– Исмаилыч денег не жалел. Компьютер мощный попросил – пожалуйста. Технику – любую за любые деньги, микросхемы в этой коробке, – он постучал по корпусу системного блока, – знаешь, сколько стоят? Сам собирал его! А сканер? Тоже моя разработка, для перехвата информации с компьютера охраны. Тоже никому не нужен, сколько с ним порогов оббил!
Петро сказал это с обидой, даже с какой-то детскостью в голосе. Если бы не интонация, я бы так и не понял, кто передо мной, продолжая подозревать ботаника во всех преступлениях, вместе взятых, и в каждом в отдельности. Но тут всё встало на свои места: я сталкивался с такими типами, – самоделкины, учёные и просто изобретатели, они порой придумывали такие гениальные штуки, что просто диво! Но так на всю жизнь и оставались «подающими надежды непонятыми гениями». И ещё большими детьми, которым не нужно было ничего, кроме их игрушек. Исмаилыч, видимо, сразу понял это, а до меня дошло только спустя неделю. И сейчас смотрел, как горят глаза комсомольца семидесятых, как раскраснелось счастливое лицо, пока он рассказывал о своих разработках. А их было много, внушительно много…
– Представляешь, информация с датчиков и камер идёт сюда, а я потом ретранслирую на комп охраны чистую картинку, а вот здесь можно видеть весь путь группы. Вот схема института в 3D, вот привязка к спутниковой фотографии, вот вся зона, как на ладони. Такого даже у охраны нет!
– Так что ж ты, Петенька, меня тут сказками кормишь о мереченьях, о чудинах каких-то, топотуна вот выдумал? А?! Я всё жду, что оборотень вот-вот появится. Появится же?
– Это не сказки, – ответил Петро и будто погас. – Сейчас сам увидишь. Дай флешку…
На дисплее появилась запись с внутренней камеры наблюдения. Внизу стояла отметка времени и дата – сентябрь прошлого года. Цепочка фонарей блёкло высвечивает колючую проволоку. Вот из темноты появляются три фигуры…
– Тут я прокручу – нет событий, всё как обычно. А вот здесь запись с камеры в ремонтном цехе, – он щёлкнул мышкой, и на экране замерло перекошенное от ужаса лицо пожилого кавказца. – Дядя Петавкан, – пояснил ботаник.
Дальше – будто в дешёвом фильме ужасов: трое мужчин от кого-то убегают. Часто оглядываются назад. Спотыкаются, перескакивают через перевёрнутые ящики, падают и встают. И исчезают из поля обзора камеры.
– И чо?! – грубо спросил его я. – И чо?!! Ну, бегут, ну лицо перепуганное. Кто следом-то? Дальше-то что?
Ботаник надулся.
– Не знаешь, что сказать? Давай-ка, Петруша, я тебе помогу! Начну с того, что у тебя дома, в компе очень интересное видео прямо на рабочем столе лежит. Я-то думал, что ты клип вырезал из триллера, но в главной роли там, оказывается, твой дядя Пехлеван..
– Петавкан, – буркнул Петро. – И он не мой дядя, а Исмаилыча… ныне покойного…
– Тот же хрен, только вид в профиль, – осадил его я. – Так вот дядя нашего Исмаилыча, ныне покойного, в твоём компе безуспешно отмахивается от какой-то непонятной, но молниеносной твари, а потом с ним происходит то же, что с нашим шустрым замом по хозвопросам – голова отлетает в сторону, как футбольный мяч. Есть что добавить?..
– Есть. Но ты всё равно не поверишь…
Глава тринадцатая. Реликтовая роща деревьев гинкго
(Конец декабря 1952 года)
Исследовательская группа вышла рано. Профессор Михальков инструктировал группу перед выходом:
– Дойти до объекта, осмотреть, определить количество снега на объекте, снять показания с приборов – вы, Варенька, знаете, как с самописцами обращаться… – Варя кивнула, сдерживая улыбку. Профессор был похож на Деда Мороза – длинная, начинающая седеть борода, очки и добрая улыбка. На морозе он раскраснелся, а шмыганье носом – профессор недавно переболел гриппом и ещё не до конца выздоровел – делало его по-домашнему уютным и добрым. Он скорее казался дедушкой – заботливым, любящим, чем учёным с мировым именем. – …Кроме того, поскольку помимо вас в группу входит иностранный специалист Коэтиро Кайфу, с вами пойдёт контролёр Балашова Валентина Сергеевна. А также от комендатуры будет сопровождать вооружённый сотрудник, – тут Михальков поморщился, видно было, что ему, человеку интеллигентному и культурному, очень не нравятся эти «вынужденные» формальности. – Варенька, милочка, вы уж там поаккуратнее, – шёпотом предостерёг он, – это не в институте, не стоит, знаете ли, при них говорить всё, что в голову придёт. Поймут не так, истолкуют превратно, а потом засядут рапорты строчить… Ну, вы меня поняли? – И он, погладив Варю по голове, словно она была ребёнком, быстро повернулся и пошёл прочь.
Шли споро. Путь лежал по накатанной лесовозной дороге. Варвара сначала удивлялась, почему не дали машину, но потом, залюбовавшись красотой зимнего леса, забыла об этом. Со всех сторон, то ближе, то дальше, слышался шум бензопил – на заготовке леса работали заключённые, но с дороги делян не было видно. Снег, сверкающий, чистый, слепил глаза, но лезть в карман за солнцезащитными очками Варе не хотелось. Мороз, хоть и несильный, пощипывал щёки, лоб, и снимать рукавицы она не стала. Так и шла, щурясь.
