тно взиравших с выложенного мозаикой потолка!
Сам патриарх Павел II вышел вперед, не боясь ничего. Он поднял крест над головой в знак мира, но мир так и не наступил.
— Что вы творите, нечестивцы! — зычным голосом крикнул патриарх, и его слова разнеслись под сводами, усиленные многократно. — Ты! — ткнул он в Антонина. — Изыди из храма или получишь проклятие церковное!
— Уйди с дороги, старик, — мрачно сказал комит. — Я свой долг выполняю! Уйди по-хорошему! Иди на свое место!
— Не уйду! — патриарх гордо выставил вперед бороду.
— А-ах! — в едином порыве выдохнули тысячи людей, которые увидели, как почитаемый всеми старец получил удар в лицо и упал на землю, разметав руки. Патриарх не пострадал и уже вставал с выражением недоумения на лице. Он хотел остановить людей, но это было не в его власти. Толпа смяла солдат, а комита Антонина, сбив с ног, увлекла наружу, чтобы не осквернить кровью священные стены.
Вытащив на площадь, его начали избивать, а потом, в едином порыве, толпа завыла.
— Огнем сжечь святотатца!
— Огнем! Огнем! — ревели разъяренные люди.
Отовсюду тащили палки и доски, а многие люди срывали двери с домов, а то и вовсе просили у хозяев дров на такое богоугодное дело. Страшным криком завыл Антонин, а толпа вокруг лишь радостно улюлюкала, все больше и больше бросая в костер все, что горит. Десяток церквей и монастырей, стоявшие в этом районе, гулко и страшно ударили в набат, и голос колоколов понесся по Константинополю, знаменуя собой самое жуткое, что только может случиться в столице мира — очередной бунт.
— Так! — деловито заявил Волк, который лично притащил Антонина на костер, вырубив его в храме. — Тут нам с вами, парни, конечно, повезло! Я и не думал, что этот комит таким ослом окажется. Но дальше нам на удачу надеяться нельзя!
— Думаешь, получится? — задумчиво спросил Миха.
— Думаю, да! — решительно сказал Волк. — Пошли со мной. Ты орать станешь, а я делать. У меня говор неместный. Подозрительно будет.
— Действуйте, — кивнул Коста. — Отряды «зеленых» сейчас к дворцу Валентина подойдут. Боюсь, не справятся без вожака. Мастеровые ведь обычные. А я в монастырь пошел… Встретимся дома, братья!
Коста, одетый как дворцовый вельможа средней руки, побежал в сторону монастыря, охрана которого уже запирала ворота, чуя неприятности, которые вскорости ждут богатые кварталы. Ведь как только люди выходили на улицы, то вслед за ними всегда выползали те, кого и людьми-то назвать нельзя. И тогда грабили дома и склады, а кое-где и вовсе пускали «красного петуха», чтобы скрыть следы преступлений. Целые кварталы выгорали тогда.
— Я к матушке-настоятельнице! — заверещал Коста, размахивая свитком, украшенным дворцовой печатью. — Срочно! У меня приказ василевса!
Монастырь был небольшим и уютным. Сюда не попадали крестьянки и дочери ткачей. Здесь заканчивали свои дни около полусотни монахинь-вдов и девушек из знатнейших семейств. Кельи были чистыми и светлыми, а служение господу никогда не прерывалось презренным трудом, как предписывал устав святого Бенедикта. Здесь богатые и знатные дамы заканчивали свою жизнь в покое, сделав немалый вклад на помин души. Тем не менее, тут и роскоши никакой не было. Просто большой дом, разбитый на кельи, рядом с которым располагалась церковь, обладавшая немыслимым сокровищем — иконой Богородицы, написанный самим апостолом Лукой. А еще тут же бил святой источник, который исцелял незрячих. Все это приводило сюда толпы паломников, а потому монастырь процветал, обогащаясь потоками даров, что несли верующие.
— Матушка, благослови! — Коста поцеловал дряблую руку, которую ему протянула пожилая женщина со скорбным лицом.
— Что привело тебя сюда, э-э-э…
— Доместик Евлалий, — охотно подсказал Коста. — У меня приказ из канцелярии нашего величайшего василевса Ираклия Константа. В городе бунт! Молодых август приказано переправить в Галату. Они укроются в церкви святого Павла.
— Охти нам! — всплеснула руками побледневшая мать настоятельница. — А почему во дворец не хотят их забрать? Там ведь куда надежней будет!
— Какое там! — махнул рукой Коста. — Комита Антонина живьем сожгли, а василевса Валентина смертно побили! Того и гляди, во дворец ворвутся!
— Валентин погиб? — задумалась настоятельница. На ее лице не было и тени скорби. — Это точно?
— Люди так говорят, — развел руками Коста. — Я сам того не видел. Я вот указ принес. Еле пробился сюда. У дворца народ буянит. Уходить нужно, матушка. И молодых август уводить. Корабль в гавани Просфорион уже ждет. Вели их в носилки посадить и отвезти туда. Они через четверть часа отплывут отсюда!
— О-ох! — горестно вздохнула мать-настоятельница. — У них же добра не один воз!
— Да они ненадолго ведь! — непонимающе посмотрел на нее Коста. — Пару дней… Ну, неделю в Галате посидят. Там гарнизон сильный стоит. Он не допустит бунта. Скорее же!
И Коста, видя сомнения монахини, решил ее дожать.
— Не приведи господь, матушка, убьют наших август. Ведь плоть от плоти государыни Мартины.
