Грошев подергал закрытую дверь.
— Открыть!
По щекам Капустина катились слезы. Он загремел ключами и открыл дверь в просторную комнату, где почти не было никакой мебели.
— Ого! — весело воскликнул Грошев.
Олег увидел: в переднем углу на подстилке спокойно спала свинья, удивительно розовая и чистая. Услышав шум, она вскочила, приветливо хрюкнула и подняла морду на вошедших.
— Имею полное право! — закричал Капустин. — Мое дело, не хочу водиться с кроликами. Выращиваю поросенка, и никого это не касается.
— А чем кормите? Вы работник детской столовой.
— Свой паек ей отдаю. Не имеете права! Нет доказательств!
— Сегодня в восемь утра свинью сдать в столовую. По акту. Сейчас его составим. Подписку от вас возьмем.
Грошев достал из портфеля бумагу. А Феня погладила свинью и воскликнула с восхищением:
— До чего же она розовенькая и аккуратная. Прямо картинка! Ничего не скажешь, воспитал… Не иначе, как мыл ее каждый день. У меня Яшка в сто раз грязней…
Капустину дали подписать акт. Рука его дрожала, крупные слезы капали на бумагу.
— Не могу! — визгливо закричал он и отбросил перо. — Полгода растил. Как за ребенком ухаживал. Не могу!
— Тогда придется вашего «ребенка» оставить под сохранную записку соседей, а вам пойти со мной.
Капустин торопливо подписался под актом. Свинья ласково терлась о ноги его жены и дергала ее за юбку.
— Ненаглядная ты моя! — зарыдала женщина. — Любимица!
— Ну, все, товарищи, — объявил Грошев. — Можете идти…
Олег вернулся на балкон Клюкиных. Никто его больше не тревожил, и он проснулся очень поздно. Феня возилась на кухне, жарила картошку на стеариновой свечке. Иван Семенович лежал на кровати, вытянув желтые высохшие руки поверх одеяла. Увидев Олега, он ласково улыбнулся ему.
— Спасибо тебе, парень! Намучился вчера со мной. Я раньше шесть пудов весил… Сейчас, конечно, не то, но все же тяжелый. — Он помолчал немного. — А Капустина взяли к ногтю. Свинью откормил на четыре с лишним пуда! Детишки с голоду, как мухи, мрут, а он, вишь, ветчины захотел. Такому контре пузо дороже. Если б Юденич победил, этот спекулянт нас, коммунистов, сам вешать стал бы. Это без всяких сомнениев.
Иван Семенович опустил веки. Олег сидел на табуретке возле него и думал, как бы уйти. Но только он приподнялся, инвалид открыл глаза.
— Вчера в «Красной газете» стишок был напечатан очень хороший. Люблю я стишки. Вот Демьян Бедный или Василий Князев пишут правильно. Покличь Яшку, он, кажись, дома…
Яшка, услышав свое имя, появился на пороге комнаты.
— Что надо, папаня?
— Где газета вчерашняя? Я тебе спрятать велел. Прочитай «Сын коммунара» вслух. Только звонко читай… Чтоб до сердца дошло.
— Да я тебе десять раз читал! Надоело!
— Я тебе дам «надоело»! Раз отец требует, читай! — раздался из кухни гневный голос Фени.
Яшка поначалу надулся, но газету разыскал и стихотворение Василия Князева прочитал с воодушевлением:
Привет и ласку ото всех встречая,
Сын коммунара спросит мать свою:
«Не понимаю. Объясни, родная,
Я мал и слаб, за что мне честь такая
В родном краю?»
И мать ответит маленькому сыну:
«К тебе горят любовию сердца
За крестный подвиг твоего отца,
Погибшего в тяжелую годину.
Стонала Русь под вражеским ударом,
Грозила смерть свободному труду…
Отец твой был солдатом-коммунаром
В великом восемнадцатом году!»
Иван Семенович лежал неподвижно с закрытыми глазами. Яшка перестал читать. Феня, неслышно вошедшая в комнату, молча подняла палец и приложила к губам. Олег тихо поднялся и на цыпочках вышел из комнаты.
На кухне Феня предложила:
— Я вам картошки жареной сейчас дам. Покушайте.
— Нет-нет! — торопливо отказался Олег. — Спасибо. До свидания!
Феня осторожно закрыла за ним дверь.
Письмо херсонского полицмейстера
Оставшись один, Николай Николаевич с грустью посмотрел на две пустые тарелки и направился в соседнюю комнату. Здесь вдоль стен стояли впритык друг к другу дубовые шкафы. Потемкин вынул из кармана брюк связку ключей и открыл стеклянную дверцу самого крайнего. На широких, слегка покатых полках лежали разноцветные фигурные пряники различных размеров. Каждый из них был укреплен с трех сторон воткнутыми в древесину стальными булавками. И возле каждого белела наклеенная этикетка с объяснительной надписью.
Николай Николаевич охотничьим взглядом осмотрел все полки. Его внимание привлек темно-серый пряник — носорог. Прочитав под ним этикетку, Потемкин вытянул губы дудочкой и задумался. Нерешительность его продолжалась не больше минуты. Отогнув в сторону булавки, он вынул носорога и сунул в карман. Затем, закрыв шкаф на ключ, вернулся к себе в кабинет. Отыскав нож, он принялся скоблить фигурный пряник. Твердость его не уступала кирпичу.
