– Следователь намекал на это, – тараща черные глаза, твердил Курбашев каждый раз, когда они случайно сталкивались в коридоре. – И еще, типа, я мог неправильно вывести Венгра на сальто… Но это ж бред! Гена, ты ж меня знаешь…
Стасовский кивал, но про себя думал: «Черта с два я поклянусь, что хоть кого-то знаю в этом мире! Даже себя…»
Логову кто-то позвонил, и он поспешно вышел из кабинета. Извинился! Это удивило Стасовского, ведь его считали главным подозреваемым. Раньше ему казалось, что с такими, как он, товарищи из органов не церемонятся… Или Логова присутствие этой светленькой девочки заставляло соблюдать приличия?
Геннадий невольно посмотрел на нее и встретил внимательный, полный сочувствия взгляд. Совсем не детский, хотя в первый момент она показалась ему чуть ли не школьницей… Как ее? Александра. Ему нравилось это имя, оно звучало благородно, и в нем слышалась сила.
– Вам хотелось убить его, правда? – неожиданно спросила она.
И Стасовский не стал врать. Пойди поищи мужа, который не мечтал бы вспороть брюхо любовнику жены!
– Не раз, – обронил он.
Саша вздохнула:
– Все против вас. Если б вы были не в курсе их отношений… А так мотив просто офигительный!
Его голова сама склонилась, как на плахе:
– Понимаю.
– Тем более на Гришином юбилее все слышали, как вы угрожали Венгру…
Он поднял голову:
– На каком юбилее?
– Клоуна Гриши. Я забыла его фамилию, – призналась Саша.
– Кто вам сказал, что я угрожал там Венгру?
– Ваша… В смысле Марта сказала.
У него внезапно свело губы:
– М-марта…
– А это не так?
– Не было такого. Кого угодно спросите!
Сашу качнуло:
– Ох… Что ж она творит?! Посадить вас пытается… Но у нас есть одна зацепка, которая может вам помочь. Так что вы не раскисайте пока!
– Какая зацепка? – Геннадий снова впился взглядом в ее лицо.
– Пока не могу вам сказать.
Поджав губы, она умолкла, потому что вернулся Логов и с подозрением осмотрел обоих. Потом снова сел напротив Геннадия – разговор был еще не окончен.
– Вы сейчас живете у матери?
– Да. Я ушел от жены.
– Кто еще живет с вами?
– Сестра. Старшая.
– У нее близорукость? Сколько?
– Откуда вы…
– Я попросил нашего оперативника наведаться по адресу вашей матери. Дверь открыла сестра. Поливец говорит, что у нее линзы, как у крота. Не уверен, что кроты носят очки… Но все же – сколько?
– Минус восемь.
Логов присвистнул:
– Это много.
И взглянул на Сашу. Та кивнула, будто им что-то стало понятно.
– А ваша матушка лечится после перелома шейки бедра?
– Точно. Теперь я помогаю сестре за ней ухаживать, а то она уже из сил выбилась… Мама уже начала вставать. Я заставляю ее делать упражнения.
– Но на улицу ваша мама пока не выходит?
– Нет, что вы! Дом без лифта, куда ей по лестнице… Только до туалета и обратно.
– Хорошо.
– Да, стало легче.
– Я не о том. Ну, неважно. – Логов опять повернулся к своей напарнице: – Это явно не те женщины.
Похолодев, Геннадий с трудом выдавил:
– Какие… женщины? Вы о чем вообще?
Только сейчас до него дошло, что не только он сам, но, похоже, и мать с сестрой были под подозрением. С какой стати? Они-то здесь при чем?!
Заметив, как перекосилось его лицо, Логов улыбнулся:
– Расслабьтесь. Не те – это хорошо для вас. Но мы ищем женщину. Женщину… Кто-нибудь из ваших артисток был особенно зол на Венгровского?
Не замечая того, Геннадий тяжело засопел:
– В том смысле… кого Миша Венгр трахнул, а потом бросил?
– Именно в этом смысле, – подтвердил Логов невозмутимо. – Хотя ненависть возникает не только на такой почве… Но эта самая благодатная, согласен.
Стасовский поскреб ногтем крошечный пупырышек на глади стола. Криво усмехнулся:
– Черт его знает, как ему это удавалось… Но Мишка ухитрялся со всеми оставаться в дружеских отношениях. Как по мне, так никто на него зла не затаил.
– И парни тоже?
– В смысле?
– Мы уже в курсе того, какие у Венгровского были обширные интересы, не надо защищать его честь… Кто из цирковых был его любовником?
Стиснув зубы, Геннадий процедил:
– Без понятия.
Логов побарабанил по столу:
– Это не праздное любопытство. Ладно, я открою вам карты: есть свидетель, заметивший, что один из зрителей направил в лицо Мише луч лазерной указки. Вероятно, ослепил его, и тот мог промахнуться по этой причине. Наш свидетель утверждает, что это была женщина. Но по некоторым причинам он мог не догадаться, что это переодетый мужчина. Поэтому я и спрашиваю вас о том, с кем у Михаила Венгровского были сексуальные связи. А вовсе не потому, что изнемогаю от желания отведать клубнички…
Хмуро кивнув, Стасовский проронил:
– Понял. Только я все равно не могу вам помочь. Не люблю я сплетни… Ясно, что в цирке ничего не скроешь, все на виду. Но я старался… дистанцироваться. Вы кого другого спросите, вон хоть Лену Шилову. Мишка иногда болтал с ней по душам.