— Господи боже! Ты прав, доместик, — ответила настоятельница и решительно кивнула. — Сейчас же и уедем, пока кровь на улицах не полилась. Две служанки для каждой будет достаточно, и вещей баул. Коли понадобится, остальное позже отправим.
А в это время толпа у дворца Валентина бесновалась, требуя его к ответу. Он не посмел переехать в покои императоров, пока не завершил утверждение в Синклите. А оно как раз не состоялось. А судя по отрядам «синих», стянувшихся сюда, сенаторы не слишком жаждут его воцарения. Жидкую стражу из армян смяли сразу. Воины столпились у двери, ощетинившись копьями, а горожане выжидали. Всегда страшно сделать первый шаг.
— Уби-и-ли-и! — раздался тоскливый вой какого-то парня с аккуратной прической, который прижимал руку к животу, а потом поднял ее вверх, показывая следы крови. — Убили, схизматики проклятые!
— Дай сюда! — стоявший рядом с парнем могучий мужик оскалил щербатый рот и вырвал копье у какого-то горожанина. Он ухнул, словно филин, и могучим броском отправил копье в полет. — Н-на!
Глухой стук вырвал из людей крик ужаса. Воин, охранявший вход, повис, словно тряпка, прибитый копьем к двери. Удар был страшен. Пронзить человека насквозь не каждый воин сможет, а чтобы такое сотворил горшечник или лавочник…
— Получи! — заревел стражник, оказавшийся рядом с убитым, и ткнул копьем в живот какого-то горожанина, который стоял ближе всех.
— Ну, пошла потеха! — усмехнулся Волк и достал из-под плаща сакс длиной в руку.
Он подошел к воину, а когда тот и его попытался достать острием копья, то плавным движением ушел в сторону, дернул на себя древко и пронзил наемника насквозь, да так, что окровавленный сакс высунул свой нос из спины воина. Миха, который исцелился чудесным образом, метнул в голову еще одного стражника заточенную железную пластину, отчего тот упал, пытаясь протереть глаза, которые заливали потоки крови, льющейся из рассеченного лба. Толпа всхрапнула как дикий зверь и бросилась вперед, добивая уцелевших из охраны Валентина. Волк и Миха благоразумно отошли в сторону и стали ждать. А княжеский егерь примерял по руке меч, который только что снял с убитого.
— Баланс — полное говно! — глубокомысленно сказал он, сделав пару взмахов. — И как они таким дерьмом воюют? Деревенщина нищая, что с них взять! То ли дело почтенный Лотар клинки кует!
Минут через десять из дома выволокли избитого Валентина, которого бросили на землю. Толпа с упоительным хеканьем начала дубасить его, а потом схлынула, оставив лежать. Незадачливый император лишь стонал и водил по сторонам заплывшими глазами. Горожане улюлюкали и сыпали оскорблениями. В патрикия полетели комки грязи и камни.
— Не, ну так дело не пойдет! — нахмурился Волк, и Миха понял его с полуслова.
— Смертью казнить его! — истошно завизжал парень. — Голову долой негодяю! Ишь, чего удумал! На священный престол схизматик проклятый решил сесть! Казнить его!
— Казнить! — заорала толпа, но действий никаких горожане не предпринимали.
Волк вышел из толпы, растолкав кузнецов, матросов, лавочников и купцов. Он одной рукой вздернул Валентина, поставив его на колени. Тот водил умоляющим взглядом по сторонам, а из его разбитых губ неслись какие-то несвязные фразы. Он то обещал что-то, то грозил, то просил о милости. Но это не помогло. Волк взмахнул мечом и одним ударом снес голову императорского тестя, комита экскубитров, стратига фемы Опсикий, магистра милитум, патрикия, удостоенного ношения пурпура… Из перерезанных жил ударил фонтан алой крови, а тело Валентина завалилось набок, прямо в грязь. Лишь пурпурный плащ и такого же цвета сапоги напоминали о том, что здесь лежит один из могущественнейших людей мира. А его голову поднял за волосы какой-то бродяга, который заорал, показывая гнилые зубы:
— Сжечь его!
— Сжечь! Сжечь! — подхватила толпа, и тело Валентина за ноги потащили к едва теплому пеплу, в котором дымились останки его верного соратника Антонина (1).
— Хорошая работа! — Волк хлопнул Миху по плечу. — Пойдем в порт. Посмотрим, что наш друг Коста делает. Вдруг ему наша помощь нужна.
— Думаю я, что корабля там уже нет, — усмехнулся Миха. — Спорим на золотой?
— Не буду я с тобой спорить, — покачал головой Волк. — Пошли! Убедимся, что дело сделано, поедим в харчевне и домой двинем. Тут сейчас весело будет. А это, парень, уже не наша война.
1 Именно так и прошло свержение узурпатора Валентина в реальной истории. Источник — «История императора Иракла» армянского епископа Себеоса.
Глава 38
Месяц спустя. Апрель 644 года. Карфаген. Африканский экзархат.
— Передать всем бортам! — крикнул Святослав ординарцу, который стоял рядом и поедал его преданным взглядом. — Артиллерийским расчетам занять места! Абордажные сотни на палубу!
Паренек бросился на корму, откуда отсемафорил команду флажками. Полсотни кораблей — вот пока все, что мог выставить Самослав в этот поход. Они собрались на Мальте, где, пополнив запасы воды и пищи и переждав непогоду ранней весны, отправились на запад. Туда, где находится мятежная провинция империи — Африканский экзархат, и Карфаген — ее столица.