– Написали? – Варя, вздрогнув, отодвинула лист. – Ну, давайте, я прочту, а вы пока чайку попейте. Сидорчук вон рогаликов вам свежих принёс. У нас в городке пекут. В столице таких не увидишь! А может, журнальчики полистаете? А я сейчас ознакомлюсь и вопросы задам.
Варя, вздохнув, пододвинула ближе блюдце с рогаликами и неожиданно ощутила сильный голод. Сдоба оказалась действительно великолепной. Чай, ароматный, терпкий, уже остыл, но всё равно бодрил, прогоняя остатки сна и плохого настроения.
– Ну что, ознакомился с вашим творчеством, – Иванов добро улыбнулся. – Хорошо пишете, литературный дар имеете. У нас тут институтская молодёжь альманах надумала выпускать литературный, так что присоединяйтесь! А вот вы пишите, капитан с лейтенантом ехали с вами в купе. Они никаких вопросов вам не задавали? Фамилии их не помните?
– Ой, да что вы! Они хорошие. Капитан всё так заботился, всё курицей домашней угощал. А лейтенант на каждой станции в буфет бегал. Да они всё больше про свою службу говорили. В командировку они ехали, в местное пехотное училище.
– Ну ладно, хорошо… – Иванов достал папиросу, смял мундштук, но, засмущавшись, прикуривать не стал. – А наши два молодца, одинаковых с лица – Суровикин и Суровцев, они как? Не грубили вам?
– Да я уж и не помню. Всё так неожиданно случилось, всё так быстро. Они же коллегами представились, из Лесного.
– А в купе четыре места. Больше попутчиков не было?
– Мужчина был. Он вечером сошёл. Или ночью. Но после Новосибирска, это точно. Поезд ещё долго там стоял, на той станции.
– Как выглядел, не помните?
– Да просто, обыкновенно. Штаны серые, в полоску, сапоги хорошие, добротные такие, вроде кожаные.
– Яловые или юфтевые?
– Да я в этом не разбираюсь, я из таких тонкостей только и могу, что от кирзовых сапог все остальные отличить. Да и товарищ неразговорчивый был. Представился Геннадием. Сказал, что заготовитель по линии потребкооперации, закинул вещмешок на полку и проспал всю дорогу.
– Что ещё из одежды на нём было? Не запомнили случайно?
– Да фуфайка, синяя. Свитер вязаный, шерстяной… – Варя, склонив голову вправо, задумалась.
– А свитер он всю дорогу не снимал?
– Да он ехал всего станций пять-шесть. А свитер, да. Когда он выходить собрался, я не спала. Так, дремала. Он рубаху поправил, свитер поднял и рубаху в брюки заправил. Я ещё подумала – смешная рубашка, яркая, хоть петрушкой в балаган иди.
– Ночью рассмотрели?
– Да. Там как раз фонарь в окно светил. А ещё он дверь купе приоткрыл, вещмешок выставил. Быстро так одежду в порядок привёл, фуфайку накинул, шапку на голову и вышел.
– Посмотрите, этот человек? – Иванов достал из синей папки рисунок и протянул его Варе.
– Да, похож. Я особо не рассматривала. Хотя, знаете, у него на руке ноготь сорванный. Уже подживший, но видно, что недавно поранился. Он когда чай пил, заметила. На правой руке, на большом пальце.
Иванов сделал в блокноте пометку.
– Ну ладно, пожалуй, всё на сегодня. Вас уже Ветров заждался. – Он нажал звонок – тут же в дверях возник солдат и замер, вытянувшись по стойке «смирно». – Значит, так, Сидорчук, проводи Варвару Фёдоровну в первую приёмную.
Варя улыбнулась, подумав, что майор – очень приятный человек, покинула кабинет. А Иванов, задумчиво посмотрев ей вслед, подождал, пока закроется дверь. Потом он взял телефонную трубку, набрал номер.
– Экспертиза? Дайте мне Быкова. Да. Срочно. – Он, дожидаясь, пока старший судмедэксперт подойдёт к телефону, закурил. Лицо его, умное и доброе, стало серьёзным, лохматые брови сошлись к переносице. Он посмотрел на карту железных дорог, висящую на стене и, прижав плечом телефонную трубку, сделал две отметки карандашом. – Быков? Да, майор Иванов на проводе. Слушай, Быков, глянь в результатах, что у нашего трупа с пальцами… Да нет, большой палец… Да. Да на правой… Так, спасибо, дружище, помог очень.
Иванов немного постоял, глядя на аппарат, и снова снял трубку.
– Соедините меня с управлением железной дороги… немедленно…
Но Варвара об этом не знала. Она шла по посёлку, ещё находясь под впечатлением от встречи с генералом Ветровым. Он был очень большим человеком, а сам – высокий, плечистый, с крупными чертами лица и большими, как лопаты, ладонями. Варя обратила внимание на мозоли – застарелые, такие бывают у людей, которые много и тяжело работали. Генерал заметил её взгляд и рассмеялся – от души, весело.
– С четырнадцати лет на сталеплавильном заводе работал, – сказал он. – Тогда, Варенька, работать с малолетства шли, чтобы прокормиться. Это сейчас Советская власть даёт детям возможность учиться, отдыхать, но самое главное – учиться. Вот и вы, милая девушка, несмотря на тяжелейшее военное время, выучились, и не только выучились, но и готовитесь стать учёным. Да-да, не смотрите так удивлённо! Я вот только что говорил по телефону со своим московским другом. Позвонил в такую рань, не спит, переживает, как, мол, там моя девочка устроилась. Не догадываетесь, о ком говорю? – Он хитро улыбнулся, а Варвара, смутившись, отрицательно покачала головой. – Ну как же, профессор Приходько, Владимир Евграфович просил меня лично проследить, чтобы у вас всё было хорошо и с защитой не затянулось. Он, видите ли, делает на ваши способности большую ставку. Ну и обижается, естественно, что лучшую сотрудницу перехватили.