Варвара с японцем впереди, за ними следом, поотстав на пару шагов, семенила «надзирательница» Балашова. Поход ей явно не нравился: она поджимала губы, хмурилась и то прибавляла шаг, едва не наступая на пятки «подопечным», то отставала, останавливалась, поджидая автоматчика, мерно шагавшего в арьергарде маленького отряда. Автоматчику прогулка нравилась. Он закинул на спину свой ППШ, сунул в карман солдатские рукавицы и, временами улыбаясь, насвистывал какой-то простенький мотивчик.
Варя сначала морщилась, чувствуя неотвязный запах духов Балашихи, но потом та отстала, не выдержав темпа, заданного японцем, и Варвара на время забыла о сопернице. Она то и дело поглядывала на спутника. Коэтиро шёл так, будто не нёс на плечах тяжёлого рюкзака – легко, пружинисто – так идёт небольшой, но сильный зверь. Он то и дело поворачивался к девушке и улыбался – спокойно и добро, почти как Михальков во время инструктажа. Почти, да не совсем… Варе казалось, что в глазах его она видит те искры тепла, которых так и не дождалась от мужа. Варя тоже улыбалась – непроизвольно. Впрочем, улыбка не сходила с её губ со вчерашнего вечера, она даже уснула так – улыбаясь. Придя домой, первым делом развернула свёрток и ахнула! Небольшая, с ладонь величиной, бумажная хризантема казалась настоящей. И лепестков в ней действительно тысяча – не поленилась сосчитать.
– Коля… – Японец в ответ слегка склонил голову, будто кланяясь. – Коля, – прошептала Варя, – спасибо за подарок!
– Варя-тян… – выдохнул он, – это не подарок, это знак уважения. Хризантема с тысяча лепесток есть много значений. Жаль, что ты не знакомишься с нашим мудростью.
– У каждого народа своя мудрость, нет немудрых народов, – ответила Варя, не понимая, отчего она так смутилась. А Коэтиро улыбнулся – широко, солнечно. Девушка споткнулась, потеряла равновесие, но не упала – крепкие руки спутника обхватили её за плечи.
Рёв и топот не сразу ворвались в её сознание. Она будто растворилась в непроницаемой глубине чёрных глаз, время замерло в том самом миге, который оканчивается слиянием двух сердец, двух душ в одну. Губы раскрылись для поцелуя. «Варя-тян», – выдохнул Коэтиро… и отступил, опустив руки.
Рывок, разворот – и она смотрит совсем в другие глаза – серые, бешеные, на перекошенном лице мужа.
– Ах ты ссс… – прошипел он и тут же будто кто стёр с лица Виталия ненависть. Глаза расширились, на лице появилось выражение растерянности. – Мама… – пробормотал он.
– Товарищ майор, товарищ майор, на вверенном мне… – докладывал сержант, но майор будто не слышал его. Губы его шевелились, но с них не слетало ни звука. Только Варвара могла понять по движениям губ, какие слова говорит ей этот человек, которого язык не поворачивался сейчас назвать мужем.
– Не видишь, плохо ему, вызывай с ближайшей точки машину, – зачастила Балашова. Сержант достал из-за пояса телефонную трубку, подбежал к столбу на обочине, открыл дверцу металлического ящика и вставил туда штекер шнура. Несколько раз повернул ручку сбоку и что-то прокричал.
– Сейчас будут, выехали. Разрешите продолжать движение, товарищ майор?
– Продолжайте, – ответила вместо него Балашова.
– Я не к вам обращаюсь, товарищ ефрейтор.
– Продолжайте, – прохрипел майор Жатько, опускаясь на снег, – продолжайте, сержант. – И тут же, взяв Балашову за руку, потянул к себе:
– Останешься со мной.
Дальше Варя не стала смотреть, не могла. Она не любила мужа – сейчас поняла это со всей ясностью. Но смотреть на торжество соперницы – это оказалось выше её сил.
Всю дорогу молчала, глядя перед собой. Спроси Коэтиро, о чём она думает, Варя вряд ли бы ответила. В голове будто стоял туман. Но японец молчал, понимая, что творится в душе спутницы. И только когда подошли к роще, он тронул её за плечо – легко, едва коснувшись, и сказал:
– Варя-тян, смотреть сад души…
Девушка подняла взгляд и замерла. Если можно представить душу чем-то материальным, как-то нарисовать, слепить, вырастить её, то она бы выглядела именно так: белые, слегка светящиеся стволы будто парили среди широкой поляны, у корней клубилась лёгкая дымка, искрясь мириадами искорок – белых, синих, красных, розовых… Тонкие ветви, переплетённые кружевницей-природой в уникальный, на первый взгляд хаотичный, но в чётко рассчитанный узор, стремились вверх: казалось, ещё секунда – и они растают и улетят, растворяясь в бездонной голубизне неба. И Варя, и Коэтиро забыли о времени, очарованные красотой, но деликатное покашливание автоматчика вывело их из транса:
– Товарищи учёные, давайте поторапливаться. Хорошо бы успеть на вечернюю возку, быстрее дома будем. А лесовозы в шесть пойдут, как раз стемнеет.
Коэтиро вынул из рюкзака две пары снегоступов и потянулся ещё за одной парой.
– Я вас здесь подожду, товарищи учёные. По инструкции не имею права находиться на территории объекта. Костерок разожгу на старом месте и ждать буду.