– И это было именно то место в зрительном зале?
– Мальчик указал туда. Его мама подтвердила, что они сидели чуть ниже, а Гоша вертелся и оборачивался назад. Видимо, убийца не рассчитывала на это. Обычно ведь во время представления все взгляды прикованы к артистам.
– Кошатница, – повторил Логов задумчиво. – Не знаете, у Марты Стасовской есть кошки? Мы, конечно, проверили ее алиби, но чего не бывает?
И добавил, поглядев на девушку:
– Вдруг она в сговоре с врачом?
У Нины Васильевны перехватило дух:
– На столе у Марты, в ее бухгалтерии, стоит фотография серого персидского кота… У него такая пышная шерсть!
– Кот-аллерген, – заметила помощница следователя.
Спросить, как ее зовут, было как-то неудобно, но, к облегчению Нины Васильевны, он сам обратился к ней по имени:
– Саша, загляни потом в бухгалтерию… Ну, ты сообразишь, что делать, – и перевел взгляд своих необыкновенных глаз на Голубеву. – Это хорошая зацепка, спасибо вам.
Она почувствовала, как к щекам прилил жар. Кажется, ей не доводилось так краснеть с юности, и эта горячая волна подхватила ее и мгновенно перенесла в один из дней, случившихся почти полвека назад, когда мальчик, в которого Нина втайне была влюблена, нарисовал под ее окном розу. Просто мелом на асфальте… Наверное, у него не нашлось денег, чтобы купить настоящую, тогда не было заведено давать детям на карманные расходы, а цветок попроще он счел недостойным этой девочки. Неужели она была когда-то прекрасна? Самой не верится…
С трудом вернувшись в нынешнее тело, давно пожухшее, Нина Васильевна проговорила сдержанно, наспех размяв губы, онемевшие от вспомнившегося восторга:
– Я вас от души поблагодарю, когда вы поймаете убийцу Анечки…
Потом, спохватившись, добавила:
– И Миши, конечно.
От Логова это промедление не укрылось. Мило («Нет, не подходящее слово!» – рассердилась она на себя) склонив голову набок, он спросил почти ласково:
– А вы не так уж огорчены его смертью…
– Но ослепила его не я, если вы на это намекаете!
– А у вас не было причин его ненавидеть?
Ей захотелось отвернуться к манежу: лучше на дрессированных собачек смотреть, чем выдерживать этот взгляд, понимающий больше, чем она хочет сказать. Сухие пальцы впились в подлокотник кресла: «Правду и только правду? Но я ведь не на суде… Сам дознается, потом будет считать, будто я мешала ходу расследования. Ну и что? За это не сажают».
И все же она заставила себя произнести:
– Не могу сказать, что я любила Мишу… Он очень непорядочно вел себя по отношению… к некоторым людям.
– К девушкам?
Нина Васильевна кивнула. Показалось, будто Логов смотрит на нее с сочувствием. Неужели понимает, как не хочется ей выдавать тайну, доверенную в минуту отчаяния? Но что, если она покрывает сейчас преступника? Точнее, преступницу…
Выдавила через силу:
– Одна наша девочка была вынуждена сделать аборт. Михаил бросил ее беременную.
– Ее имя? – следователь выбрал нарочито деловой тон, чтобы не создавалось ощущения, будто они сплетничают на завалинке.
– Школьник.
– В смысле? Школьница?!
– Нет-нет, – испугалась Нина Васильевна. – Это фамилия – Школьник. Мира.
Не выказав удивления, Сашка кивнула:
– Мира. Я говорила… вам.
«Между собой они на «ты»? – опешила Голубева. – Но они ведь не… Господи, она же совсем ребенок! Или у них в Следственном комитете просто не соблюдается субординация?»
Так думать было легче…
– Да-да, – вспомнил Логов. – Акробатка. Мира Школьник, значит? О ней нам уже известно, и о ее аборте тоже.
– Споро вы работаете!
Он улыбнулся так, что у Голубевой перехватило дыхание: «Боже, как хорош! Как этой девочке удается с ним работать и не влюбиться? Или уже? Нет! Нет. Она смотрит на него не… не таким взглядом…»
– Стараемся. У Миры прочное алиби. Она никак не могла оказаться в зрительном зале в тот момент, уже готовилась к выходу. А ее мать живет в Екатеринбурге и не приезжала в воскресенье в Москву, это наши оперативники уже установили. Конечно, за Миру могла отомстить и другая женщина… Но ее ближайшая подруга, – он взглянул на помощницу, и та подсказала:
– Любаша.
– Женщина-змея.
– Именно! У нее тоже алиби: она была не одна во время выступления гимнастов. Другие подруги у Миры есть?
Нина Васильевна покачала вытянутой головой:
– Я не знаю. Чаще они проводят время с Любашей, так что…
– Нина Васильевна, а другие девушки… И не только девушки! Могли возжелать мести Мише Венгру?
– Не только девушки? Но ведь мальчик видел женщину?
– Это мог быть переодетый юноша. Вас же не поразит, если я назову Михаила бисексуалом?
– Не поразит, – ответила она с вызовом, который и самой тут же показался смешным, хотя Логов не усмехнулся. – Но тайны такого рода мне неизвестны. Никто из наших артистов мне лично на Венгра не жаловался.
– А Мира Школьник жаловалась?
