– Задушить человека не так-то легко, как кажется. Нужна большая физическая сила. Я не вижу на снимке Стасовского… А он приходил, мы с ним даже беседовали.
– Я тоже заметил, что его нет, – откликнулся Володя. – Директор не видел, когда он исчез.
Поливец встрепенулся:
– Смылся?!
– Я послал двух полицейских домой к его матери. Должны позвонить.
– Если пустился в бега, это снимает многие вопросы… Саша, займись пока шарфом, – попросил Артур. – Пробегись по гримеркам, кабинетам, может, еще не все разошлись…
Вид у него был такой, будто он мучительно решал про себя какую-то непосильную задачу, – брови сдвинуты, желваки беспокойно дергаются. Если у него и возникла некая догадка, то с нами он ею не поделился.
Я только кивнула и направилась в служебную часть цирка. У меня было ощущение, будто этот гигантский организм, обычно разноцветный и веселый, затаился и следил за каждым моим шагом. Вряд ли стоило бояться кого-то, ведь в цирке сейчас находилась команда Логова, и все же мне было как-то не по себе, точно я шагала по серой стекловате, под которой мог скрываться пролом. От того, как я напрягалась, чтобы не свалиться в него, у меня немели ноги и то и дело проваливалось сердце.
Хотелось ухватиться за чью-то руку… Артур сейчас находился ближе, но первой возникла мысль о Никите: если б он был рядом, я бы ничего не боялась. Хоть он и не был ходячим бруталом, все же я ни разу не усомнилась, что мой друг сможет меня защитить. Именно этого мы все ищем в мужчинах: возможности довериться душой и телом. Чтобы позволить себе устремить взгляд в небеса и одновременно, взяв его под руку, ступать по извилистой тропинке жизни, на которой могут встретиться и узловатые корни, и ухабы, и металлические штыри, торчащие из земли. Не провалишься, так споткнешься… Без него. Но если он рядом, ты пройдешь свой путь до конца, не оступившись. Или по крайней мере не разбившись в кровь…
Только сейчас мне предстояло справиться самой.
Остановившись перед первой же дверью в полутемном коридоре, я услышала за ней женские голоса и постучала. Не слишком уверенно, но меня услышали. Затихли. Честно говоря, мне пришло в голову – затаились… Участие в следственной работе меняет мышление, делает подозрительной. Не то чтобы я подозревала теперь каждого встречного, но и доверять не была готова никому. Особенно после того, как столько раз ошиблась в людях и порой чувствовала себя просто половой тряпкой, о которую вытерли ноги.
Только в Никите я не обманулась. Разве уже это не говорило… Да какое там! Просто вопило о том, что надо держаться за него зубами, если я не желаю опять вляпаться по уши…
Дверь в гримерку приоткрылась, и я увидела в полутьме женскую фигуру, но щель была слишком узкой, чтобы разглядеть лицо, скрытое наполовину.
– Чего тебе? – это прозвучало не слишком приветливо.
Голос показался мне молодым, может, поэтому она и обратилась ко мне на «ты». И я подхватила этот тон:
– Девочки, я дико извиняюсь. Я – стажерка в Следственном комитете. Меня шеф послал обойти всех, кто сейчас в цирке.
Выразительная гримаса: «Куда денешься?!»
– Он мне башку снимет, если я облажаюсь.
Дверь чуть сдвинулась, и я смогла разглядеть хозяйку гримерки: спортивная, крепко сбитая, ростом не выше меня. Длинные темные волосы собраны в хвост на макушке. Какое у нее амплуа, интересно?
– Твой шеф – тот красавчик?
– Он, – я вздохнула. – Такой душнила на самом деле… Это он только с виду миленький.
Она отступила:
– Ну заходи.
В комнате пахло кокосом (люблю этот аромат). Не то чтобы это сразу расположило меня к хозяйке гримерки, но все во мне улыбнулось. Запахи пленяют нас мгновенно, мы даже не сопротивляемся, ведь им на помощь уже тянутся из прошлого разноцветные гирлянды воспоминаний – моментов, пропитанных именно этим запахом… И если они приятны, то и человек, возродивший легкие отсветы прошлого, становится приятен. У мамы был гель для душа с кокосовым ароматом, им пахло в ванной после нее, и почему-то я каждый раз замирала, открывая дверь, словно предчувствовала, что буду вспоминать эти минуты, а не проживать их в будущем снова и снова. Хотя даже тень Русалки тогда еще не упала на нашу жизнь…
На вертящемся кресле перед зеркалом, вытянув длинные ноги, сидела еще одна девушка – коротко стриженная блондинка со вздернутым носом и родинкой слева над верхней губой. Она походила на какую-то актрису, только мне не удалось вспомнить, на кого.
– Привет, стажерка, – ухмыльнулась она. – Я Любаша. А это Мира.
Голос у нее был низкий и какой-то обволакивающий. Я сразу представила длинную вереницу парней, которых он утянул за собой, как звуки дудочки крыс из той сказки…
С Любашей мне уже не хотелось выглядеть придурковатой, но пришлось играть принятую роль.
– Девочки, – протянула я (терпеть не могу это обращение!), – гляньте на фотку. Вам этот шарфик не знаком?
Я открыла в телефоне снимок и вытянула руку. Их головы, темная и светлая, сдвинулись. Первой отшатнулась Мира:
– А почему ты спрашиваешь?
