Вторая женщина взяла новый компаньон Мэри и освободила его от стерильной упаковки. Вид лицевой панели был Мэри уже хорошо знаком, но обратной стороны она никогда до сих пор не видела. Она была рельефной, как топографическая модель, с возвышенностями, углублениями и бороздками, в которые, по-видимому, укладывались кровеносные сосуды. Мэри с тревожным интересом следила за тем, как её лучевая артерия – любимый сосуд самоубийц – оказалась перерезана. Её тут же зажали с обеих сторон, но не раньше, чем столбик крови длиной по меньшей мере с ладонь оказался выплеснут наружу.
Мэри вздрогнула и подумала о том, каким образом Вессан Леннет, создательнице кодонатора, удалось самостоятельно удалить свой компаньон; это, похоже, невероятно трудно.
Корбонон теперь орудовала лазерным скальпелем, похожим на тот, которым Мэри самой пришлось воспользоваться, когда Понтера подстрелили возле здания ООН. Концы лучевой артерии оказались подсоединены к двум отверстиям на задней части корпуса импланта. Мэри знала, что у компаньона нет собственного источника питания: он получает энергию от идущих в теле носителя процессов. Что же, энергия артериального кровотока – источник энергии не хуже прочих. Должно быть, в компаньон была встроена миниатюрная гидроэлектростанция – или в данном случае следует говорить «сангвиноэлектростанция»?
Мэри собиралась отвернуться – она всегда торопилась переключиться на другую программу всякий раз, как натыкалась на сериал «Операция» на Учебном канале. Но всё это оказалось ужасно интересно. И она продолжала смотреть, как заканчивают установку компаньона, как прижигают кровеносные сосуды, как края разреза скрепляются микровспышками лазера. Наконец, края компаньона были обмазаны похожим на замазку герметиком, по-видимому ускоряющим заживление.
Оставшаяся часть операции – установка в уши двух кохлеарных имплантов – была совсем простой, или, возможно, Мэри так показалось из-за того, что она не могла наблюдать за процессом.
Наконец, всё закончилось. Руку Мэри отмыли от крови, с лицевой панели компаньона убрали защитную плёнку, а кохлеарные импланты отрегулировали и откалибровали.
– Готово, – сказала Корбонон, потянув за бусину контрольного штырька на панели компаньона. Всего таких бусин там было шесть, все разного цвета.
– Привет, Мэри, – произнёс синтезированный голос. Он звучал будто бы в самой середине её головы, в точности между ушами. Голос был неандертальского типа – глубокий, резонирующий, вероятно женский, – но звук «и» в её имени он произносил безупречно: очевидно, эту проблему уже успели решить.
– Привет, – ответила Мэри. – Э-э… как я тебя должна называть?
– Как пожелаешь.
Мэри задумалась.
– Как насчёт «Кристина»? – Кристиной звали Мэрину младшую сестру.
– Неплохо, – сказал голос у неё в голове. – Конечно, если передумаешь, то можешь переименовать меня когда угодно и так часто, как захочешь.
– Хорошо, – ответила Мэри. Потом добавила: – Я слышу, ты правильно произносишь все звуки?
– Да. Я также умею пользоваться аббревиатурами.
Мэри восхитилась:
– Надо же! Компаньон Понтера не умел.
– Это не особенно сложно запрограммировать, – ответила Кристина, – когда известна базовая концепция.
Мэри вздрогнула, ощутив, как кто-то тронул её за плечо. Разговаривая с компаньоном, она совершенно перестала обращать внимание на внешний мир: интересно, наклонила ли она голову так, как обычно делает Понтер; приходит это само собой или этому надо учиться – как форме вежливости, способу дать окружающим знать, что ты в данный момент занят другим.
– Итак, – сказала Корбонон, улыбаясь Мэри, по-прежнему сидящей в операционном кресле. – Я так понимаю, ваш компаньон заработал?
В первый раз Мэри услышала перевод так, как слышит его Понтер – не через внешнее ухо, а когда слова словно бы распускаются прямо внутри головы. Компаньон оказался прекрасным имитатором; хотя английские слова несли на себе печать какого-то едва уловимого акцента – как будто в исполнении Уильяма Шетнера[40], но произносились они голосом, очень похожим на голос самой Корбонон.
– Ага, точно, – ответила Мэри – и как только она замолчала, внешний динамик компаньона издал звуки, которые Мэри опознала как перевод её реплики на неандертальский: – Ка пан ка.
– Значит, всё в порядке, – сказала Корбонон, улыбаясь. – Мы закончили.
– Мой компаньон уже ведёт передачу в архив алиби?
– Да, – ответила Корбонон, и Кристина, переведя сказанное ей «Ка», добавила от себя: «Передача ведётся».
Мэри встала с кресла, поблагодарила хирурга и её коллегу и удалилась. Выйдя в вестибюль этого медицинского учреждения, она обнаружила там четверых мужчин-неандертальцев, у каждого из которых, по всей видимости, была сломана рука или нога. Один из них был облачён в серебристые одежды эксгибициониста. Мэри, рассудив, что уж он-то не станет обижаться на расспросы, подошла к нему и спросила:
– Что случилось?
