Что ж, методика была известная. Именно так в 1906–1907 гг. разрушили Союз Русского Народа. А к концу XX в. подобные технологии были разработаны гораздо лучше. Позже проходила информация, что операцию по дроблению «Памяти» осуществило 5-е управление КГБ, которое бессменно держал под своим началом генерал Филипп Бобков (после падения СССР возглавил Аналитическое управление холдинга Группа «Мост» у известного банкира и медиамагната Владимира Гусинского). Впрочем, наверняка действовал не только КГБ. Технологии раскалывания общественных движений прекрасно использовали и западные спецслужбы.
Среди группировок, выделившихся из «Памяти», как и из казачества, были откровенно провокационные. А их выходки раздувались прессой и телевидением, распространялись на всех патриотов. Им навешивались ярлыки «фашистов», «черносотенцев», из патриотов делали пугало, отгоняя от них людей. Само слово «патриот» превращалось в насмешку, становилось символом тупого ретрограда, «сталиниста», «мракобеса». А искусственный жупел «угрозы фашизма» оказывался очень удобным для «демократической» агитации. При общем разброде, который царил в умах, это действовало.
И этот разброд продолжал углубляться. Перестроечные СМИ под контролем Яковлева вовсю внушали народу комплекс национальной неполноценности, и мало того, комплексы национальной вины. В августе 1990 г. Яковлев доложил, что его комиссия по реабилитациям жертв репрессий завершила свою работу, и Горбачев издал очередной указ о реабилитациях. Теперь их границы распространились и на 1920-е годы. Практически все, кто был осужден в правление Сталина, скопом объявлялись невиновными (за исключением изменников Великой Отечественной). На Лубянской площади установили Соловецкий камень. Развернулась еще одна волна переименований. На этот раз с карты устранялись фамилии видных революционеров. Калинин снова стал Тверью, Орджоникидзе – Владикавказом, Горький – Нижним Новгородом, в Москве поменяли название станций метро «Площадь Свердлова», «Дзержинская», «Кировская». Но название в честь цареубийцы «Войковская» почему-то было сохранено.
Реабилитировали и всех диссидентов (кроме патриотов). Тем, кого выслали из СССР, возвращали гражданство, в том числе и Солженицыну. Сам он пока приезжать не спешил, но опубликовал в «Комсомольской правде» и «Литературной газете» поучения «Как нам обустроить Россию». Эти бредни изменника, который совсем недавно, выступая в сенате США, призывал к ядерной войне против своей родины, обсуждали вплоть до Съезда народных депутатов! Автору дали Государственную премию (за лживый «Архипелаг ГУЛАГ»).
7 ноября годовщину Октябрьской революции последний раз отмечали военным парадом и демонстрацией на Красной площади. А во время демонстрации ленинградский слесарь Александр Шмонов попытался убить Горбачева. Вовсе не за разрушение СССР! Наоборот, слесарю вскружила мозги крутая «демократия». А в Горбачеве он уже видел «реакционера», не дающего народу настоящей «свободы». Хотел рассчитаться с ним за подавление беспорядков в Тбилиси и Баку. Сделал обрез из охотничьего ружья, затесался в колонны демонстрантов. Подойдя к Мавзолею, где стояло руководство, выхватил и нажал спуск. Успел заметить милиционер Мельников, ударил по стволу, обе пули ушли мимо. Шмонова признали душевнобольным, отправили на лечение (потом он стал бизнесменом и «правозащитником»).
Он был не единственным таким террористом. В Калуге сварщик Владимир Воронцов участвовал со всех «демократических» сборищах и решил начинать собственную «революцию». Составил список коммунистов, кого наметил уничтожить. Явился с обрезом в газету Калужского обкома «Знамя». Застрелил главного редактора, тяжело ранил фотокорреспондента. Отправился в обком, но туда не пустили без пропуска. Тогда пошел в трест, где работал, и прикончил председателя профкома. Такие плоды приносила «перестроечная» пропаганда! Хотя главной силой, ломавшей советское государство, оставалось руководство коммунистической партии! Впоследствии Яковлев цинично признавался: «Советский тоталитарный режим можно было разрушить только через гласность и тоталитарную дисциплину партии, прикрываясь при этом интересами совершенствования социализма… Оглядываясь назад, могу с гордостью сказать, что хитроумная, но весьма простая тактика – механизмы тоталитаризма против системы тоталитаризма – сработала».
Миновал лишь месяц с присуждения Нобелевской премии мира Горбачеву, а он с Шеварднадзе, Яковлевым и прочей командой нанес новый удар по интересам СССР. В ноябре 1990 г. в Париже была принята декларация 22 государств о безопасности, заключен Договор об обычных вооруженных силах в Европе, который предусматривал равное количество войск и боевой техники между странами НАТО и Варшавского договора. Хотя договор был заведомо жульническим. Он опять касался только сухопутных сил, а у американцев и англичан основные ударные силы были на флотах.
