Иноверцы, потупив взоры, молча размышляли. Они признали свое поражение в этом споре и сидели не шевелясь, охваченные чувством сожаления. Боги Мохенджо-Даро дарят людям радость, не требуя богатых жертв. А в Египте лишь один обряд превращения человека в мумию поглощает огромные богатства!
— Удивительна ваша религия, — нарушил молчание купец из нижнеегипетского города Бахари, не только в Египте, но и в других странах я не слышал ничего подобного. Неужели и в соседних землях — Кикате, Пании, Шапью, Кирате — почитается бог-лингам?
— Да, почитается, — с достоинством ответил жрец великого города. — Ведь именно он истинный бог. В нем заключается тайна рождения. В каждой части земли у него есть боги-рабы, боги-слуги, которые, принимая облик болезней — оспы, чумы, проказы, — направляют путь человека; приняв облик демонов и злых духов, они дают ему знание и сокрушают его гордыню.
Это понимали все. Египтяне тоже считали своих знахарей друзьями злых духов, поэтому они могли изгонять болезни.
Мрачные и злые, сидели египетские мудрецы, не в силах опровергнуть утверждения почитателей бога-лингама. Этот бог велик и могуч. И если вселенная сотворена для человека, то тогда созидательная сила, находящаяся в самом человеке, больше всего приближает его к богам. Значит, бог-лингам — основа всей жизни человека и основа всех изменений в этом мире. Желание приводит великого бога в возбуждение. Из возбуждения возникает движение. На небе, на земле — всюду находится великая мужественная сила этого первого из богов. Именно к ней стремится в трепете Махамаи, обезумев от желания. И когда в ее утробу попадает семя, то оно, приняв облик творца, снова приходит в мир. Махамаи прервала вековой сон великого бога. Подобно покрытому пеплом вулкану, прекрасный в своем могуществе Махадев открыл глаза и узрел полуобнаженную Махамаи. Увидев богиню — нежную часть своего существа, он пришел в возбуждение. Так возник мир. В радости Махамаи вселенная узнала безграничную мужественную силу, которая дает счастье мужчине, женщине и потомству. Бог-лингам не только разрушитель, но и хранитель и защитник…
Такие споры происходили в великом городе каждый год. И знаменитые мудрецы Мохенджо-Даро побеждали всех своих противников, потому что невозможно отринуть опьяняющую радость жизни. Одни страшатся будущего и души их смиренны, у других же душа бесстрашна и жаждет обладать всем. Кто же из них победит? Бессмертие жизни выше бессмертия небытия!
Но Мохенджо-Даро был славен в мире не только своими огромными богатствами, жизнеутверждающей религией и мудростью своих жрецов. Купцы великого города нигде не знали преград и вели торговлю с самыми далекими странами. Их язык был распространен и в Египте, и в Эламе, и в Хараппе, и в Шумере, и в Кикате. Люди из соседних стран забывали свой язык и говорили на языке Мохенджо-Даро. Так же широко распространялась и письменность великого города.
По языку, письменности, обрядам и обычаям соседние страны — Кикат, Кират, Пания и Шанью немногим отличались от великого города. Однако жители Мохенджо-Даро обладали кожей светло-бронзового оттенка, по сравнению с ними люди из соседних стран казались более смуглыми.
Жители Мохенджо-Даро стремились относиться ко всем благожелательно. Египтян они встречали гостеприимно, иногда пытались сами говорить на ломаном египетском языке и понимали его, потому что постоянно торговали с Египтом. Горожанам нравились черные египетские рабы и белокожие рабыни.
Люди, прибывшие из Киката, Шанью и Пании, говорили на языке великого города и старались во всем походить на жителей Мохенджо-Даро. Горожане в душе посмеивались над их попытками, но одобрительно покачивали головой.
Эламские и шумерские купцы пробовали отстаивать родной язык, но горожане никогда не уступали им, считая, что достойны быть услышанными лишь те слова, которые исходят из их уст, и что в мире нет другого языка, который был бы способен выразить их чувства. И гостям поневоле приходилось смиряться, а жители великого города меж собой говорили о них как о дикарях. Эти густочерные, безобразные, смердящие шумеры и эламцы выглядят совсем как южные лесные племена. Боги Мохенджо-Даро не раз вытесняли их богов. Поэтому у них нет прекрасных каменных статуй.
Женщины великого города учили своих детей:
— Наш язык — тот самый, который избрали великий бог Махадев и богиня Махамаи для беседы между собой. Первый звук нашей речи произнес Махадев. Этот звук мы уловили и можем повторить его на барабане, сделанном из глины и обтянутом козьей кожей.
Малыши внимали словам своих матерей.
— Наши предки видели священный танец великого бога Махадева. Гул его пляски пронесся над океаном, заполнил горные долины и обратился в эхо. Ветер разнес его по всей земле. Иноверцы в далеких странах начали подражать этим звукам, но они не смогли хорошо расслышать их, оттого и говорят все народы на разных языках.
— А потом? — спрашивали дети.
— А потом мы услышали, как Махадев говорит с Махамаи.
— Разве вы сами это услышали?
