Понтер присел с Мегой к столу. По дороге она подобрала еловую шишку и пару красивых камней и теперь непременно желала показать их отцу.
Мэри посмотрела на Вессан.
– Итак, – сказала она, – прототип всё ещё существует?
– Зачем он вам? – спросила Вессан. – Кого-то из вас стерилизовали по суду?
– Нет, – сказала Мэри. – Ничего подобного.
– Тогда зачем вам мой прибор?
Мэри взглянула на Понтера, который внимательно слушал Мегу, рассказывавшую о том, что они проходят в школе.
– У барастов и глексенов, а также шимпанзе, бонобо, горилл и орангутанов общий предок, – сказала Мэри. – У этого предка, по-видимому, было двадцать четыре пары хромосом, как и у всех его потомков, за исключением глексенов. У глексенов две хромосомы слились в одну – таким образом, у нас их всего двадцать три пары. В целом геном имеет практически одинаковую длину, но разница в числе хромосом делает натуральное зачатие проблематичным.
– Поразительно! – сказала Вессан. – Да, с помощью кодонатора можно легко получить диплоидный набор хромосом, в котором комбинировалась бы ДНК Понтера и ваша.
– Мы на это и надеялись, – сказала Мэри. – Почему я и спрашиваю, существует ли ещё ваш прототип.
– О, он существует, разумеется, – сказала Вессан. – Но я не могу позволить вам его забрать. Это запрещённый прибор. Как бы я ни ненавидела этот факт, это реальность. Если он будет у вас, вы понесёте наказание.
– Он запрещён здесь, – сказала Мэри.
– Не только в Кралдаке и окрестностях, – возразила Вессан. – По всему миру.
– По всему этому миру. Но не в моём мире. Я увезу его к себе; мы с Понтером можем зачать ребёнка там.
Глаза Вессан под изогнутым надбровьем округлились. Несколько секунд она молчала, и Мэри предпочла не прерывать её раздумий.
– Полагаю, это возможно, – сказала наконец Вессан. – Почему нет? Лучше он послужит хоть кому-нибудь, чем вообще никому. – Она помолчала. – Вам всё равно понадобится медицинская помощь, – продолжила она, – чтобы изъять яйцеклетку из вашего тела. Ваш природный гаплоидный набор хромосом будет удалён из неё, и вместо него доктор поместит внутрь полный диплоидный набор хромосом, созданный с помощью кодонатора. После этого яйцеклетка будет снова имплантирована в ваше тело. С этого момента у вас будет совершенно обычная беременность. – Она улыбнулась. – Тяга к солёным корнеплодам, тошнота по утрам и всё такое.
Мэри испытывала энтузиазм, пока речь шла о некоем абстрактном решении, магически появляющемся из чёрного ящика. Однако теперь…
– Я… я не думала, что придётся удалить мою природную ДНК. Я думала, мы просто реструктурируем ДНК Понтера так, что она станет совместимой с моей.
Вессан вскинула бровь:
– Мэре, вы ведь сказали, что вы специалист по химии жизни. Вы должны знать, что в дезоксирибонуклеиновой кислоте, произведённой вашим телом, нет ничего особенного по сравнению с такой же кислотой, полученной синтетически. Вы, в сущности, не сможете отличить естественную цепочку от искусственной. Они химически неразличимы.
Мэри задумалась. Она частенько ворчала на сестру за то, что она переплачивает за «природные» витамины, химически неотличимые от произведённых в лаборатории. Но…
– Но одна из них выходит из моего тела, а другая – из машины.
– Да, но…
– Нет-нет, вы, разумеется, правы, – сказала Мэри. – Я годами твержу своим студентам, что ДНК – это не более чем закодированная информация. – Она улыбнулась Понтеру и Меге. – И коль скоро это наша закодированная информация – ребёнок тоже наш.
Понтер посмотрел на неё и кивнул:
– Разумеется, придётся секвенировать наш генетический материал.
– Проще простого, – сказала Вессан. – Это может сделать и сам кодонатор.
– Чудесно! – воскликнула Мэри. – Ваш прототип здесь?
– Нет. Нет, я его спрятала. Закопала. Но я завернула его в пластик и металлическую фольгу, так что он не пострадает. Это недалеко отсюда: я могу его достать в любой момент.
– Это очень много для нас значит, – сказала Мэри. И тут её осенило: – А вы не хотите вернуться вместе со мной? В мой мир? Я могу гарантировать, что в нашем мире не запретят ни сам прибор, ни дальнейшие исследования в этой области.
– Замечательная идея! – обрадовалась Вессан. – А на что похож ваш мир?
– Ну, он сильно отличается. К примеру, население у нас существенно больше.
– Насколько большое?
– Шесть миллиардов.
– Шесть миллиардов! Я думаю, в этом случае вам вряд ли нужен прибор, облегчающий зачатие…
Мэри согласно кивнула:
– Мужчины и женщины живут вместе постоянно.
– Безумие! И они не действуют друг другу на нервы?
– Ну… я думаю, нередко, но… Как я сказала, наш мир сильно отличается. И в нём есть много замечательных вещей. У нас есть орбитальная станция – обитаемый аппарат, постоянно летающий вокруг планеты. У нас есть здания, которые упираются в небо. – Хотя, с грустью подумала Мэри, недавно двумя из них стало меньше. – И наша кухня гораздо разнообразнее.
