мутилось в голове: мало, мало!
Когда жижа под теменем переставала бурлить, Антон с недоумением спрашивал себя: откуда этот жар? Ведь в марте в Испании не было летнего зноя, который тоже был знаком ему, – не в первый раз оказался в стране корриды и фламенко, что, по сути, одно и то же. Правда, на «испанской сковородке» – исихе – раньше не бывал и почему-то даже не слышал, что так называют окрестности Севильи, куда в конце зимы Антона Чайкина пригласили сниматься. Фильм так себе, детектив среднего пошиба. Но какие локации для натурных съемок! Хотелось проглотить глазами…
Исиха не отпускала, хотя уже две недели как вернулся в Москву, но пекло не только снизу, через простыню, – жар охватывал со всех сторон, точно кто-то сунул его в духовку. Градусник бесстыже врал: разве человек может выдержать температуру больше сорока?
Хмурая московская сырость сразу налипла на кожу ознобом. Теперь ему чудилось, что не по себе стало уже в тот момент, когда вышел из такси в родном дворе и вдруг впервые почувствовал… Нет, это было даже не одиночество. Скорее он ощутил свою полную ненужность и этому городу, и миру в целом.
Хотя еще недавно соседки шептались у него за спиной:
– Артист пошел…
– Ой, я его вчера по Первому каналу видела!
– Да он на любом, какой ни включи.
– Я для своей Ксюшки автограф у него взяла…
– Для Ксюшки! Я для себя взяла!
Но когда он выбрался из машины с чемоданом, никто и головы не повернул, чтобы крикнуть:
– Антошка, привет! Вернулся?
А ведь он вырос в этом дворе, песочница до сих пор хранит его выцарапанные осколком инициалы «А.Ч.». Тогда никто не интересовался: не родственник ли он Лизы Чайкиной? Его детство пришлось на ту пору, когда сквозняки истории сдули прах памяти пионеров-героев. И не только пионеров… Это сейчас начали вспоминать их имена, потому и вопрос этот звучит в каждом интервью.
Лишь знакомая дворняга улыбнулась ему, когда Антон подошел к подъезду. Даже встала с теплой крышки канализационного колодца, поприветствовала. Неужели всерьез ждала, что этот загорелый красавец погладит ее, блохастую? Он прошел мимо, даже не улыбнувшись в ответ. Ну в самом деле! Какой смысл привечать бездомную псину, если не собираешься взять ее с собой?
А он не собирался. Вообще никогда не хотел собаку, даже в детстве. Не было у него и обычной детской тяги к разношерстным компаниям, в которых никто никому по-настоящему не друг. Его комната наполнялась персонажами куда более интересными, стоило ему остаться одному. Они и сейчас толклись у постели: высокомерные рыцари и грязные пираты. Все одинаково бесполезные…
Вот кто помог бы, так это обыкновенные врачи «Скорой помощи». Только Антон не вызвал их: в середине апреля новые съемки, не дай бог в больницу загреметь. Долго ждал этого проекта, такие не часто случаются, упустишь – потом всю жизнь будешь локти кусать. Уже до того сжился с героем, что сам с собой разговаривал его интонациями, без устали нащупывал, как правдивее показать биполярку.
Правда, теперь не до этого было, мысли путались, а кашель душил так, что еле смог выдавить в трубку:
– Маринка, солнышко… Не заскочишь ко мне? Все лекарства сожрал.
– Ты болеешь? – ее голос показался не сочувствующим, а испуганным.
– Акклиматизация, может. Знаешь, после Испании наша Москва…
– Ты в Испании был?! Так ты, может, его подхватил?
– Кого? – на миг в мыслях даже прояснилось от страха.
– Коронавирус.
Он с трудом сообразил:
– Ты про китайский, что ли?
– Да он уже пол-Европы выкосил, ты что?
«Я не верил в него, – припомнилось Антону. – Считал, что это какая-то гигантская мистификация. Афера ВОЗ. Или политический сговор… Черт! Неужели он во мне?!»
– Давно болеешь?
– Недели полторы… Или две? Какое сегодня число? Чего? Апреля?!
– Ты угодил во временную дыру?
Почему казалось, будто Марина смеется?
Его мысли ворочались медленно: «Что происходит? Почему мне никто не звонит, если уже апрель? Съемки откладываются? Или они разнюхали, что я свалился, и выкинули меня из проекта?!»
Антон заставил себя вернуться к началу разговора:
– Так ты лекарства принесешь? Тебе двор перейти!
«Пауза затянулась, – отметил машинально. – К чему это? Не во МХАТе, чай…»
– Антоша, ты знаешь, как я к тебе отношусь…
«А как?» – впервые задумался он.
– Но я к тебе не пойду. Это же, блин, смертельная зараза! Я даже к двери твоей не подойду. У меня мама в группе риска и сестра беременная, не хватало еще вирус домой притащить. Не обижайся! Хочешь, «Скорую» вызову?
– Пошла ты! – Антон бросил трубку на одеяло и закрыл глаза.
Но она тут же пиликнула сообщением. Или он мгновенно забылся сном? Не могла же весть разнестись за долю секунды, просочиться в чат, созданный управдомом – тощенькой тетушкой с острым носом!
«Жилец квартиры 62 Антон Чайкин болен коронавирусом. Если Чайкин выйдет из квартиры, вызывайте полицию. Но в целях самозащиты допускаются любые меры. Соседи по площадке, одевайте маски».