— Это слышали наши предки, — поясняли матери. — И с тех пор мы стали первым народом на земле. Махадев — наш отец, Махамаи — наша мать. Когда приходит беда, все молят богиню Махамаи об избавлении, и она преследует своего злого сына Ахираджа, чтобы искоренить грех. Но Ахирадж сбросил с себя змеиную кожу, убегает. И тогда, обманутая хитростью сына, богини Махамаи успокаивается. Однако беда продолжает грозить нам, и люди просят милости бога Ахираджа, вездесущего сына Махадева…
— А почему же, — с любопытством спрашивали дети, — у Махадева и Махамаи родился такой злой сын?
И матери отвечали:
— Сейчас вы этого не поймете… Что нам сказано, тому и верьте… О богах плохо не говорят…
И этого было довольно, чтобы убедить детей.
Глава пятнадцатая
Полдень. Слышно, как бьют праздничные барабаны. Несмотря на зной, рабы хлопочут во внутреннем дворе. Звуки их шагов гулко разносятся по всему дворцу: двор выстлан цветными плитками из обожженной глины, образующими огромный цветок лотоса.
Вени, полулежа на постели, рассеянно прислушивалась к окружающим звукам. Манибандх говорил ей:
— Нилуфар нет прощения. Я знаю, как жестоко она тебя оскорбила, красавица! Нет границ ее коварству.
Вени вопросительно подняла на него глаза.
— Она хотела обмануть и меня и поэта. Она задумала убежать, украв драгоценности и деньги. Но ты, Вени, меня спасла! Ты высвободила меня из этой отравленной западни. Я был одинок, меня утомила жизнь. И тогда на моем пути встала эта египетская красавица. Я сделал ее госпожой, осыпал золотом, и она возгордилась этим, — ей показалось, что она победила мое сердце и своими прелестями завоюет весь мир. Но я не любил ее Вени! В душе я смеялся над ней. Она не обладала истинно женским сердцем, она была всего лишь рабыней, жадной до чужого золота. Но и став госпожой всех моих богатств Нилуфар не подарила мне свою любовь…
Манибандх замолчал. Он казался удрученным, и всякий удивился бы, увидев его сейчас.
— Высокочтимый! У вас горе? — поразилась Вени. — Ведь вы подобны льву…
Манибандх поднялся и в волнении начал расхаживать по комнате. Неожиданно остановившись у ложа Вени, он сказал:
— Я сам не знаю, чего хочу!..
Взяв купца за руку, Вени усадила его на ложе и ласково сказала:
— Чего может хотеть человек… — Она закинула назад свои волосы, — кроме любви, высокочтимый? Без любви человеку трудно нести бремя жизни.
Их лица были рядом. Властный взгляд Манибандха был устремлен в ее глаза. Вени потупила взор, легкая тень стыдливости пробежала по ее щекам. Это взволновало Манибандха.
— Вени, ты земной рай! — восторженно заговорил он. — Ты не стремишься к богатству. Отныне я ненавижу свои сокровища. Это золото жжет глаза, как языки пламени. Я никогда не мог насытить свою жажду богатства. Прежде я владел золотом, теперь оно подчинило меня себе. Оно хочет пожрать меня. Мне нет спасения! Вени, поддержи меня! Скажи: «Манибандх, остановись, остановись!»
Он замолчал. Томная и расслабленная, сидела перед ним Вени. Грудь ее поднималась с каждым вздохом. Манибандх потянул Вени за руку. От жаркого прикосновения у нее застучало в висках, на лице отразился трепет страсти. Взгляды их встретились, они потянулись друг к другу и не могли больше противиться очарованию близости. Казалось, само небо стало опускаться вниз, а земля вздымалась ему навстречу. Горячее дыхание Манибандха коснулось губ Вени…
В это мгновение кто-то громко чихнул. Послышался язвительный смешок. Вени отпрянула назад. Когда женщину застают в такое мгновение, ей хочется, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Манибандх выпустил руку танцовщицы и привстал, обезумев от ярости. Брови его грозно сошлись. Кто осмелился на эту неслыханную дерзость? Олицетворением испепеляющего гнева, образом самой смерти двинулся высокочтимый к дверям.
— Эй, раб! — взревел он.
— Да, господин! — ответил мгновенно появившийся слуга.
— Ты сейчас чихнул?
— Нет, великий господин! Смею ли я…
Начались розыски. Манибандх не мог успокоиться.
Снова окликнул раба.
— Ты видел? — спросил Манибандх у него.
— Кого, господин?
Только Нилуфар могла решиться на подобное. Но назвать при Вени ненавистное ей имя?! Да и как могла оказаться здесь рабыня?
— Того, кто чихнул… — неуверенно сказал Манибандх.
— Нет, великий господин.
— Хорошо, иди!
Раб вышел, едва сдерживаясь от смеха, — это он чихнул. По приказу Манибандха, весь дворец тщательно обыскали, а управитель Акшай вновь обшарил каморки рабов. Придя к Хэке, он завел с ней обычный разговор. «Никто не узнает», — уговаривал он ее. Но Хэка просила его поскорее уйти, так как должен был явиться Апап. «Лишний раз не стоит встречаться с черным дьяволом», — решил управитель и пошел дальше.
Воспоминание о Нилуфар приводило Манибандха в бешенство.
Теперь он знал, что египтянка прячется в потайных местах, и горько сожалел, что когда-то рассказал ей о них. Только он и Нилуфар знали эти ходы. И высокочтимый сам отправился на поиски.