– Да что же он так на вас, – смутившись, пролепетала аспирантка, – и никто меня не переманивал, я сама замуж вышла, сама к мужу приехала.
– Вот-вот, всё это я ему рассказал, но вы же знаете профессора? Владимир Евграфович так в меня вцепился, что я просто был вынужден дать ему обещание, что отпущу вас сразу же, как только защитите кандидатскую диссертацию. И мужу вашему перевод в столицу устрою – ну, негоже разлучать любящих людей.
– Да что вы, не надо! Я буду работать там, где нужна, где мой труд принесёт большую пользу.
– Ну, это не вам решать. Партии виднее, где вы нужны и где полезнее, – возразил Ветров. – Ну, милочка, рад был познакомиться с любимицей нашего уважаемого профессора, и – будьте уж так добры – не затягивайте работу, пишите диссертацию. А, впрочем, работать вы будете у Михалькова, а он учёный первоклассный, не даст вам закиснуть.
Глава восьмая. Ночные похождения
(Начало июня 2014 года)
Самогонка у Балашихи оказалась что надо. Крепкая, настоянная на травах и кедровых орешках. Хорошая самогонка, иному бальзаму сто очков форы даст.
– Да, – сказал Пётр, – плоть слаба, но дух силён.
– Точно, мясо мягкое, но самогонка крепкая, – ответил я ему в тон.
Очень крепкая самогонка, и скоро вся жизнь стала казаться лёгкой, красивой, а мы сами себя видели сильными, смелыми, могучими.
– Слышь, Петро, а чего этот мамонт или кто там топает, в деревню попёрся? Он чё, совсем нюх потерял? Не, не порядок!
– У нас раньше за такое рыло чистили, – пьяно пролепетал Петро. На него балашихина самогонка действовала по-другому. Ботаник то и дело клевал носом, порываясь заснуть.
– А щас что? Время другое? Мы тоже начистим! Пошли!
– К-куда?
– На кудыкину гору. Щас мы эт-того топотуна оттуда вытащим и популярно объясним, по-пацански, как надо в гости ходить!
– Не-е, ты что. Туда нельзя. Там страшно. Там действительно страшно, – Петро положил голову на сложенные руки и, блаженно улыбаясь, закрыл глаза. – А ты пьяный совсем по-другому говоришь, по-хулигански. Такие, как ты, в школе меня очкариком обзывали. Давай им тоже рыло надраим?..
– Начистим, – пьяно поправил его. – А ну, не спать! – скомандовал я, разливая остатки самогонки по стаканам. – Давай, накатили и вперёд!
– Пошли. – Петро кивнул. – Только амуниция нужна. Там колючку надо как-то пройти.
– Ерунда. Инструмент у тебя есть?
– У Исмаилыча инструмент хороший был. А у меня так себе. Но… ладно. Вон там, в кладовке, рюкзак со снаряжением. Сам собирался отправиться, да одному как-то не с руки.
– Фонари? – Петро кивнул. – Хорошо. Ну всё, вставай братан, пошли. Если мы сейчас шею не намылим, то потом уважать себя не будем. Вот ты меня уваж-жаешь?
– Уважаю, – согласился Петро, вставая. При этом его повело в сторону, но он, собрав остатки воли, удержал равновесие и бодро двинулся к двери. Дверь открыли с третьей попытки – вдвоём толкали её наружу, когда она открывалась вовнутрь.
– Боже мой, куда мы прёмся? – мелькнула у меня в голове последняя трезвая мысль, но её тут же захлестнула волна пьяного ухарства.
Мы вывалились в тёмную непроглядную ночь, в тишину, и будто в другой мир вообще. На свежем воздухе я немного пришел в себя. Нет бы повернуть назад, но фонарик светил ярко, дорога перед нами была сухой и ровной. С заливных лугов, стелясь по земле, змеились ленты тумана. И гора… Гора ясно виднелась в свете заходящей луны.
– Вперёд, вперёд! – Петро, тоже на удивление бодрый, махнул фонариком.
– Фигня, прорвемся! – крикнул я, подумав, что для меня эта гора такой же вызов, как для быка красная тряпка.
– Ну, где ты там? – замигал фонариком Петро.
– Иду. На подходе.
– Сейчас по главной улице выйдем на институтскую трассу и по ней километра два до колючки. Ну, ты дорогу должен помнить. Хотя бы приблизительно.
– Помню, – мотнул я головой и тут на меня накатила дурнота. Не то от выпитой самогонки, не то ещё от чего.
– Луна сейчас сядет, темно станет. Но у нас фонарики, – тряс меня за руку Петро. – Ау, ты меня слышишь? Или опять поплохело?
– Ничего, ничего. Идём.
Дальнейшее я помню смутно…. косматая стена тумана, освещенная нашими фонариками… ржавая колючая проволока… потом бетонная стена и тщетно пытающийся вскарабкаться на неё Петро… пролом в стене, неожиданно открывшийся слева… голос ботаника… фразы, произнесённые зловещим шепотом… «здесь колючка»… «ничего… перекусим»… потом ровная площадка и какие-то сооружения, приземисто проглядывающие справа…
– Пришли? – спросил я, стараяс