– Надевайте, – буркнул он. – Дура безграмотная…
И только тогда осознал: любые меры. Они убить его собрались, что ли? Голодом заморить? За эти полубредовые дни Антон съел все чипсы, даже яичницу пожарить не было сил. Была бы жива мама, сварила бы ему бульончик… В детстве так бывало часто: он сидел в постели с книжкой, а мама кормила его с ложки, чтоб не облился. Никто не знал об этом, так что стыдиться было нечего, а им обоим это доставляло удовольствие.
Когда Антону пришлось кормить маму с ложечки, ей это не было в радость, она уже глотать почти не могла… А он призывал на помощь весь свой чертов актерский талант, чтобы казаться веселым и внушать маме веру в несбыточное: скоро она поправится, вернется домой, а потом они вместе поедут… В Испанию? Не туда ли он мечтал ее отвезти?
– Мам, – вдруг позвал он шепотом, удивив самого себя.
Ничего к этому не добавил, она же всегда понимала его без слов. И если сейчас могла услышать короткий зов, то и все остальное уже знала: как ее не хватает сыну… Как холодно живется ему без любви, даже когда изнутри так жестоко печет… Или сейчас особенно?
Его никто не видел, поэтому Антон не вытирал капли, стекавшие к вискам. Всю жизнь он потратил на то, чтобы постоянно быть на виду, на экране, на обложках журналов, но никто, кроме мамы, не разглядел его настоящего. А она уже ничем не могла помочь…
Неожиданно его слух различил странные звуки. Он вслушивался и не мог понять, что происходит. Но встревожился, даже нашел силы подняться и побрел по квартире, отыскивая источник непонятного. И понял: звуки доносятся из-за входной двери… Будто кто-то всхлипывал там и скребся, прося впустить его.
Прильнув к «глазку», Антон увидел пустую лестницу на четвертый этаж. Никого не было за дверью, но звуки не прекращались. Его вдруг окатило страхом: «Они провоцируют меня! Хотят заставить открыть дверь, чтоб я дал им повод разделаться со мной…»
Отшатнувшись, Антон прижался спиной к старому шкафу, собранному отцом еще до того, как он бросил их с мамой. Почему-то лишь сейчас он осознал, как ненавидит этот шкаф, – почему не выбросил до сих пор? Все, связанное с отцом, вызывало у Антона приступ бешенства: может, мама и заболела из-за этого чертова бабника?! На ум пришло другое слово – грубее… Если б отец сейчас приполз к давно оставленному порогу беспомощным, умирающим, Антон не открыл бы дверь. Пусть подыхает там, как собака!
Последнее слово внезапно отозвалось коротким, но требовательным:
– Гав!
Антон встрепенулся: скулеж, царапанье двери, пустота на уровне «глазка»… Ну конечно, там собака!
Какая собака?!
Стараясь действовать неслышно, он осторожно повернул рукоятку замка, потянул дверь и встретил блестящий весельем взгляд. Дворняга знакомо улыбалась ему, словно они были старыми друзьями. На спине у нее желтел детский рюкзачок с запиской: «Антону Чайкину».
– Мне? – шепнул он. – Ну… Проходи.
Собака не заставила упрашивать себя. Вежливо вошла и села у порога, позволив ему закрыть дверь. На это ушли последние силы, и Антон сполз по стене на пол. Теперь собачьи глаза оказались на одном уровне с его собственными. Она смотрела на него с такой радостью, что Антон с опаской подумал: «Как бы лизаться не кинулась…» У псины была темная, как у овчарки, спина, хвост колечком и светлые морда и грудь. Только сейчас он заметил длинный шрам на ее носу…
– Бедолага… Что ты принесла? – спросил он мягко. – Давай посмотрим.
Он аккуратно снял рюкзачок через ее голову, потом высвободил лапы. Буквы в записке были печатные, не опознаешь почерк, но Антон первым делом подумал о Маринке. И утвердился в догадке, обнаружив в рюкзачке один пакет с лекарствами, второй с пирожками, его он открыл первым. Собака тихо вздохнула, уловив запах.
Поколебавшись, Антон протянул ей пирожок:
– Хочешь? Я, правда, не знаю, с чем они…
Пирожки оказались с мясом, в самый раз! И снова собака удивила его: взяв пирожок, она легла, зажала его передними лапами и начала откусывать понемногу, очень деликатно.
– Да ты барышня! – вырвалось у него.
Таких дворняг Антон не встречал. Бывало, бросал кусок хвостатым бродяжкам, те ловили его всей пастью и громко, с наслаждением чавкали. Потом убегали, не поблагодарив. А эта псина, похоже, и уходить не собиралась, расположилась удобно…
Он тоже так и сидел с нею рядом, и они на пару жевали пирожки. Потом, не вставая, Антон отхлебнул лекарства прямо из бутылочки, а собака улыбнулась ему. У него вдруг перехватило горло – такой знакомой показалась эта улыбка. Но это же собака! Всего лишь обычная дворняжка…
– Тебя мама прислала? – прошептал он, понимая, какую несет чушь. Но уже зная и то, что отделаться от этой мысли не удастся.
Собака тепло дышала ему в колено, ничего не выпрашивая, поэтому он дал ей еще один пирожок и с восторгом проследил за удивительной трапезой.
– Как тебя зовут? У тебя есть имя? Или, может, ты безымянный ангел?