Толпа взорвалась радостным криком — люди увидели три скрещенные стрелы Перворожденного, любимого легиона Мария. Брут встал и тоже принялся кричать: сидевшие рядом с ним люди последовали его примеру.
Претор резко приказал что-то Юлию, но тот ничего не расслышал сквозь рев неуправляемой толпы.
Цезарь переходил от одного щита к другому, снимая покрывала. С каждым его шагом крики людей становились все громче: тот, кому были видны изображения на щитах, передавал остальным описание в деталях. В неистовом восторге в воздух взметались кулаки. Перед людьми вставали сцены из жизни Мария: сражения в Африке, триумфальное шествие по улицам Рима, гордая поза на городской стене…
Юлий выдержал драматическую паузу и подошел к последнему щиту. Толпа успокоилась, как будто ей был подан условный знак. Последнее покрывало было снято. Оно сияло в утреннем свете гладкой поверхностью: изображения не было.
В полной тишине Цезарь крикнул:
— Граждане Рима, мы оставили последний щит для того, чтобы изобразить сегодняшний день!..
Ответом ему был такой взрыв восторга, что претор вскочил и что-то прокричал стражникам. Пространство между толпой и судом было увеличено с помощью солдат, отогнавших людей назад. Они беспорядочно отступали, выкрикивая оскорбления в адрес Антонида. Снова зазвучало имя Мария; казалось, весь город скандирует имя славного полководца.
Корнелия видела, как в сумеречном свете Тубрук наклонился к Клодии и поцеловал ее. Так нежно, что на это больно было смотреть, но она не могла отвести взгляда.
Женщина пряталась за темным окном, чувствуя себя еще более одинокой, чем обычно. Клодия попросит свободы, сомнений в этом нет, и тогда у нее совсем никого не останется…
Корнелия горько улыбнулась, пытаясь восстановить в памяти моменты нежности, случавшиеся в ее семейной жизни. У них все было по-другому. У Юлия так много энергии, что кажется, будто он может взять весь Рим в свои руки… но только не ради нее. Корнелия помнила слова, которые он произносил, когда еще был жив Марий. Ей приходилось закрывать мужу рот рукой, чтобы не позволить слугам отца услышать, о чем они говорят. Тогда в нем было столько жизнерадостности! Теперь рядом с ней незнакомец.
Раз или два Корнелия внезапно замечала в его глазах былой огонь, когда Цезарь смотрел на нее, но он тут же угасал, как только она успевала это понять. Бывало, женщина собирала все свое мужество, чтобы потребовать от мужа любви, чтобы разбить лед, появившийся между ними. Ей хотелось этого, она желала Юлия, но каждый раз воспоминание о похотливых руках Суллы принимало решение за нее, и Корнелия продолжала спать одна, мучимая ночными кошмарами.
Сулла мертв, говорила она себе, но видела перед собой лицо диктатора, и иногда ей казалось, что дуновение ветра приносило его запах. Ужас заставлял несчастную заворачиваться в одеяло, чтобы отгородиться от остального мира.
Тубрук обнял Клодию, и она положила голову ему на плечо, что-то шепча на ухо. Время от времени Корнелия слышала ее приглушенный смех и завидовала им. Она не сможет отказать Клодии, если та попросит свободы, хотя мысль о том, что жена Цезаря превратится в соломенную вдову, пока муж добивается побед над врагами и занимается своим легионом, была невыносима.
Корнелия видела раньше этих отвратительных матрон с нянями для их детей и рабами, которые работают по дому. Они проводили время, покупая дорогие ткани или организовывая различные общества в своем кругу, который Клодия всегда высмеивала. Как эти двое могут ее пожалеть, если думают только о собственном будущем счастливом браке?
Корнелия сердито вытерла глаза. Ей слишком мало лет, чтобы горевать, сказала она себе. Если понадобится год, чтобы выздороветь, значит, она будет ждать. Хотя Юлий и изменился в плену, все равно это тот самый молодой человек, которого она знала. Тот, кто рисковал жизнью из-за гнева ее отца и все равно приходил к ней в комнату по скользкой крыше. Если она сможет сохранить того человека в памяти, значит, сумеет опять поговорить с ним, и он вспомнит ту девушку, которую когда-то любил. Возможно, беседа не перерастет в ссору, и они не оставят друг друга в одиночестве…
Во внутреннем дворе мелькнула тень, и Корнелия подняла голову, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть. Возможно, один из солдат, осуществляющий обход территории, подумала женщина, но тут же невольно улыбнулась. Это оказался Октавиан, подсматривающий за влюбленными. Если она его окликнет, будет нарушен момент уединения Тубрука и Клодии. Оставалось надеяться, что у Октавиана хватит здравого смысла не подходить к ним слишком близко.
Юлий тоже вырос внутри этих стен и однажды был так же очарован любовью, как Октавиан.
Корнелия наблюдала, как мальчик крадется вдоль водосточного желоба, глядя на Тубрука. Пара опять поцеловалась: старый солдат нагнулся к земле и, усмехаясь, стал что-то там искать. Когда Тубрук нашел, что хотел, Корнелия увидела, как он отвел назад руку, а потом сильным движением бросил камешек туда, где прятался Октавиан.
