«Я тоже не сделаю этого!»
Порыв колючего ветра ударил в стекло так, что все обернулись. Заткнул мне рот, чтоб я больше не давала лживых обещаний. Ведь мне нисколько не хотелось сидеть у постели Никиты и ухаживать за ним, меняя мокрые тряпочки на лбу и давая лекарства.
«Дрянька, – сказал бы Артур, если б прочел мои мысли. – Привыкла, что все нянчатся только с тобой? Быстро достала телефон и позвонила нашему парню!»
«Не всем же дано стать заботливой женой, – мысленно ответила я ему. – Знаешь, мне стыдно за себя… Правда. Но вот такая уж я! Мне интересно распутывать с тобой преступления, а не менять простыни… До того интересно, что я совершенно забыла о Никите. Дрянька, ты прав. Нет, настоящая дрянь. Только, пожалуйста, Господи, пусть он разлюбит меня за это! Я не могу больше обманывать его… Он ведь не тот. Совсем не тот».
Сколько раз я потом вспоминала эту минуту! Снова и снова проговаривала мольбу, посланную Небесам. Неужели все случилось как случилось именно потому, что я…
– Уже захожу в цирк, – ответила я в трубку, увидев на экране лицо Артура.
– Не заходи, – мне показалось, будто его голос звучит как-то сдавленно. – Стой на месте, я сейчас выйду.
– А что случилось? Ты накопал что-то?
– Я скоро, – ответил Артур и отключил телефон.
Примчался он так быстро, что я даже никаких предположений сделать не успела.
– Поехали! Поехали! – прокричал Артур, выскочив на крыльцо.
– Куда?! А как тут без тебя?
– Справятся, не впервой.
– Но у меня кофе для Володи…
Выхватив один стаканчик, он нырнул внутрь, потом выскочил уже с пустыми руками и потащил меня за собой.
– Да что стряслось-то?!
Почему-то Артур даже не взглянул на меня, как будто и не услышал. Наверное, со стороны мы выглядели дико: взрослый мужчина тащит девчонку за руку, а она прижимает к груди два пластиковых стаканчика.
Через минуту мы уже были в машине.
– Пристегнулась? – он дернул мой ремень. – Поедем очень быстро.
Обычно Артур не использовал мигалку, хоть и возил ее с собой, и оттого, что на этот раз взвыла сирена, мне стало не по себе.
– Еще кто-то умер?
Логов бросил на меня быстрый взгляд, полный сомнения:
– Надеюсь, нет.
– А что тогда?
Помолчав, он спросил:
– Ты не звонила в больницу, да?
– Ну да… Это ужасно, я знаю, но…
– Никиту сейчас повезут на операцию. Мы должны успеть.
Я так и подскочила:
– Какая операция?! Зачем?
– У него начался абсцесс легкого. Осложнение.
– Они же пичкали его антибиотиками! – взвыла я. – Как это возможно?!
– Врачи и сами не понимают. Такого не должно было произойти.
Вот тут меня и обожгло: это я. Кто же еще? Я послала Небесам просьбу освободить меня от Никиты, и она была услышана.
– Но я же не хотела, чтобы так!
– Ты о чем? – Артур на мгновение повернулся ко мне, но снова перевел взгляд на дорогу – машина неслась как очумелая.
– О нет… Это я, Артур! Я вдруг поняла, что не люблю его…
Он озадаченно повторил:
– Не любишь?
– Люблю, конечно! Какая глупость! Как это вообще пришло мне в голову?! Это все испанская песенка…
– Сашка, что ты несешь?
– В кофейне звучала. В ней все дело.
– Эй, ты бредишь, что ли?
– Да ты пойми, если он… О господи… Артур, я же не переживу этого! Это все равно что убить его своей чертовой рукой!
Его лицо мелко подергивалось, но произнес Логов абсолютно спокойно:
– Не понимаю, о чем ты вообще говоришь, но не дрейфь: наш парень не даст зарезать себя. Ты же не успела сообщить ему тот бред, который тебе напела та испанка?
– Нет. Я вообще сегодня даже не написала ему! Сволочь такая…
– Ну и хорошо, что не написала. Для одноглазого ничего не изменилось. Он, может, и не понял, сколько времени прошло… Бедолага.
– Я за целый день о нем не вспомнила!
– Вот сама и мучайся этим, – изрек Артур, как бесстрастный судья. – А его не смей терзать. Ему и без того хреново сейчас.
Я постаралась собраться с мыслями:
– Абсцесс – это вообще что? Нагноение какое-то?
Он процитировал по памяти (видно, уже пробил понятие):
– Абсцесс легкого представляет собой некротизирующую инфекцию, которая характеризуется образованием полости, заполненной гноем.
– Некротизирующую? То есть смертельную?!
– Ну пока-то он жив… И врачи не дадут ему умереть, не бойся. У тебя будет шанс сказать, как ты его любишь.
Артур ничего не добавил к этому, но в его взгляде откровенно читалось: «И только попробуй этого не сказать!»
Их лица наплыли с двух сторон, точно облака, возникшие на разных уровнях, где слои воздуха движутся навстречу друг другу. Но Никита увидел только одно из них:
– Ты…
Сашкина рука оказалась горячей, а голос прозвучал сдавленно, точно это ее душила болезнь, выжигая легкие:
– Я с тобой. Ничего не бойся.
