Ладно хоть не пришлось составлять новую, потому что убийца сам заявил о своей вине. И это оказался не Денис…
Артуру опять пришлось будить меня: осенью я готова впасть в спячку, как медведица. Недавно он просветил меня, что ученые называют это гибернацией. Хотя, будь моя воля, я выбрала бы анабиоз, при котором настолько снижается жизнедеятельность, что ее можно обнаружить только специальной аппаратурой.
Одному японцу (уже не помню, как его зовут) это удалось блестяще: он потерялся в горах и провел там чуть ли не месяц без воды и еды. Спасло его то, что он как раз и впал в анабиоз. Его организм погрузился в спячку настолько глубокую, что даже пульс пропал, а температура тела опустилась до двадцати с небольшим градусов. Этого удивительного человека спасли, а когда привели в чувство, то выяснилось, что его мозг нисколько не пострадал. По крайней мере, в овощ он не превратился!
А я порой чувствую себя полным овощем, сползая с кровати. Но кофе оживляет мой мозг безотказно, так что я еще не потеряна для общества. На этот раз Артур опять принес мне его прямо в постель, дождался, когда я сделаю пару глотков, и тогда выпалил то, что просто жгло его изнутри:
– Вечером старший Харитонов позвонил в Комитет и попросил, чтобы прямо с утра я приехал к нему домой. Чувствую, нас ждет приятный сюрприз!
Я не стала напоминать, что примерно так он говорил и накануне, однако сюрприз, который нам подкинул Денис, приятным трудно было назвать. Неужели Виталий Сергеевич решил сообщить нам, где прячется его сын? Или Денис тупо сидит дома? Но уже вспомнилось, что вчера Артур первым делом отправил наряд домой к Харитоновым, и там младшего из дрессировщиков не оказалось. Виталий Сергеевич дал им ключи, чтобы не ломали дверь.
Не могу сказать, что известие, которое с таким ликованием сообщил Артур, откликнулось во мне радостью… Нет, разумеется, для нас это было идеальным исходом дела! Но то, что отец сдает своего ребенка… Пусть даже взрослого. Пусть даже убийцу… С точки зрения гражданского долга Виталий Харитонов был прав абсолютно. Но что-то мешало мне восхищаться его честностью. Мама спасала бы меня до последнего вздоха, даже если б я была исчадием ада… Как она плакала, когда мы вместе пересматривали «Овода» (об Артуре!), и трясущимися губами твердила, что ради меня пошла бы на все. И я не сомневалась в этом, хоть и не собиралась подвергать ее веру испытанию…
За окном просветлело и, похоже, похолодало. По нежной голубизне неба плыли золотистые лошади и морские коньки. Почему-то все наводило меня на мысль о скачках… Неужели всерьез хотелось, чтобы Денис сбежал от нас? От отца, от Миры, ото всех, предавших его… Как юный Овод.
Пришлось напомнить себе, что сравнение некорректно: Артур Бертон в девятнадцать лет был невинен, как дитя, а Денис убил не только ублюдочного Мишу Венгра, которого мне не было жаль ни капли, но и Анну Эдуардовну, повинную лишь в том, что ее организм бурно реагировал на кошачий запах. Он сделал это, спасая свою шкуру, за что его жалеть?
Вот удивительно, Овода в советском фильме сыграл однофамилец Дениса – Андрей Харитонов! Невероятный артист… С его лицом, с этими кричащими от боли глазами ему Христа играть бы… Или Иешуа в булгаковской истории. Не довелось.
Преследуют ли актеров перед смертью несыгранные роли? Писателей – ненаписанные книги? Сыщиков – нераскрытые дела? Женщин – нерожденные дети? О чем жалела мама, умирая на площадке нашего подъезда? Или в момент перехода сожаления и мысли покинули ее тело вместе с кровью, вытекающей из раны? Когда-нибудь каждый из нас наверняка узнает, что происходит. Только ни с кем не сможет этим знанием поделиться, вот что обидно…
На этот раз мы перекусили наспех, наслаждаться было некогда. По дороге Артур вызвал оперативников на возможное задержание, а те наверняка прихватят пару крепких полицейских. Да и тигры вряд ли бродили по квартире Харитоновых, поэтому никакого беспокойства я не испытывала. Но настроение все равно никак не улучшалось, хотя в солнечную погоду оно обычно восстанавливается само собой. Артур тоже притих и включил радио. Ему всегда удавалось каким-то образом угадывать, что у меня на душе…
За окном машины пронеслись светлоликие особняки нашего поселка и чеховские домики с мезонинами, которые беспощадное время один за другим стирало с лица земли. Потом мы влились в железный поток на Ярославке, но у нас было преимущество перед медленно ползущими в пробке: Артур выхлопотал себе право ездить по автобусной полосе, и мы гордо неслись к Москве, обгоняя всех.
Садовое кольцо приняло нас, оживленно змеясь, и мы просто долетели до Баррикадной, где в одной из знаменитых сталинских высоток жили Харитоновы. Я поинтересовалась, на каком этаже их квартира, и Артур неожиданно пропел:
– На двенадцатом этаже не погасло твое окно…
– Что за песня? – удивилась я.