И к тому же «паритет» считали между блоками, НАТО и Варшавским договором. Учитывали вместе с СССР армии Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Польши, Румынии (у одной лишь Чехословакии имелось 3315 танков, 5 тыс. бронемашин, 3485 артиллерийских систем, 446 боевых самолетов). В итоге получалось, что у советской стороны большое преимущество и ей надо значительно сокращать свои войска и технику. Хотя государства Восточной Европы уже не были нашими союзниками! Всего через полгода они объявят о роспуске Варшавского договора (и потянутся в НАТО). Игнорируя столь явные подтасовки, советское руководство подписало договор.
Танки, орудия, бронетранспортеры потекли на переплавку, воинские части расформировывались. Маршал Язов вспоминал: «По договору ОБСЕ мы должны были уничтожить 20 тысяч единиц бронетехники! Американцы в Америке не уничтожали ничего, французы около 60 штук, англичане – ничего. Тогда я в срочном порядке… стал вывозить более современные танки на Дальний Восток, а старые в Европу, чтобы под сокращение попали бы они. Что тут началось… Приехала Тэтчер! Только она уехала – приехал Никсон! “Почему, – говорят, – вы так делаете?” Я отвечаю: “Ваш флот не входит под сокращения, и наш не входит. И мое дело, какими войсками этот флот укомплектовывать”. Передал потом еще современные танковые дивизии Балтийскому, Северному, Черноморскому и Тихоокеанскому флотам».
А в армии и без того обстановка была несладкой. После первой инициативы Горбачева о сокращении на полмиллиона периодически повторялись подобные указания. В воинские части рассылались приказы – изыскать такое-то количество офицеров и прапорщиков на увольнение. Или приходили новые штатные расписания – урезанные. После нового договора прошла массовая волна сокращений. Атмосфера в Вооруженных силах превратилась в хаотическую свистопляску. Раньше офицер приходил служить на 25 лет, связывал с этим всю свою жизнь. Теперь никто не был уверен в завтрашнем дне.
Ухудшались и бытовые условия. В военных городках прекратилось строительство жилья – не было средств. Начались перебои с выплатой денежного содержания. Офицерские оклады прежде считались солидными, но цены росли, и они оказались совсем небольшими. А «демократическая» пропаганда нагнетала неприязнь и к собственной армии. По всем «прогрессивным» СМИ мутными волнами хлестали материалы о «дедовщине», об «отсталости» наших Вооруженных сил, анекдоты о «дубах»-военных. Преподносились идеи, что противостояние кончилось, надо дружить с Западом, и армия, получается, не нужна, что военные – дармоеды и паразиты на шее народа.
На улицах, в электричках военная форма притягивала доморощенных «демократов». Горлопанистые бабы привязывались с политическими дискуссиями. «Радикальная» молодежь не упускала случая оскорбить, могли и побить. Дошло до того, что наше начальство предупреждало: во избежание эксцессов при поездках в Москву переодеваться в «гражданку». Многие офицеры сами начали уходить из армии – особенно молодые, способные. Пристраивались в частных фирмах, кооперативах со «сказочными» по тогдашним меркам заработками. Пополняли и преступный мир. Другие цеплялись за возможность как-нибудь дослужить до пенсии, при сокращениях соглашались идти с понижениями. Не забуду иллюстрацию той эпохи. Дежурным по части сидит капитан, а его помощником – генерал-майор, переведенный «дослуживать» из Главного штаба ВВС.
Но и во всей стране жизнь стала совершенно больная. 24 мая 1990 г. на заседании Верховного Совета, которое транслировалось по телевидению, Рыжков заявил, что цены на хлеб и другие продукты неоправданно низкие и должны повыситься. Это вызвало панику, люди кинулись делать запасы. Полки магазинов совсем пустели. Нормированное распределение было введено уже повсеместно. Однако и по талонам купить продукты можно было не всегда. Отстояв очередь, человек узнавал: чего-то нет. Например, вместо сахара предлагали дрянную слипшуюся карамель. Хочешь – бери. Не хочешь – «лови», когда появится сахар. С риском, что не дождешься, а твои талоны пропадут. Пошли перебои с табачными изделиями. Если «выбрасывали», курящие хватали любые сорта папирос и сигарет. Ухудшение жизни нагнетало политические страсти, а они, в свою очередь, усугубляли положение.
Парад суверенитетов привел к тому, что «суверенные» республики переставали отчислять деньги в бюджет СССР. Народ митинговал, сопереживал тем или иным депутатам, а урожай на полях остался неубранным. Раньше-то высылали рабочих, служащих, солдат, студентов, теперь этого не было. С починкой сельскохозяйственной техники, автотранспортом тоже стало худо. Рушились хозяйственные связи, останавливались предприятия. Некоторые закрывались из-за хаотических преобразований. Если прежде в СССР вообще не было безработных, то в 1990 г. их насчитали 2 млн Появилось и такое понятие, как «бомжи». А правительственные меры по выходу из кризиса оказывались весьма сомнительного свойства. Так, в 1989 г. в руководстве наконец-то озаботились судьбами разоренного Нечерноземья, обезлюдевших деревень. Но для выправления положения было решено переселять в этот край жителей «трудоизбыточных регионов» – Средней Азии, Кавказа. В итоге получалось: исконно русские земли разорили, чтобы заселить мигрантами? Начиналось «размывание» самой России, ее народа…