– С нами? – уточнил эксгибиционист. – Как обычно: охотничьи травмы.
Мэри вспомнила Эрика Тринкауса и его наблюдение о том, что древние неандертальцы имели следы травм, схожих с теми, что ковбои получают на родео.
– На кого вы охотились? – спросила она.
– На лося, – ответил эксгибиционист.
Мэри была разочарована тем, что это оказался не какой-нибудь зверь поэкзотичнее.
– И он того стоил? – спросила она. – В смысле, переломов?
Эксгибиционист пожал плечами:
– Лосятина того стоила. Не будешь же есть одних только голубей и бизонов.
– В таком случае, – сказала Мэри, – надеюсь, вас быстро залатают.
– О, не сомневайтесь, – с улыбкой ответил эксгибиционист.
Мэри попрощалась и вышла из больницы под предвечернее солнце; возможно, её разговор с эксгибиционистом станет гвоздём его программы.
И вдруг она осознала: она только что находилась в одном помещении с четырьмя незнакомыми мужчинами, и вместо того чтобы терять голову от ужаса, как в своём мире, даже после установления личности её насильника, она не почувствовала ни малейшего беспокойства. Наоборот, она подошла к одному из мужчин и мило с ним побеседовала.
Она изумлённо уставилась на своё левое предплечье, на компаньона – на Кристину. То, что каждое твоё движение записывается, казалось абстрактным знанием до того, как ей установили постоянный компаньон. Но теперь она осознала, насколько он освободил её. Здесь она была в безопасности. О, вокруг неё по-прежнему могло быть много злонамеренных людей, но они даже пытаться не станут как-то ей навредить… потому что это никогда не сойдёт им с рук.
Мэри могла попросить Кристину вызвать ей транспортный куб, который отвёз бы её к Лурт, но стоял такой прекрасный осенний день, что она решила пройтись пешком. И снова, впервые в этом мире, она обнаружила, что запросто встречается взглядом с другими неандертальцами, словно они были её добрыми соседями, словно она была на своём месте, словно она оказалась дома.
Глава 15
В вулканическом пепле Лаэтоли сохранились отпечатки ног самца и самки австралопитеков, общих предков глексенов и барастов, которые шли рядом, никуда не торопясь, осматриваясь и изучая окрестности: первый маленький шаг первых гоминидов. Людские следы остались также в море Спокойствия и Океане Бурь, на Фра Мауро и в борозде Хэдли, в Декарте и Тавр-Литтрове[41]на Луне – следы поистине гигантских скачков…
После операции Мэри чувствовала себя смертельно усталой, и когда она добралась до дома Лурт, то тут же уснула. Она проспала остаток дня в выложенном подушками квадратном углублении в полу, служившем местным жителям постелью, и проснулась, лишь когда Лурт вернулась с работы двумя деци позже.
– Оцени! – похвасталась Мэри своим новым компаньоном.
Почти все компаньоны одинаковы на вид, но Лурт явно догадалась, что Мэри напрашивается на комплимент.
– Он миленький, – сказала она.
– Симпатяшка, правда? – согласилась Мэри. – Только это не он, а она. Её зовут Кристина.
– Здравствуйте, – сказал синтезированный голос из динамика Кристины.
– Кристина, – сказала Мэри, – это учёная Лурт Фрадло. Она партнёрша Адекора Халда, партнёра моего… – Мэри запнулась в поисках верного термина, потом, пожав плечами, продолжила: – …моего молодого человека, учёного – и посланника – Понтера Боддета.
– Здравый день, учёная Фрадло, – сказала Кристина.
– Здравый день, – ответила Лурт. – Можешь называть меня Лурт.
– Спасибо, – сказал компаньон.
Лурт сделала глубокий вдох, по-видимому анализируя феромоны.
– Гинралд ещё не приходила. – Гинралд была партнёршей Лурт.
– Нет, – ответила Мэри. – Даб и Каратал тоже. – Даб был сыном Лурт и Адекора Халда; Каратал была дочерью Гинралд и её партнёра.
Лурт кивнула:
– Хорошо. Тогда мы можем поговорить. Сложились некие обстоятельства, которые нам надо обсудить.
– Да?
Но Лурт молчала, по-видимому не зная, как начать.
– Я сделала что-то не так? – спросила Мэри. – Я чем-то вас обидела? – Она знала, что этот мир полон культурных различий, но она делала всё возможное, чтобы во всём следовать советам Лурт.
– Нет-нет, – ответила Лурт. – Ничего такого. – Она жестом пригласила Мэри куда-нибудь присесть. Мэри уселась на диван, а Лурт устроилась на стоящем рядом седлокресле. – Это о твоём месте жительства.
Мэри кивнула. Ну конечно.
– Я загостилась? – спросила она. – Прости.
Лурт подняла свою широкую ладонь.
– Пожалуйста, пойми меня правильно. В прошлый раз я была очень рада твоей компании. Но в моём доме и так тесно. Конечно, Даб через пару декамесяцев переедет жить к Адекору с Понтером, но…
Мэри кивнула:
– Но это будет через пару декамесяцев.
– Именно, – сказала Лурт. – Если ты собираешься жить в этом мире подолгу, тебе нужен собственный дом.