У него возмущенно округлились глаза:
– Ты не знаешь? Хотя откуда тебе… Вообще-то ее исполнял Владимир Трошин, это я потом нашел запись концерта. А запомнил эту песню, потому что моя мама любила ее и пела. Аккомпанировала себе на фортепиано.
– Твоя мама была пианисткой? – он никогда об этом не говорил.
– Ну что ты! Но музыкальную школу окончила. Любила подбирать песенки. Мне в детстве нравилось слушать, как мама поет…
Я почти не сомневалась, что Артур откажется, и все же попросила:
– А спой мне? Вот эту – про двенадцатый этаж.
И он даже не отпустил банальную шутку про то, что сегодня не в голосе, а просто выключил радио и запел тихонечко, не сводя глаз со шпиля высотки, к которой мы приближались:
Зимний город заснул уже,
В синем сумраке лишь одно
На двенадцатом этаже
Не погасло твое окно.
Я вхожу в автомат ночной,
Этот свет как тревожный взгляд,
Набираю номер я твой,
И сигналы к тебе летят…
А кругом ни машин, ни шагов,
Только ветер и снег…
В самом центре Москвы
Не заснул человек.
Голос в трубке слегка дрожит,
Я волненье твое ловлю.
«Что с тобой случилось, скажи».
Отвечаешь ты мне: «Люблю».
Я молчу, я готов обнять
Даже дом у Москвы-реки,
Повтори мне это опять,
Только в трубке гудки, гудки…
Внезапно он замолчал, и я поняла, что Артур вспоминает уже не свою маму, а мою.
Мешать ему я не стала, тем более мы почти подъехали к дому Харитоновых. Как им удалось пробраться в это убежище избранных? Может, их предки являлись крупными советскими чиновниками? Или они потомственные артисты цирка? Почему я до сих пор не поинтересовалась историей их рода?
– Дед старшего Харитонова был крупным военачальником, – неожиданно ответил Артур на мой непрозвучавший вопрос. – Чуть ли не с Жуковым воевал. Вместе, конечно, а не против. Знал бы он, кто очернит его имя…
Голос его звучал абсолютно ровно, как будто все это время мы и обсуждали дело.
– Это пока еще не доказано, – возразила я. – Против Дениса у нас лишь то, что он пустился в бега. А улик-то и нет толком!
– Верно, – согласился Артур нехотя. – Даже если мы нарядим его в женское платье и покажем Гоше, не думаю, что для суда этого будет достаточно. А его мотив адвокат закопает одним махом. По большому счету это ж ерунда какая-то…
– Ерунда?!
– И то, что на видеозаписи Денис использовал лазерную указку, тоже не доказательство. Миллионы людей именно так и играют со своими кошками! Так что он дурака свалял, скрывшись от нас…
– Тогда как мы вообще можем его арестовать? На каком основании?
В глазах Логова больше не искрился азарт, они выглядели усталыми, хотя день только разгорался, и я мысленно отругала себя за то, что начала нудеть. Он произнес почти равнодушно:
– Остается надеяться только на помощь старшего Харитонова.
Я не выдержала:
– Тебе не кажется странным, что он решил сдать собственного сына?
– Кажется, – согласился Артур, не глядя на меня. – Но я и не такое видал… Тем более мы еще не знаем, что его побудило. Может, Денис угрожал ему, когда отец догадался, что произошло на самом деле. И тут уж кто кого… Старшему тоже еще пожить хочется.
Эта последняя фраза всплыла в моей памяти, когда мы вошли в огромную квартиру Харитоновых. Дверь оказалась не заперта, и это сразу насторожило Артура. К моему изумлению, на этот раз он прихватил с собой пистолет и осторожно толкнул дверь стволом. Оперативники еще не подъехали, и стоило бы подождать их во дворе, но мы уже поднялись на двенадцатый этаж, а торчать на лестничной площадке, когда разгадка находится в нескольких метрах от него, было не в характере нашего следователя.
Внутри стояла тишина, которая сразу показалась мне мертвенной… Или это я притянула потом? Но страшновато стало уже в тот момент, когда мы перешагнули порог. Артур свободной рукой задвинул меня себе за спину, и я не стала сопротивляться. Если б я не была так любопытна, то наверняка предпочла бы подождать в подъезде.
Вряд ли с порога стометровой квартиры можно расслышать дыхание человека, но я могла бы поклясться, что ни в одной из комнат никого нет. Невозможно сидеть настолько беззвучно…
Но я ошиблась.
Мы с Артуром скользили от одной двери к другой, бесшумно открывая их и заглядывая внутрь. Они были пусты. Я наспех успевала оценить, как стильно, хоть и несколько старомодно, обставлено жилище дрессировщиков. Эту нарядную и добротную мебель наверняка произвели в начале прошлого века, а то и раньше. Осталась от предков военачальника?
Взгляд невольно цеплялся в каждой комнате за маленькие фигурки тигров. Денис любит хищников… Значит ли это, что отчасти он и сам хищник и запах крови сводит его с ума? Миша стал соперником, и Денис устранил его. Билетерша не была желанной добычей, она просто помешала охоте… А кто еще может стать его добычей? Мира?
«Надо было позвонить ей! – спохватилась я. – Предупредить… Вдруг он опасен и для нее? Она ведь предала его… По крайней мере, с его точки зрения».