– Понтер, вы были там?
– Мой папа был там три раза! – гордо заявила Мега.
– На что это похоже? – спросила Вессан.
– Смотря для кого, – ответил Понтер. – Вот вам, к примеру, нравится жить вот так, на природе?
– Очень. Я уже совсем свыклась с такой жизнью.
– Вы чувствительны к запахам?
– Запахам?
– Да. Для получения энергии они жгут уголь и нефть, так что все их города пропитаны вонью.
– Звучит не очень привлекательно. Я, пожалуй, останусь здесь.
– Конечно, если вам здесь лучше, – сказала Мэри. – Но вы научите нас работать с кодонатором?
Вессан взглянула на Понтера:
– А что вы об этом думаете? Я-то добровольно удалилась от цивилизации, так что Серые – и Верховные, и Низшие – не имеют надо мной власти. Но вы…
Понтер посмотрел на Мэри, потом снова на Вессан.
– Я уже выступал против Верховных Серых; принял решение проигнорировать приказ вернуться сюда, в наш мир, чтобы они смогли закрыть портал навсегда. Я бы и до сих пор оставался в мире Мэре, если бы посол не убедила других отправиться туда. И…
– Да?
– И, в общем, иногда людей стерилизуют без вины, так что…
Понтер умолк, и Мэри заговорила вместо него:
– Он говорит о своём партнёре, Адекоре Халде. Когда Понтер провалился в мой мир, кое-кто подумал, что Адекор убил его и избавился от тела. Его собирались стерилизовать. – Она повернулась в Понтеру: – Так ведь, Понтер?
– Что? – переспросил Понтер странным голосом. – О да. Да, конечно, я об этом и говорил…
– Хорошо, – сказала Вессан, – раз вы считаете, что у вас из-за него не будет проблем, то я готова его отдать. – Она сделала жест в сторону двери. – Я пойду принесу его. Только не говорите никому – по крайней мере, в этом мире, – что он у вас.
Глава 22
Точно так же некоторые из наших родственников-барастов, уроженцев Европы, приходили на её южную оконечность, на Гибралтар с его знаменитой скалой, символом постоянства и стабильности. И с её высоты они видели на юге неизвестную землю – Африку…
– Джок, можно вас на пару слов?
Джок Кригер поднял голову от стола. Его старание не выказывать своего восхищения красотой Луизы Бенуа было немного параноидальным. Он знал, что это связано с разницей поколений – он, в конце концов, старше её на тридцать шесть лет, – но в корпорации RAND у него были знакомые, имевшие крупные неприятности из-за замечаний якобы сексистского характера.
– А, доктор Бенуа, – сказал он, поднимаясь со стула – ему так и не удалось победить эту привычку, вбитую в него ещё родителями. – Чем могу помочь?
– Помните разговор о возможном воздействии смены полярности планетарного магнитного поля на наше сознание?
– Как такое можно забыть? – ответил Джок. – Вы сказали, что человеческое сознание было запущено в результате предыдущей смены полярности.
– Вот-вот. Сорок тысяч лет назад, когда случился Большой Скачок, магнитное поле Земли переживало коллапс, точно так же как сейчас. В нашей вселенной поле снова возникло с той же полярностью, что и до коллапса, – как это и происходит в половине случаев, – не оставив по этой причине никаких следов. Но в другой вселенной ориентация поля сменилась, так что это событие было записано в геологической летописи. Как я сказала, это не может быть совпадением, что сознание гоминид оказалось запущено именно в период коллапса поля, и…
– И вы сказали, что в этот раз он снова может повлиять на наше сознание – возможно, приведя к его зависанию.
– Именно. Так вот, когда я впервые высказала это предположение, я опиралась лишь на совпадение во времени Большого Скачка и коллапса магнитного поля Земли; очевидно, между этими двумя событиями есть связь. Но с тех пор я копала, пытаясь разузнать, какие исследования в области влияния электромагнитных полей на наше сознание у нас проводились – и, честно говоря, сейчас меня это беспокоит ещё больше.
– Почему? Ведь неандертальцы пережили коллапс – тот, который в их мире случился четверть века назад, – без малейших проблем. – Джок был поражён, когда прочитал в работе Коу и Прево о том, что геологическая летопись содержит свидетельства чрезвычайно быстрой смены полярности магнитного поля планеты – в течение не столетий, а всего лишь недель. – Если им удалось пережить коллапс, то почему у нас не получится?
– Как бы мне ни нравились барасты, – называть неандертальцев неандертальцами, по-видимому, уже стало неполиткорректно, – это другой вид, и мозги у них устроены по-другому, – сказала Луиза. – Достаточно взглянуть на их черепа, чтобы это понять. То, что им коллапс не повредил, ничего не говорит о нас.
– Да ладно, Луиза…
– Нет, правда. Я искала в Интернете информацию о связи между электромагнитными полями и сознанием и наткнулась на нечто весьма интересное под названием CEMI-теория.
– Это как – теория наполовину? – спросил Джок. Отличное название для полусырой идеи