– А с ней он не…
– Не знаю я!
– Вы нелюбопытны, я уже понял.
Отвечать на это не требовалось, и Геннадий промолчал. Уже подташнивало от ощущения, что его втягивают в склизкую грязь с болотным запахом. И сопротивляться, как бы абсурдно это ни звучало, значило, напротив, утопить себя, а не спастись… Он покорно следовал за Логовым, которому непременно нужно было покопаться в сомнительном прошлом погибшего. Почему бы просто не похоронить парня? Никто его не убивал… Мишка поплатился жизнью за ошибку.
– Ну хорошо, – следователь заглянул в блокнот, – с Еленой Шиловой мы еще побеседуем. А если отстраниться от любовных похождений Венгровского… По другим поводам у него не было конфликтов с кем-то? Что он Марату Курбашеву долг не вернул, это я уже в курсе. С дрессировщиками у него конфликт был…
– Ну из-за этого-то не убивают! – Стасовский криво усмехнулся. – Номер Мишка сорвал им, это факт. Может, даже получил от Виталия по морде…
– Может? Или получил?
– Я не видел. Да и когда это было! Почти год прошел.
– Малоправдоподобно, – согласился Логов. – Да и кто удержался бы на месте Харитонова?
Стасовскому показалось, будто Сашины губы дрогнули улыбкой. Похоже, ей приходилось видеть Логова не только за кабинетной работой. Хотелось бы взглянуть на этого парня в деле…
– А еще что-нибудь? Вы все же работали вместе, могли что-то слышать…
– Ничего я не слышал, – поникшим голосом проговорил Стасовский. – Как ни крути, только у меня был мотив. А ваша зрительница… Может, ее и не было?
В полутемных коридорах цирка жутковато. Мерещится, будто из полумрака вот-вот проступит ухмыляющаяся физиономия клоуна. Не Гриши, а того, кинговского, который напугал всех детей мира…
А Гришу мне как раз хотелось повидать: вдруг удастся вытянуть что-то? В понедельник у цирковых всегда выходной, но сегодня многие пришли сюда, не усидели дома. Я уже сталкивалась с подобным: некоторым людям нужно «проговорить» случившееся, чтобы потрясение отпустило. И хотя Василий Никанорович не мог с уверенностью сказать, кто из его сотрудников сейчас находится в цирке, я надеялась найти Гришу. Не отпускало предчувствие, будто он готов поделиться чем-то вызревшим подспудно, необязательно со мной, но будет лучше, если именно я окажусь рядом. Хотя ничто не намекало на это: на глазах у других цирковых клоун не решился даже заговорить о том тайном знании, которое я, может, сама и придумала…
Но сперва мне нужно было разыскать Лену – так мы договорились с Артуром. Стасовский объяснил, как найти их общую гримерку, где она могла находиться, но с моим топографическим кретинизмом стоило бы нарисовать план на бумажке: уже через пару минут я поняла, что заблудилась в этом темном лабиринте, уводящем прямо в прошлое. В детство, которое уже за этим поворотом должно распахнуться залитым солнцем окном с белыми занавесками, слегка вздымающимися от ветра. Там пахнет кофе (мама уже проснулась и пьет его в соседней комнате) и счастьем, каким оно бывает только в первые годы жизни, карамельно-клубничным.
Этим летом я обнаружила, что клубника стала другой, неестественно крупной и суховатой. Когда-то с мамой мы заливали ягоды подслащенным молоком и уже в тарелке делили их пополам, чтобы розоватый сок змеился в белом, меняя его цвет и вкус. Это было моим любимым летним лакомством! И еще арбузы, которые помнятся сахарными, насыщенно-красными, источающими сок… Им хочется хлюпать, не обращая внимания, что он засыхает на щеках, чуть стягивая кожу. Но стоит впиться в очередной кусок, и она снова становится влажной, покрытой налетом мякоти. Куда они делись – те арбузы? Почему сейчас попадаются лишь розоватые вялые их подобия без вкуса и запаха? Или только мама умела выбирать самые спелые, а без нее самое лучшее достается другим?
«Сашка, любимочка моя, проснись…»
Я все еще слышу по утрам ее голос. Понимаю, что он снится мне, но от этого только горше: мне не избавиться от надежды проснуться в мире, где мама жива. Мы больше не говорим о ней с Артуром, но я подозреваю, что ему также мерещится ее присутствие. Иначе почему он ни разу не сходил на свидание за это время? Он ведь стареет, ему нельзя откладывать жизнь.
Меня так поглотили эти мысли, что я не заметила, как оказалась в каком-то коридорном аппендиксе. Здесь была всего одна дверь, от которой, как в той сказке о Синей бороде, исходило предупреждение: «Не открывай!» Надо ли говорить, что я тут же потянула ручку на себя?
Сначала ничего не удалось разглядеть, кроме того, что это какая-то подсобка: из-за косяка торчала щетка, поставленная вверх ногами. Хотя можно ли считать ногами ее щетину? Что еще хранилось тут? Я вообразила, будто увижу сейчас магические коробки и цилиндры иллюзиониста (что там еще входит в его волшебный реквизит?) и разгадаю наконец, откуда берется живой голубь, взлетающий над манежем? Это было слишком заманчиво, чтобы удержаться…