Наполнив чашу, Хэка снова поднесла ее к губам египтянки.
В глазах Нилуфар плыла темнота. «Меня убьют, — думала она. — Вот и конец…». Ей казалось, что от напряжения лопнут вены. Голова ее была тяжелой…
Прошло довольно много времени, прежде чем она оправилась и приказала:
— Хэка! Позови Апапа!
Хэка ушла, и сердце Нилуфар забилось еще сильнее. Снова все поплыло перед глазами. Когда вдруг рушится все, во что верил человек, он уже не в силах владеть собой. Нилуфар легла в постель. Наконец к ней вернулось сознание, Апап сидел у ее ног. Нилуфар заставила его повторить рассказ. Когда он кончил, сказала:
— Хорошо, иди!
Сверкнув в усмешке белыми зубами, Апап удалился. Нилуфар вернулась к своим мыслям. Неужели она напрасно подозревала поэта?. Значит, он ни в чем не виноват, он не враг ей? И все его коварные замыслы только плод ее воображения? Карточный домик, который рассыпался при легком толчке?
Хэка положила ноги госпожи к себе на колени и нежно поглаживала их.
— Хэка! — воскликнула Нилуфар. — Значит, я глупа?
— Нет, — ответила Хэка. — Просто вы были разгневаны. Помните, поэт даже не встал при встрече с вами. Для него богатство не имеет никакой цены.
— Манибандх бросил меня навсегда, — глубоко вздохнув, сказала Нилуфар. Ее голос задрожал от слез.
— Неужели все потеряно? — воскликнула Хэка.
— Да, Хэка! Ты видишь, Манибандх задумал погубить и меня и поэта, разве теперь я могу здесь остаться?!
В глазах ее блеснули слезы бессилия и отчаяния.
Но нет она не желает сдаваться! Недаром в жилах ее течет египетская кровь. Сжав кулаки, она резко поднялась и встала с постели.
— Я не допущу этого! Не позволю так поступать со мной! Сегодняшняя ночь будет самой страшной ночью в моей жизни.
— Что вы задумали, госпожа? — испуганно спросила Хэка.
— Молчи! Этой танцовщице сегодня не удастся осуществить свое намерение.
Она умолкла. Потом продолжала:
— Озирис дал мне лишь одно оружие, чтобы завоевать счастье в этом мире — молодость и красоту. И я никому не уступлю, пока владею этим даром! Когда я потеряю его, мне незачем жить… Иди! — обратилась она к Хэке. — Когда начнет смеркаться, разбудишь меня! Я очень устала и хочу спать. Если кто-нибудь захочет сюда войти, предупреди меня!..
Когда Хэка ушла, Нилуфар обнажила меч и спрятала его под подушку. В кушак она засунула коготь тигра. Лишь после этого лениво растянулась на постели, но заснуть так и не могла.
Уже стали надвигаться серые тени сумерек, когда Манибандх вернулся от Амен-Ра. Стража была занята сменой постов, и никто не заметил его прихода. Он тихонько прошел в свою комнату, снял диадему. Хлопнул в ладоши. Но никто не явился, не было даже чернокожего Апапа.
Дрожа от ярости, Манибандх вышел из комнаты и прислушался. Где-то во дворе слышались голоса. Свет вечерней зари еще не угас, и ламп не зажигали. Остановившись за колонной, Манибандх услышал резкий голос Апапа:
— Если ты еще раз посмеешь тронуть Хэку, пришлепну тебя, как муху!
Насмешливый голос управителя ответил:
— Пошел, пошел! Что-то рабы начали поднимать головы. С каких это пор рабыни обязаны соблюдать обет супружеской верности? Ваша пища — объедки с хозяйского стола!
Манибандх быстро подошел к ним. Как само воплощение ужасной смерти возник он перед Апапом. Неукротимая, почти звериная сила раба сникла мгновенно, словно он глубоко раскаялся в своей дерзости. Хэка была полумертва от страха. Управитель застыл на месте, лишь голова его бессильно опустилась и болталась, как собачий язык.
— Ты, раб, смеешь дерзить? — гневно закричал купец. — Акшай!
— Да, высокочтимый! — сказал, управитель, шагнув вперед.
— Видишь, как обнаглели рабы? Граждане Мохенджо-Даро равны между собой, вот и рабы решили с ними сравняться! Мы создали эту республику на своей крови и плоти! Мы не желаем унижать свою страну, признав египетских рабов полноправными гражданами Мохенджо-Даро. Акшай! Отныне Хэка принадлежит тебе. Скажи Апапу, чтобы он убирался!
Апап, понурив голову, вышел. Манибандх бросил взгляд на Хэку, та словно окаменела от страха и унижения. Он усмехнулся и направился в покои. Акшай тут же схватил Хэку за руку, утащил на кухню и закрыл изнутри дверь. Никаких звуков не слышалось оттуда, будто Хэка и не сопротивлялась…
Войдя в комнату, Манибандх увидел Вени, задумчиво смотрящую перед собой. Он подошел к высокому ложу из белого камня и сел. Вени подняла на него глаза.
— Я вся истомилась в ожидании. Где ты был так долго? — с улыбкой спросила она.
— Ты пойдешь туда, красавица? — ответил купец вопросом.
— Куда?
Манибандх вздрогнул.
— Ты уже забыла, красавица, что хотела встретиться с поэтом?
— Ты видел его?
Вени не посмела назвать Виллибхиттура по имени.
— Видел, красавица! Когда я напомнил о тебе, он только рассмеялся.
— Рассмеялся? — воскликнула Вени, побледнев.
— Я едва уговорил его встретиться с тобой. Он совсем к тебе равнодушен.