Николай Николаевич с сердцем отшвырнул нож и стал разогревать самовар. Вскипятив воду, он опустил носорога в кастрюлю с горячей водой. Чтобы дольше сохранилось тепло, он закутал ее шерстяной фуфайкой, а сверху накрыл подушкой и меховой шубой.
— Вся наша жизнь — пар, — задумчиво прошептал Потемкин и принялся наводить порядок в кабинете. Во время уборки письменного стола он выдвинул средний ящик и увидел письмо, привезенное Олегом.
— Бред сивой кобылы! — недовольно пробормотал Николай Николаевич и сердито задвинул ящик.
Но спрятанное письмо не давало покоя. Неудержимая сила влекла его к письменному столу.
— Чушь! Чушь! — шептал Потемкин, борясь с неодолимым желанием перечитать письмо. — Выбросить вон и забыть… Разорву — и конец.
Он достал папиросную бумагу, покрытую убористым шрифтом пишущей машинки, с твердым намерением ее уничтожить, но не удержался и вновь прочитал письмо с первой до последней строчки:
«Его Светлости Князю
Николаю Николаевичу Потемкину.
Ваша Светлость!
Прежде всего разрешите мне напомнить Вам о себе.
В ноябре 1916 года я имел счастье познакомиться с Вами в Петрограде, когда Вы изволили хлопотать по своему делу в Правительственном Сенате. Судьба случайно свела наши столь различные пути и позволила мне, скромному херсонскому полицмейстеру, оказаться далеко не бесполезным Вам. Именно через меня Вы нашли верную дорогу к Престолу, и Ваше дело, тянувшееся почти двадцать лет, было разрешено счастливо и мгновенно. Монаршим изволением Вам, единственному потомку угасающего славного рода Потемкиных, был присвоен титул Светлейшего Князя.
Я позволил себе напомнить все это Вашей Светлости не с целью добиться от Вас какого бы то ни было изъявления благодарности, а движимый исключительно чувством глубокого патриотизма. Слепой случай, дал мне однажды возможность сыграть в Вашей жизни решающую роль, и я надеюсь, что и настоящее письмо будет иметь в Вашей судьбе значение, если не большее, то столь же важное, как и незабываемая встреча с Вами в 1916 году. Пишу Вам об этом как дворянин дворянину.
Несчастная Россия наша находится на краю гибели. Уничтожены лучшие сыны Отечества — Корнилов, Алексеев, Колчак. Застрелился Каледин. Бежал за границу Деникин. Единственный оплот Белой России находится в Крыму, но и тут не все обстоит благополучно. Барон Врангель, человек нерусской крови, не пользуется достаточной популярностью. Мы живем в обстановке интриг, заговоров, политических слухов. Истинно русские люди тоскуют о подлинно верховном правителе, диктаторе, способном править Россией подобно Монарху. Тут называют десятки имен. Но, Боже мой! Какие имена! Плакать хочется! Я тотчас же подумал о Вас и назвал Ваше имя. Оно вызвало бурный восторг! Вы — единственный потомок великолепного князя Тавриды, предводителя и фельдмаршала военных сил Российских, единственно возможный преемник верховной власти в России.
Дозвольте перечислить Вам, Ваша Светлость, те пункты, кои могут служить лучшим подтверждением моих слов.
Имя Светлейшего Князя Потемкина, которое Вы носите, передаваемое из уст в уста, из поколения в поколение народным преданием, живет и поныне среди населения южной России, где сейчас формируется белая мысль, ибо великий предок Ваш недаром заслужил титул князя Таврического, благоустроив Новороссию и создав города Севастополь, Херсон, Николаев.
Все христолюбивое воинство пойдет за Вами, ибо какой русский офицер не знает славных подвигов Президента военной коллегии, Светлейшего Князя Григория Александровича!
Дворянство будет с Вами — ибо знатнейший екатерининский вельможа Потемкин был вторым дворянином в Империи после Государыни.
Крестьянство должно вспоминать с чувством глубокого благоговения и благодарности потемкинский закон о невозвращении беглых крепостных помещикам, ежели они успели уже переступить границу Новороссии.
Украинцы должны чтить память своего великого гетмана, окончательно присоединившего Украину к России.
Настоящее письмо было в проекте прочитано мною группе офицеров, поклявшихся умереть — или увидеть Вас преемником Врангеля. Ах, если бы Вы были сейчас здесь, Ваша Светлость! Мы подняли бы Вас, как знамя, и пронесли от берегов Черного моря до священных стен Кремля!
Пусть не смущает Вас отсутствие государственного опыта в делах управления империей. Время нынче такое, что даже Ваш великий предок, гениальный администратор, пришел бы в смущение, ежели не имел бы достойных помощников. К слову скажу, долголетняя беспорочная служба в должности херсонского полицмейстера наградила меня немалым административным опытом. Я лично вижу, что нужно сделать для осуществления полного порядка в империи, и берусь навести его в шесть недель.
Но это вопрос будущего. А сейчас умоляю Вас: не медлите, приезжайте в Крым. Вас здесь ожидают с нетерпением. Мою фамилию, надеюсь, Вы помните. Я известен всему городу, меня Вы найдете легко. На всякий случай, прибыв в Севастополь, бросьте открытку до востребования предъявителю трехрублевой кредитки царского образца под нумером 0037164.