яковлева. В дополнение к прежней должности, руководству отделом идеологии и пропаганды, он был повышен, стал секретарем ЦК и одним из ближайших советников Михаила Сергеевича. Это было неслучайно. Горбачев искал пути сближения с Западом. Сразу же после прихода к власти он сделал жест «доброй воли». 20 марта парламент Бельгии одобрил размещение американских крылатых ракет в своей стране. А Михаил Сергеевич, наоборот, объявил мораторий на размещение ракет средней дальности в европейской части СССР. В одностороннем порядке. Кому адресовался жест, было предельно ясно – одновременно с этим президенту США было отправлено предложение о личной встрече.
Правда, страны НАТО отнюдь не спешили поворачивать к дружбе. От перевербованного сотрудника ЦРУ стало известно, что полковник КГБ Олег Гордиевский, действовавший в Великобритании (в том числе обеспечивавший визит Горбачева к Тэтчер), работает на английскую разведку. Его отозвали в Москву, началось расследование. Но англичане 20 июля провели до крайности наглую операцию – спасая своего шпиона, вывезли его через границу в багажнике дипломатической машины. Разразился скандал. По информации, полученной от Гордиевского, Великобритания обвинила в шпионаже и выслала 31 сотрудника советского посольства и журналистов. Тут уж Горбачев вынужден был соблюсти «правила игры», Москва тоже выслала 25 англичан.
Но сразу после побега Гордиевского, 30 июля, Михаил Сергеевич озвучил еще одну громкую инициативу – заявил о моратории на ядерные взрывы. Испытания атомного оружия в воздухе, на воде, в космосе уже были запрещены договором 1963 года. Но оставались подземные. Теперь СССР отказывался от них – снова в одностороннем порядке. Что ж, такие демонстративные шаги сыграли свою роль. Да и прежние встречи Горбачева с Трюдо, с Тэтчер не прошли бесследно. Если Андропова, рвавшегося к нормализации отношений, западные державы игнорировали, то Михаилу Сергеевичу двери открыли.
19 ноября в Женеве все-таки состоялась его встреча с Рейганом. Нет, прорыва к новой «разрядке» не произошло. Горбачев вываливал свои инициативы, а американский президент как бы и не слышал, осаживал его претензиями по «правам человека». Для него и его советников главным было другое. Оценить, как настроен новый Генсек. Насколько он готов сдавать советские позиции. А для «нормализации» было еще не время. Требовалось подождать, когда СССР поглубже увязнет в собственных трудностях. Когда начнет обращаться не равноправным партнером, а просителем. Когда можно будет не договариваться, а диктовать. По итогам встречи Рейган и Горбачев подписали только Декларацию о недопустимости ядерной войны – пустую, ни к чему не обязывающую. Но согласились продолжить диалог. А кроме того, в протокол встречи была включена прогулка тет-а-тет. В условиях, исключавших «прослушку». О чем говорилось на этой прогулке? Никто не знает…
«Процесс пошел…»
В феврале-марте 1986 г. состоялся XXVII съезд КПСС. С отчетным докладом выступал Горбачев. Но партийные «традиции» пока еще не изменились. Планы одиннадцатой пятилетки, как и опасался Косыгин, провалились. Но цифры подтасовали, и в докладе бодро звучало, что национальный доход вырос на 17 %, объем промышленной продукции – на 20 %, зарплата рабочих и служащих – на 13 %, а колхозников – на 29 %. В общем, страна развивается, жить стали лучше. Горбачев дал высокую оценку правлению Брежнева, Андропова, Черненко. Однако прозвучали и новые нотки. Он впервые заговорил о «периоде застоя», о «застойных явлениях» как в экономической, так и в социальной сферах [202]. Хотя с Брежневым и его окружением эти обвинения пока не связывались. Осуждались как бы обезличенно.
По докладу Рыжкова был принят план на двенадцатую пятилетку – «Основные направления экономического и социального развития СССР на 1986–1990 годы и на перспективу до 2000 года». Хотя он заранее оказывался сомнительным! Потому что в основе планов лежала все та же программа «ускорения». А возникшие финансовые проблемы уже обозначили угрозу ее провала.
На этом же съезде приобрел широкую известность Ельцин. Заменив во главе Москвы Гришина, он вел себя очень активно. Самолично приезжал с проверками в магазины, на склады. Разогнал многих чиновников. Появлялся вдруг в поезде метро или рейсовом троллейбусе, вроде бы желая узнать о нуждах граждан. Для улучшения их положения организовал продовольственные ярмарки (хотя столица жила не в пример лучше, чем провинция). Об этом пошли слухи, обрастали легендами. «Народный» начальник!