Левый глаз ее сузился, превратился в черную прорезь, точно она прицеливалась в меня.
– Ты его узнала, да? Чей он?
– Я без понятия, – отозвалась Любаша и расслабленно сползла по креслу.
Ноги у нее были просто невероятные – каждая с меня длиной… Почему природа так щедра только к некоторым?!
– Давай колись, – призвала она подругу. – Не твой же?
– Не мой, – Мира прикусила губу. Над ее переносицей возникла болезненная складка. – Ленкин…
– Да ладно! Она носит такое?! – точеный Любашин носик сморщился. – Отстой…
– Елены Шиловой? – уточнила я.
Любаша встрепенулась:
– Ага, ее ты уже знаешь!
– А ты как думаешь, Лена же напарница Венгра, – не взглянув на нее, напомнила Мира. – Конечно, Следственный комитет первым делом в гимнастов вцепился.
– Мы-то все решили, что Мишка просто промазал… А вы, значит, сразу криминал унюхали? Теперь, когда тетю Аню задушили, конечно, просто завоняло…
Почти лишенные белков темные глаза Миры смотрели на меня так пристально, что я забеспокоилась, не читает ли эта циркачка мысли? Может, ее номер в этом и заключается?
Я решила, что это не вызовет подозрения, если сразу прояснить ситуацию.
– А у вас какой номер?
– Ра! – исправила Любаша. – Номера. Мы не вместе работаем.
Не отрывая взгляда, Мира процедила:
– Взгляни повнимательнее. Ты представляешь нас вместе на манеже?
– Ну-у…
– Она женщина-змея, а я – акробатка.
– Понятно, – ответила я, как говорят всегда, когда сказать нечего.
Любашина родинка дернулась кверху:
– Так что Миша Венгр не был нам конкурентом. Убивать его у меня лично мотива не было. А у тебя? – она обернулась к Мире.
– Ни у кого не было, – отозвалась та. – Мишку все любили.
– Походу не все… Я в эти игры с ним не играла, но Венгр же трахал все, что движется!
Склонив голову, Любаша снизу заглянула мне в глаза, точно проверяла. Только что именно? Неужели решила, будто в Следственном комитете работают ханжи в погонах?
– У нас девчонки крутые, может, кто и задумал с ним расквитаться. Если он по-хамски обошелся…
– Миша ни с кем хамски не обращался! – оборвала ее Мира.
Нацелив в нее указательный палец, Любаша покачала головой:
– Вот вам, пожалуйста.
– У тебя тоже были отношения с погибшим? – это и так уже стало ясно, но я почувствовала себя обязанной спросить. Я же сейчас простая девчонка, которая везде сует свой нос!
Ее взгляд мгновенно потух и сполз с моего лица. Усевшись в свободное кресло, Мира повернулась к зеркалу, но не подняла глаз.
– Давно, – проронила она не сразу.
Я изобразила недоумение:
– Как это давно? Он же только год назад в цирк пришел, после училища!
– Вот тогда… Много воды утекло.
«А болеть не перестало», – отметила я. У Артура была воскресная программа их выступлений, нужно было проверить, успела бы Мира оказаться в зрительном зале и оттуда расправиться с тем, кто так ее ранил?
То ли в этот момент я выпала из роли, а Любаша не спускала с меня глаз… То ли она с самого начала водила меня за нос… Но тут я услышала:
– Кончай дурочкой прикидываться, стажерка. Ты ж не просто так сюда зарулила? Если у тебя что-то есть на Миру, выкладывай. Мы девушки честные, любим играть в открытую. Ну… Почти честные, – она вызывающе хмыкнула.
Я села на свободный стул, хотя никто мне этого не предлагал. Наверняка они вздохнули бы свободно, если б я немедленно убралась из гримерки и вообще из цирка. Но рассчитывать на это им не приходилось, и обе смотрели на меня со смирением, которого я не подозревала ни в одной из них еще минуту назад.
Оглянувшись на дверь, я понизила голос, чтобы создать иллюзию полной откровенности:
– У нас сразу появилась версия, что его убила женщина… Еще до того, как Тараскина была задушена женским шарфиком. Его и мужчина мог взять.
Любаша подалась вперед, ей явно интересно было поучаствовать в расследовании. Хотя бы иллюзорно…
– У Ленки легко мог взять Гена Стасовский, – прошептала она, и глаза ее так и загорелись. – Или Марат.
– Тебе же сказали, женщина под подозрением, – охладила ее Мира.
– У гимнастов в номере одна женщина, сама Шилова. Но между ними метра… три было, – прикинула Любаша. – Как она могла толкнуть Мишку? Или что?
Я покачала головой:
– Никто его не толкал. Предполагаемая убийца находилась среди зрителей. Большего я не могу сказать.
– Ни хрена себе!
– Как?!
Они обе впились в меня взглядами и в этот миг стали даже похожи, хотя между ними не было ничего общего. По крайней мере внешне… Но сейчас их собранные лица, чуть вытянувшиеся вперед, точно они обнюхивали меня, внезапно напомнили мне прекрасные морды моих собак, когда те, сидя со всей сворой на ковре, постеленном специально для них, пытаются понять, о чем я рассуждаю вслух. У отца старомодных ковров не было, Никита притащил этот из квартиры деда, перед тем как выехать из нее.