– Нет. Я… Я просто однажды застала ее в туалете, – Нина Васильевна замялась. – Неудобно говорить об этом…
Саша спокойно спросила:
– У Миры началось кровотечение?
– Да, – выдохнула она с облегчением. – Я помогла ей найти… средства. И услышала, как она бормочет: «Чертов Венгр!» Что-то в этом духе… Ну и потом она призналась, что сделала аборт. Я посоветовала ей взять больничный, чтобы организм восстановился, ведь это настоящее испытание… Но Мира очень беспокоилась, что подводит своих ребят. Вот не помню, решилась она отдохнуть или нет?
Не дослушав ее, Саша беспокойно заерзала, и Логов повернулся к ней:
– Что?
Но она впилась взглядом в лицо билетерши:
– А до Венгра у Миры были с кем-то отношения? Этот парень мог чувствовать себя оскорбленным… Несчастным. Может, он даже хотел отомстить!
– Неплохая мысль, – одобрил Артур Александрович. – Что скажете, Нина Васильевна?
– С кем? – повторила она в замешательстве. – Право, я даже не знаю…
– Я выясню, – опять вмешалась Саша. – Почему мне сразу в голову не пришло?
Голубевой вспомнилось, как говаривал сторож, служивший в их музее: «Хорошая мысля приходит опосля». Но повторять этого вслух она не стала, ей не хотелось программировать этих людей на неудачу.
Дверь бухгалтерии оказалась закрыта, но я не отступила и постучала несколько раз. Довольно громко, Марта наверняка услышала сразу. Почему она не спешила открыть дверь, догадаться было несложно: лицо ее опухло от слез, и мне даже показалось, будто она постарела за последние дни.
– Слушаю, – бросила Марта, глядя на меня как на врага.
И, в общем-то, она была права: мне ведь тоже не хотелось считаться ее другом, хоть я и помогала вычислить убийцу человека, которого эта женщина любила. А он ее нет… Теперь я в этом не сомневалась. Нам сразу говорили, что Венгр бросался на все, что движется, но в душе я долго пыталась защитить погибшего, ведь Миша виделся мне малышом, потерявшим маму. Отцу не до него, а старший брат ненавидит. В сравнении с Венгром меня можно было считать просто баловнем судьбы, ведь я купалась в маминой любви целых восемнадцать лет. Все детство.
А его было совсем не радостным, сумрачным… Может, потому он и выбрал цирк – этот сверкающий мир смеха, блесток, разноцветных шариков, громких аплодисментов? Миша так дрался за свое право переселиться в эту иллюзорную реальность, даже с родным отцом! И здесь нашел погибель… Вот уж воистину: бойтесь своих желаний.
– Позвольте войти?
Я произнесла это официальным тоном и не улыбнулась Марте, что как раз и заставило ее очнуться, ведь в ту минуту за моими плечами темным маревом колыхался весь Следственный комитет. Бороться с ним у нее не осталось сил, это было заметно.
Отступив, она вяло взмахнула рукой, и я вошла в сумрачный кабинет. Жалюзи были закрыты, словно у Марты началась светобоязнь, но я все же сразу разглядела фотографию пушистого мордастого кота у нее на столе. Смотрел он мрачно, такого не тянет погладить. Если Марте нравятся такие зверюги со взглядом убийцы, может, она и сама в душе…
– Что вы хотели? – ее голос прозвучал сурово.
Усевшись за стол, она выпрямила спину и взяла синюю ручку, будто сама собиралась записывать мои показания, и я почувствовала себя посетителем в конторе, созданной специально, чтобы унижать людей. Но было слишком очевидно: Марте неловко, что я застала ее заплаканной, и она пытается оградить себя железными кольями, лишь бы не позволить мне подобраться ближе.
Уставившись на фотографию кота, я изобразила телячий восторг:
– Ой, это у вас перс? Как же они мне нравятся! Хочу такого же. Только боюсь, ему будет одиноко… С моей-то работой. Я дома почти не бываю. Ваш как переносит одиночество?
Марта уже пришла в себя, и ее лицо теперь выглядело высеченным из белого камня:
– Спокойно. Он умер в прошлом году.
«Значит, кошачий дух от нее давно не исходит». – Мне стало даже жаль, что эта женщина не убийца. Будь моя воля, я изолировала бы ее от мира, ведь в ней чувствовалась озлобленность, способная сделать несчастными еще многих людей. И ее саму в первую очередь.
– Ох… И он тоже? Сколько всего на вас свалилось…
Она безразлично пожала острыми плечами:
– Все умирают рано или поздно.
– Но лучше бы поздно, – я подумала о маме. – А другого котика вы не взяли?
Марта слегка ссутулилась, подбородок уныло обвис:
– Некоторых никем не заменишь.
Оттого, что она произносила слова с прибалтийским акцентом, фразы казались странными, даже загадочными, будто в каждой имелся тайный смысл, хотя, по сути, Марта была права. Мне ли не знать этого?
– И Мишу тоже?
Ее спина тотчас резко выпрямилась, а лицо опять заострилось. Кажется, ей захотелось ударить меня…
– Вы что-то хотели уточнить? Не о котиках же вы пришли поговорить?
– Нет, – согласилась я и перешла на деловой тон: – Мне поручили передать, что ваше алиби на момент убийства Михаила Венгровского подтвердилось. Венеролог Игорь Борисович Климчук дал показания.