Нет, конечно, он не ждал ответа, не до того еще размягчился мозг. Антону просто хотелось поговорить с кем-то… Хоть с собакой, раз больше никому не был нужен.
– Твоим хозяином я стать не смогу, – решил он сразу расставить все точки над i. – Понимаешь, у меня то съемки, то гастроли. Но ты можешь заходить ко мне в гости.
Она была рада и этому. И от того, как смиренно загадочная незнакомка принимала его скудные дары, у Антона сжалось сердце и снова увлажнились уголки глаз.
– Я пойду лягу, – сообщил он ей. – Ты пока останешься или тебе пора?
Она решила подежурить у его постели.
И еще три дня и три ночи, пока лекарства и пирожки боролись с вирусом за его жизнь, собака сидела с ним рядом, не отлучаясь даже по своим надобностям. Терпела.
А однажды наступило утро, когда он ощутил себя живым. По-настоящему. В полную силу.
– Ты спасла меня, – серьезно сказал Антон и пожал сухую собачью лапу. – Пойдем я тебя выпущу… Нет, погоди секунду!
И он бросился к письменному столу.
…Разгладив слегка помявшуюся записку, снятую с желтого рюкзачка, Лина улыбнулась:
– Вот видишь, это была не такая уж дурацкая идея, как тебе казалось.
Марина обернулась к сестре:
– Какая идея? Я не в курсе.
– Передать Антону лекарство.
– Так ты все-таки…
– Он благодарит. Пишет, что почти здоров.
– Руки помой! – огрызнулась Марина. – Не стоит он того, чтобы из-за него рисковать здоровьем. И своим, и ребенка. Вечно ты всех жалеешь, а тебя что-то никто! Так и будешь имя этого урода скрывать, который…
Она почти ткнула пальцем в большой живот сестры. Отшатнувшись, Лина прикрыла его руками:
– Не говори о нем так. Он не урод. Я его любила с двенадцати лет. А он меня – нет… Даже не замечал никогда. Я ведь не такая красавица, как ты.
– Но как-то же ты от него…
– Это был случайный эпизод. Для него. А мне подарок на всю жизнь. Кому плохо? Если честно, он ничего и не помнит. Можно сказать, я подловила его…
– Блин! Это еще и пьяное зачатие?!
– Мой малыш здоров, – отозвалась Лина сухо. – Я прошла все мыслимые и немыслимые обследования.
– Но все равно же нет гарантии…
– Не было гарантии, что Найда придет к нужному порогу. Но ведь она поняла, кого нужно спасать. Что бы ты ни говорила, а чудеса еще случаются…
Положив ладони на подоконник, Лина улыбнулась окну напротив: «Ты – мое чудо…» Она смотрела на него каждое утро. С двенадцати лет…
Теперь телефон доставлял сообщения чаще, будто вирус уступил дорогу привычной жизни, и она потекла к нему ручейком. Но это – от Марины – удивило его: «Не думай, что это я подослала к тебе собаку. Лекарства и пирожки не от меня. Пошел ты!»
– Не от тебя? – повторил он удивленно. – А от кого же тогда?»
– Как это происходит в твоей голове? – Артур на миг оторвал взгляд от дороги и улыбнулся мне.
Во время завтрака он успел прочитать мой новый рассказ, хоть и поворчал, что я опять не спала, а занималась черт-те чем… Но я-то знала, как Артур доволен тем, что новые рассказы появляются время от времени. Как по нему, так слишком редко. Но творчество как сердцебиение – у каждого свой ритм. Конечно, можно заставить свое сердце биться чаще, но выдерживать такое состояние изо дня в день вряд ли кому-то под силу.
Написать что-то мне удается, только если на душе спокойно и мысли не мечутся в голове шаровыми молниями, а текут ровным потоком. Ночью решающим стало то, что Артур уверил: все будет хорошо, Никита поправится. И нервная дрожь сошла с меня… Разноцветным драже рассыпалась по полу, затаилась по углам. А мой кораблик – кровать – подхватили те самые течения, которые постоянно волновались в закрытом пространстве. И мы с ноутбуком пустились в плаванье…
Я чувствовала Никитино дыхание, пока не дописала рассказ. Удивительно, как питается творчество всем, что происходит с нами, даже самым тягостным: если б он не заболел, эта история не родилась бы…
– Сама не знаю. Как-то само собой, – ответила я, наблюдая, как плывут за окном московские переулки.
Артур всегда находил короткие пути, которых не знали даже навигаторы. Их он терпеть не мог, считал участниками всемирного заговора, которые специально загоняют всех на Третье транспортное, чтобы освободить дороги для некоторых привилегированных. К ним он относил и себя, правда, уточнял, что примазался нелегально.
– Пора тебе показать рассказы профессионалу. Не только же нам с Никиткой читать!
Он упомянул его без опасений, что я разревусь, ведь мы уже позвонили в больницу и выяснили: состояние нашего больного стабилизировалось, температура понизилась на целый градус. Свидания с ним пока запрещены, но завтра Никите, возможно, разрешат пользоваться телефоном, и можно будет хотя бы созвониться.
Мир сразу наполнился красками, и, чтобы поддержать меня, солнце наконец выползло из-за тяжелых туч, и клены встрепенулись, расправив огненные перья, как сказочные жар-птицы.