Жажда мести вспыхнула в Вени с новой силой. Она принялась одеваться.
— Почему ты не наденешь свой лучший наряд?
— Лучший наряд? — удивилась Вени. — Зачем? Для чего он в такую ночь?
— Как ты простодушна! — заметил Манибандх. — Поэт гордится тем, что завладел Нилуфар! Неужели ты придешь к нему одетая, словно простолюдинка. Он посмеется над тобой, жалкой, беспомощной и беззащитной!
— Я отплачу ему за все!
Вени сердито прикусила губу. Уйдя к себе, она достала лучшие одежды. Надо нарядиться не так, как принято в ее стране, а по примеру первых женщин Мохенджо-Даро. Черной краской танцовщица подвела глаза, к заплетенным волосам прикрепила гирлянды из цветов жасмина, в руку взяла цветок лотоса.
Когда она взошла на колесницу и выехала из ворот уже наступила ночь. В небе поднималась луна. Высокие кровли дворцов светились в лунном сиянии металлическим блеском…
Жуя на ходу, Хэка вошла в комнату Нилуфар. В руках она держала два банана и несколько ломтиков вареного мяса.
— Где ты взяла мясо буйвола? — спросила пораженная египтянка.
Рабыня молча жевала.
— Ты мне скажешь, Хэка, где ты была?
— По приказу высокочтимого, я служила управителю Акшаю. — Девушка засмеялась. — Смотри-ка, — она помахала рукой, — смотри, что он мне дал!
Нилуфар покраснела от негодования.
— А еще что ты там делала?
— Я уступила его желанию, — тихо ответила Хэка.
— Испугалась его? — Нилуфар едва сдерживала возмущение. — Никакой чести, уважения к себе!..
— Нисколько не испугалась, — ответила Хэка.
— Акшай… Разве он такой сильный? Просто нагл!
Хэка по-прежнему спокойно жевала.
— Ты голодаешь? — догадалась наконец Нилуфар. — Почему же никогда не попросишь поесть у меня?
— Я скажу, если госпожа не рассердится.
— Ну говори же! — ласково подбодрила ее Нилуфар.
— Пока тебе было хорошо, ты не думала о других.; А сегодня вспомнила, хвала богу!
Нилуфар невольно опустила глаза: правда была слишком жестокой.
— Уже ночь, — нарушила молчание Нилуфар. — Надо идти. Я все решила.
— Мне страшно… — прошептала Хэка.
— Боишься? А Нилуфар ничего не боится, хотя сегодня она потеряла все!
Нилуфар сунула руку в щель между камнями в стене, достала кинжал и спрятала его в одежде. Затем расчесала волосы и принялась завязывать сандалии.
— Хэка! Апап ничего тебе не говорил?
— Апап? — переспросила рабыня, очищая банан. — А что он может сказать?
— Где он?
— Не знаю. С тех пор как высокочтимый разгневался на Апапа, я его не видела.
— Наверно, ему тяжело.
— Почему? Разве это случилось в первый раз?
— Зачем ты сказала ему об Акшае?
— Не знаю, почему мне взбрело в голову вспомнить о своей чести. Как будто я благородная женщина, — рассуждала Хэка, запихивая в рот очередной кусок мяса. — Завтра я к нему опять пойду — ради Апапа.
Нилуфар удивленно посмотрела на нее и сердито крикнула:
— Хэка!
— Что? — засмеялась рабыня.
Нилуфар вдруг стало стыдно.
— A ту ночь, — напомнила Хэка, — ты забыла ту ночь, когда мы с матросами…
Нилуфар вздрогнула.
— Мне тогда было так хорошо! — мечтательно говорила рабыня. — А сколько было сладостей, целые горы…
Ларчик с драгоценностями выпал из рук Нилуфар. Крышка его открылась, и украшения рассыпались по полу. Растерянно стоя над ними, она сказала:
— Ты помнишь это? А я забыла…
— Как же не помнить? — удивилась Хэка. — Не так уж часто перепадают мне сладости, чтобы я забывала о них. О тебе я не говорю, ты — госпожа, разве можешь ты принимать близко к сердцу наши беды?!
Нилуфар смотрела на нее широко раскрытыми глазами.
— У тебя не жизнь, а рай, — продолжала рабыня. — А мы жители ада…
— Хэка! — жалобно вскрикнула Нилуфар, — Хэка!..
Голос ее прервался.
— Идемте, госпожа, уже поздно, — так же спокойно сказала Хэка.
Нилуфар направилась было к двери, но тут же вернулась, положила на свою постель подушку и, накрыв ее покрывалом, слегка взбила, — теперь можно было подумать, что на кровати кто-то лежит. Затем обе женщины, крадучись, вышли на улицу. Там их ждал возничий.
Нилуфар знаком приказала ему сойти с колесницы Они поднялись на колесницу, и Хэка взяла в руки поводья.
Ехали они не спеша. В небе плыла царственная луна. Как лопнувшие на воде пузыри исчезли звезды в ее ярком свете. Волшебное сияние ночного светила, словно кипящее молоко, проливалось на землю, обволакивая ее белой пеной.
Они миновали главную улицу, от которой во все стороны шли многочисленные узкие переулки, и вскоре достигли окраины. Необычайное волнение охватило Нилуфар. Сердце ее беспокойно забилось. На лбу выступил холодный пот. Она положила руку на плечо служанки.
— Обещай, Хэка, что ты никогда не забудешь этот вечер!
— Рабы отвыкли вести счет дням и ночам; помнить их — значит причинять себе лишние страдания… — Хэка засмеялась. — Госпожа! Ты забыла, что я рабыня. Ты так добра ко мне, что временами мне кажется, будто я свободный человек. Но разве от этого я перестаю быть невольницей?