– Я и не боюсь, – удивился он. – Хотя нет… Боялся, что ты не вспомнишь обо мне.
– В смысле не вспомню? – возмутилась она. – Я о тебе и не забываю! Ты что?! Просто тут так все закрутилось с этим делом… Ну, ты сам знаешь, как это бывает.
В голове гудело, сдавливало раскаленными обручами, но Никита благодарно улыбнулся и закрыл глаза. И тут же испуганно поднял веки – вдруг Сашка исчезнет?!
Догадавшись, она наклонилась ниже:
– Я здесь, мой хороший. Слушай, ты не волнуйся, у них все получится, – Сашка кивнула на белый халат санитара. – Это хорошая больница. Да и не такая уж сложная операция тебе предстоит, я прогуглила по дороге. Скоро вернешься домой.
Его бледные губы напряглись, словно ему уже стало больно:
– А ты… Ты точно этого хочешь?
– У него бред? – спросила она в пространство.
Странно было, что Логов молчит, хоть и продолжает идти рядом с каталкой, положив руку ему на плечо. Никита повернул голову, но тот сразу улыбнулся:
– Сашка права, все не так страшно. Мы побудем здесь, пока тебя оперируют.
– Не стоит, – ответил санитар через плечо. – Он потом до утра проспит. Поболтать не удастся.
– А… – начала Сашка, но тот успел ответить:
– А результат и по телефону можно узнать. Чего здесь торчать? Только мешаться.
«Результат, – уловил Никита. – Еще неизвестно какой…»
Они переглянулись и одновременно посмотрели на него. У Никиты хватило сил выдавить улыбку:
– Он прав. У вас дел по горло.
– Но ты – самое важное, – Саша произнесла эти слова почти в самое ухо.
И то, что это услышал только он, показалось очень правильным. Как там у Шекспира? В том сонете, что Сашка читала ему недавно…
Люблю, – но реже говорю об этом,
Люблю нежней, – но не для многих глаз.
Торгует чувством тот, что перед светом
Всю душу выставляет напоказ…
«Какой же номер у этого сонета? – почему-то Никите показалось важным это вспомнить. – Сто двенадцатый? Сто второй? Там точно была двойка. Почему-то она запомнилась… Это не к добру? Мой хирург окажется двоечником?»
Собственные мысли казались вполне логичными. Он даже не удивился: какая связь между Шекспиром и хирургом? Удивительным образом они слились друг с другом точно так же, как облака, несомые разными воздушными течениями. Между ними километры, а с земли они сливаются.
Все лица, реальные, вспомнившиеся и еще не виденные, медленно кружили над ним, убаюкивая еще до погружения в анестезию.
– Дальше вам нельзя, – услышал он голос санитара.
Сашкины губы испуганно прижались к его лбу:
– Держись!
– И ты, – ответил он.
И только потом понял, как самонадеянно это прозвучало. С чего он взял, что Саша будет переживать? Она сделала шаг ему навстречу, но разве обещала не отступать назад? Как вообще можно удержать девушку, похожую на то светлое облако, до которого неизвестно сколько километров?
– Давление в норме, но температура тридцать восемь с половиной, – донеслось до него.
– Не страшно, – отозвался незнакомый голос. – Соперируем, и тоже будет в норме.
В прорези между медицинскими маской и шапочкой улыбнулись глаза:
– Готов, парень?
«Нет», – хотелось простонать Никите.
Но он лишь плотнее сжал губы, чтобы не вырвалось чего лишнего, и чуть кивнул. Впрочем, его согласия никто и не ждал. Все деловито готовились усыпить его и вскрыть – пока не труп, но тело. Сколько раз ему самому довелось присутствовать с Логовым на вскрытиях, но Коршун не резал живых. Страшнее это или проще?
Им овладела шальная мысль: попросить подержать сверху зеркало, чтобы видеть, как скальпель располосует его кожу и откроется то, чего он сам в себе никогда не видел. Но Никита успел вспомнить, что сейчас его усыпят и ничего разглядеть не удастся. А под местной анестезией такие операции не делают, он уже выяснил, когда утром проснулся с мыслью, что может и не выйти из наркоза. Останется в том чумном сне, не похожем на все предыдущие, который наверняка полон кошмаров. Уже мерещились физиономии с картин Мунка и Босха (Сашка показывала ему альбомы), с неестественно перекошенными ртами, уродливые и глубоко несчастные.
Может, так и выглядят демоны, утаскивающие в ад? Почему-то оказаться в раю Никита даже не надеялся. Хотя что уж такого ужасного он совершил за четверть века?
Впрочем… Разве у любого из нас не найдется такого греха, за который стоило бы поджарить?
Вся надежда только на милость Божию…
С этой мыслью он и уснул.
И уже не увидел того, как Саша с Артуром, ступая так мягко и осторожно, словно боялись его разбудить, вышли из отделения, спустились по лестнице, обгоняя больных, опирающихся на перила, молча оделись в гардеробе и выскочили во двор.
Только здесь, поежившись, Сашка натянула капюшон куртки, борясь с ветром, и пробормотала:
– Не люблю я больницы. Здесь мне всегда хочется сдаться, хотя должно быть наоборот. Почему так? Врачи борются за жизнь больных, а у меня ощущение, будто я лишаюсь последней надежды… Ее выкачивают вместе с кровью.