– Венгровским сообщили еще вчера, – перескочил Артур на то, что волновало его не меньше, чем судьба моих рассказов. – Но со стариком встретиться не удастся, он серьезно болен. Чуть ли не при смерти… Или это отговорка.
– Ну не знаю, – усомнилась я. – Считается, что нельзя врать о болезни. Накаркаешь…
Его плечо приподнялось в сомнении:
– Может, они несуеверны? А хочешь посмотреть, какая обстановка в богатой компании? Наведаемся к Ярославе Венгровской?
– А она примет?
От изумления Логов чуть не выпустил руль:
– Меня?!
Похоже, вариант реальности, где перед ним захлопывают дверь, не существует в его системе координат.
– Нет, если она тебя увидит, то конечно…
– Язва! – буркнул он добродушно.
Так нас обоих называла мама и добавляла, что если б мы родились в Сибири, то были бы сибирскими язвами… Я поспешно отогнала воспоминание: сейчас не время для грусти.
На самом деле я лучше вернулась бы в цирк и потрепалась с клоуном Гришей о накладных носах (мы же это планировали!), но Артуру явно хотелось, чтоб я отправилась с ним. Зачем? Неужели он тоже не так уж уверенно чувствовал себя на территории другой прослойки общества? Логов-то?! Я тут же почувствовала себя старшей: как бросить ребенка в беде? Такого милого…
Удивительно, но высоченное здание, в котором трудился дружный рой подчиненных Бориса Венгровского, находилось не в центре, как я предполагала, а на юго-западе Москвы, так что добрались мы не быстро. По дороге Артур созвонился с судмедэкспертом Комитета Стефановичем, и тот заверил, что в крови Миши Венгра не обнаружилось следов алкоголя или наркотических веществ.
– Парень ответственно относился к делу, – заметил Артур, отбив звонок. – Работал только чистым. Хотя, судя по всему, жук еще тот был: партнеров своих ни во что не ставил – у одного жену соблазнил, другому деньги не вернул… Не удивлюсь, если всплывут и другие, кого смерть вольтижера не огорчила. Вот что меня беспокоит: его телефон исчез. Нигде не нашли.
– А кто сообщил Венгровским?
Он посмотрел на меня с недоумением – пытался угадать ход мыслей.
– Поливец.
– И как они отреагировали?
– Ну давай выясним, – предложил Артур, помолчав.
Ему, видно, стало досадно, что он сам не расспросил Антона об этом. В свое оправдание он добавил:
– Не думаю, что нашего опера соединили с кем-то из семьи…
Я подхватила, чтобы он совсем не скис:
– Скорее всего, Поливец передал инфу секретарю. Хочешь, я сама наберу его?
Поливец отозвался не сразу да еще и рявкнул в трубку:
– Ну чего тебе?! Занят.
Мне сразу же захотелось обругать его последними словами, но я буркнула:
– Я по поручению Логова. Он просил узнать, с кем из Венгровских ты вчера разговаривал?
– Ни с кем, – буркнул Антон, но уже спокойнее. – Меня соединили с секретаршей Андрея Венгровского. Это…
– Старший сын, я знаю. А он сам так и не взял трубку?
– Секретарша поклялась, что немедленно доложит шефу. В таком духе.
– Понятно, спасибо.
Я отбила прежде, чем Поливец успел сказать что-то еще. Артуру даже не пришлось пересказывать наш разговор, он все понял:
– Значит, реакция семьи нам неизвестна, – и подмигнул мне. – Но скоро мы все выясним!
Его оптимизм был заразителен. Подозреваю, Логова любили в Следственном комитете еще и за то, что он всегда верил в успех любого дела, за которое брался, и остальные заражались его убежденностью. Я не интересовалась, есть ли у него нераскрытые дела. Кому приятно о таком вспоминать? Но Артур был на хорошем счету, значит, напортачил немного.
Поэтому рядом с ним я чувствовала себя спокойно, как укутанный в одеяло младенец. Можно позволить себе взбрыкнуть и даже учудить глупость, когда точно знаешь: сильные руки поймают тебя или вытащат из любой дыры, в которой ты застрянешь. Я любила Никиту, но почему-то он не внушал мне такого чувства безопасности, как Артур. Логов казался мне тем самым опытным волком, который побывал во всех передрягах и которого не подловишь. Я надеялась, что никогда не увижу, как Акела промахнется…
– Твой рассказ, – неожиданно вернулся он. – Все в дело в нем, да? Надеюсь, Никита не обидится, что на его болячке ты взрастила историю о другом парне…
– Ты бы обиделся?
Его улыбка показалась мне грустной:
– Про меня никто никогда не писал.
Я пальцем тронула его руку, лежащую на колене, – он всегда вел машину одной левой:
– Когда-нибудь я сочиню историю о тебе. Опишу все наши… приключения. Когда наберусь уверенности.
– Это будет детектив? – оживился Артур. – Люблю хорошие детективы.
– О господи! Тебе в жизни убийств не хватает?
– Ну знаешь… Когда я читаю об этом, то воспринимаю совсем по-другому. Мне важно как это написано, а не только о чем. От работы я эстетического удовольствия не получаю. Тут главное – результат.
Мне уже стало интересно:
– Для тебя это охота?
Артур задумался, и от кончиков его губ стекли тонкие морщинки. Раньше я их не замечала…