— Иди спать, — сказал он мальчику.
Корнелия улыбнулась и отошла от окна, решив воспользоваться дельным советом.
— Двери сената открываются!.. — услышал Юлий голос Квинта.
Он повернулся и увидел выходящих из здания судей.
— Довольно быстро управились, — заметил один из помощников.
Адвокат кивнул.
— Быстро — не значит хорошо, особенно в делах, касающихся собственности, — пробормотал он зловеще.
Цезарь похолодел от внезапного предчувствия. Все ли он сделал правильно? Если решение будет принято не в его пользу, а судьи согласятся с предложением вынести самый суровый приговор, он будет мертв еще до заката. Юлий слышал звук их шагов, словно они отмеряли последние мгновения его жизни. Он почувствовал, как по спине под тогой заструился холодный пот.
Вместе со всеми присутствующими Цезарь встал. Солдаты, сопровождавшие судей от здания сената, заняли свои места во второй линии охранения между судом и толпой, не снимая рук с рукоятей мечей.
У Юлия защемило сердце. Если они ждали беспорядков, значит, судьи предупредили их о своем вердикте…
Трое судей с достоинством прошли к своим местам. Цезарь отчаянно пытался поймать их взгляды и догадаться, что его ждет. Но ему это не удалось. Толпа молчала: напряжение возрастало с каждой секундой.
Судья, который на протяжении всей процедуры говорил от имени остальных, с суровым выражением лица заговорил.
— Вот наш вердикт, Рим, — провозгласил он. — Мы искали правду и говорим от имени закона…
Юлий затаил дыхание. Воцарившаяся тишина казалась почти болезненной после криков и смеха, заполнявших Форум до этого момента.
— Я решаю в пользу истца Антонида, — произнес первый судья, вжимая голову в плечи.
Толпа заревела от гнева, но тут же все стихло, когда поднялся второй.
— Я также решаю в пользу Антонида. — сказал он, и его голос утонул в реве возмущенной толпы.
У Юлия закружилась голова.
Трибун встал и посмотрел на толпу, на бронзовые щиты с изображением Мария, потом перевел взгляд на Юлия.
— Как трибун я имею право наложить вето на решения моих коллег. Мне не так легко это сделать, и я очень внимательно изучил все аргументы «за» и «против». — Он сделал паузу, чтобы еще больше подчеркнуть важность момента. — Сегодня я объявляю вето. Решение суда — в пользу Цезаря, — возвестил трибун.
Толпа обезумела от восторга, и имя Мария зазвучало с новой силой.
Юлий обмяк на своем стуле, вытирая со лба пот.
— Все отлично, парень, — улыбнулся ему Квинт. — Здесь много людей, которые теперь будут знать твое имя, словно ты занимаешь высокий пост… Мне доставила удовольствие твоя идея со щитами. Показуха, конечно, но людям понравилось. Прими мои поздравления.
Цезарь медленно выдохнул, все еще чувствуя головокружение: он только что был в непосредственной близости от катастрофы.
Когда Юлий пересекал Форум, чтобы подойти к тому месту, где сидел Антонид, у него дрожали ноги. Достаточно громко, чтобы его слышали судьи и толпа, он сказал, грубо схватив «пса Суллы» за тогу:
— Я требую у тебя мои тридцать тысяч сестерциев!
Тот застыл на месте от бессильной ярости, разыскивая взглядом Катона. Юлий тоже повернулся, не разжимая руки. Он видел, как Катон встретился с советником взглядом и медленно покачал головой. Антонид казался ошеломленным неожиданным поворотом событий.
— У меня нет денег, — пробормотал он.
Подошел Руфий:
— Обычно на выплату такого большого долга дается тридцать дней.
Юлий холодно улыбнулся.
— Нет, я получу деньги сейчас, или должник будет связан и продан как раб.
Антонид яростно пытался освободиться, но ему никак не удавалось разорвать хватку Цезаря.
— Катон, ты не можешь им позволить увести меня!.. — закричал он, когда сенатор повернулся к нему спиной, собираясь покинуть Форум.
Помпей тоже находился среди толпы, с явным интересом наблюдая за этой сценой. Антонид сохранил достаточно здравого смысла, чтобы вовремя прикрыть рот и не выкрикнуть правду о смерти его дочери, потому что понимал: либо Катон, либо Помпей, либо сами убийцы лишат его жизни после такого откровения.
Брут встал и подошел к Цезарю. В руках у него была веревка.
— Свяжи его, Марк, но не сильно. Я хочу получить за него как можно больше на невольничьем рынке, — жестко сказал Юлий, на мгновение дав волю злости и презрению.
Брут очень быстро выполнил распоряжение, засунув жертве в рот кляп, чтобы приглушить вопли. Судьи безучастно смотрели на происходящее, зная, что все делается в рамках закона, хотя те, кто принял сторону Антонида, стояли с покрасневшими от негодования физиономиями.
Когда работа была сделана, Руфий привлек внимание Юлия, коснувшись его руки.
— Ты хорошо говорил, Цезарь, но Квинт слишком стар, чтобы в будущем быть твоим адвокатом. Я надеюсь, ты запомнишь мое имя, если тебе понадобится когда-нибудь человек, знающий законы…
Юлий пристально посмотрел на него: