Она закрывает сиреневую тетрадку и резко встает.
– Прошу прощения. Должна была накидать идеи, пока не забыла, – говорит она и перелистывает страницы. – Я Джулс. Только не зови меня Джулианной.
Орион быстро поясняет, что они с Реми встречаются, семья Реми владеет лучшим пабом в городе, а Джулс пишет песни.
Орион добавляет:
– Только учти: следи за словами, иначе она может использовать их в своей песне.
– Он не преувеличивает, – говорит Реми. Предостережение меня озадачивает. Я стараюсь прикрыть удивление улыбкой.
– Я запомню.
– Однако ничто не может превзойти мою ошибку, когда я принял миску Лайлы за Полли и снял пробу, – говорит Орион, затем детально пересказывает историю, размахивая своим флагом позора. Не знаю, присуща ли эта самоуничижительная честность всем британцам или только Ориону Максвеллу.
Когда он заканчивает, Реми толкает хихикающую Джулс локтем.
– Как думаешь, сможешь написать песню о моменте славы Ри?
– Думаю, нужно просто довериться самой музыке, иначе у меня не получится, – говорит Джулс.
– Ага, – выдавливаю я сквозь смех, – Моя abuela побежала бы за тобой с резиновым тапком и спросила бы, не учила ли тебя твоя мама хорошим манерам.
Прежде чем я успеваю закрыть рот, мои слова тонут в напряжении. Орион отворачивается, медленно кивая. Реми выхватывает из кармана телефон, но он держит его вверх ногами, как сидела Джулс, когда я впервые ее увидела. Автор песен снова изучает свою тетрадку с текстами.
¿Qué hice?[42]
Моя ошибка. Зачем я это сказала. Знать бы только, что «это».
Спустя, как мне показалось, сто лет Джулс спрашивает:
– Так ты, значит, из Майами? Пару лет назад мы с родителями ездили в Лос-Анджелес в июле. Ну, знаешь, типичные каникулы. Голливудская аллея славы, Беверли-Хиллз. Тогда стояла аномальная жара, и у меня постоянно тек макияж. Я пыталась быть, ну, знаешь, замкнутым британским рокером, а больше была похожа на хэмпширского скунса с потными подмышками, который напал на Западный Беверли.
Я только что с ней познакомилась, но у меня уже появилось непреодолимое желание испечь для Джулс-только-не-зови-меня-Джулианна печенье «Спасибо» и pastelito под названием «Ты спасла мою задницу».
Реми усмехается; улыбка во все его лицо. Орион подходит ближе; его черты накрахмалены и отутюжены, неловкие морщины в прошлом.
Я понимаю, что бездействую. Ничего не делаю, когда мои слова несутся впереди любопытства, и все чувствуют себя неловко.
– Майами летом – это как если окунуть ЛА в чан с кипящим гудроном, затем в сауну и обдать сверху горячим дождем. Гордон подтвердит, он… – Но Гордона рядом нет. Он сидит на широком краю спящего фонтана со статуей – вероятно, какого-то святого – в центре дворика. Рядом с ним сидит девушка, выглядящая на несколько лет младше, чем все остальные друзья Ориона. Они о чем-то оживленно болтают. – Почему вы зависаете здесь?
– Мы все живем неподалеку, а территория «Совы» только для гостей, – отвечает Орион. – Большую часть года слишком холодно, чтобы сидеть на улице. – Он пожимает плечами. – Лето в Винчестере короткое. Мы собираемся здесь и наслаждаемся недолгим сезоном приемлемой погоды.
– Это не совсем подходит под мое определение «приемлемой погоды». – Ледяной ветер обдувает мокрый от недавнего дождя асфальт. Обдувает меня. Я едва чувствую пальцы на ногах.
Орион оценивающе смотрит на меня сверху вниз.
– Это миссис Уоллас сказала тебе взять такую одежду для Англии?
– Скорее, это я сказала себе взять такую одежду для Англии, – ворчу я.
– Хорошо. – Он скидывает серый кардиган крупной вязки с широким воротником и огромными пуговицами. Если бы я увидела его на вешалке, подумала бы, что он принадлежит какому-нибудь британскому дедушке. Но на Орионе он выглядит так, словно был придуман и связан исключительно для него. Удобный и современный, он идеально сидит на его долговязой фигуре. Парень скромно протягивает его мне. – Мне становится холоднее от одного вида, как у тебя стучат зубы и бегают мурашки по коже. Так что, если ты его наденешь, нам обоим станет теплее.
¡Ponte un suéter, que te vas a resfriar!
Больнее всего ночью. И днем, когда я накрываю тесто влажными полотенцами, чтобы оно поднялось. И все время.
И все же конечности меня подводят. Им нужно больше тепла, чем я могла дать в последнее время. Свитер в моих руках, на лице Ориона улыбка, и, dios, шерсть такая мягкая. Сначала я просто накидываю его на плечи, но руки сами лезут в длинные туннели рукавов. Манжеты закрывают пальцы, как перчатки.
– Спасибо. – Но мы все смотрим на Джулс, пока она что-то записывает в тетрадь.
– Серьезно? Это вдохновило тебя на новый текст? Кардиган и замерзшая жительница Флориды? – спрашивает Орион.
– Не обращайте на меня внимания. – Джулс продолжает писать. – Как бы там ни было, рыцари еще не перевелись. – Ее лицо светится. – Рыцари. Ха! Не забудь про воскресенье. – Она толкает Реми локтем и кивает в сторону Ориона.
– Кстати, – говорит Реми Ориону, – у отца все готово для тебя и, э-э, твоей подруги.
Джулс хлопает себя ладонью по лбу.
– Не будь таким идиотом. Называй вещи свои именами – «свидание» Ориона с девушкой. – Она рисует кавычки в воздухе. – И отец Реми согласился приготовить ужин, который можно будет разогреть?
– Это отличное второе свидание, – говорит Реми. – Необычное. Вы ведь уже ходили в кино.
Я думала, что видела, как Орион краснеет, когда он запустил палец в мое тесто. Но это было только превью. Ярко-красная краска, громче, чем музыка Гордона, разливается с щек Ориона и перетекает на обнаженный под воротником участок груди.
– Не могли бы вы двое, пожалуйста, заткну…
Мысль Ориона обрывается, когда девушка с фонтана резко поднимается и идет к выходу. Ее миниатюрная фигура превращается в вихрь коротко стриженных вьющихся локонов.
– Подожди, Флора, – говорит Орион, – ты еще не познакомилась с Лайлой. – Флора закатывает глаза и показывает телефон. – Подождешь тридцать секунд. – Его слова остры, как нож мясника.
Она топает к нам в черных ботинках «Доктор Мартинс» и обтягивающих серых джинсах.
– Лайла, это моя сестра Флора.
А-а-а, сестра. Увидев ее ближе, я понимаю, что они правда похожи, с одинаковыми кудряшками и чистой персиковой кожей. И у обоих ярко-голубые глаза, хотя Флора мечет ими молнии.
– Приятно познакомиться, – говорю я.
Она задирает нос.
– Ага. Добро пожаловать в Англию, – бросает она с каменным лицом, затем поворачивается к брату. – Мне пора.
– Куда ты сказала идешь? – спрашивает Орион.
– Я не говорила.
Орион смотрит по сторонам, затем аккуратно берет Флору за локоть и отводит в сторону. Я слышу только обрывки их разговора: «Правила не изменились, только потому что отец путешествует». Они тихо перешептываются и прожигают друг друга взглядами.
Остальные трое сели на скамейку Джулс. Гордон и Реми смотрят что-то в телефоне Гордона, а Джулс продолжает писать, положив голову на колени Реми и перекинув ноги через деревянную спинку.
Я сижу одна на краю фонтана, чувствуя, как холод от камня просачивается сквозь джинсы, пока ко мне не присоединяется Орион. Он садится, стискивает колени руками.
– Ей пятнадцать, и ее бесит, что я старше на четыре года и несу за нее ответственность, пока отца нет дома.
– Он много путешествует?
– По работе. Несколько раз в год он уезжает в отдаленные части света в поисках новых сортов чая и смесей. Сейчас он в Китае.
А где их мама? Наверняка неспроста все так странно отреагировали на мою случайную ошибку. Но я чувствую, что сейчас не время задавать такие вопросы. Я вообще думаю, что мне здесь не место. Мозг вспоминает о том, что я умею, формирует идеи.
– Я тоже могла бы помочь. В воскресенье вечером тебе и твоей… – Я морщусь.
– Ее зовут Шарлотта. – Он едва заметно закатывает глаза, его улыбка испаряется. – Это не такой уж секрет, а мои друзья просто придурки.
– Она живет где-то рядом?
– Нет, но недалеко. В соседнем городе. Ее семье нравится чай из нашего магазина.
– Похоже, ей нравится не только чай.
Лицо Ориона несчастно, он кажется слегка запутавшимся. Голубые глаза сосредотачиваются на чем-то бесформенном, отдаленном. На чем-то, что находится далеко за пределами этого крохотного дворика.
– Что за предложение?
Я плотнее укутываюсь в его свитер, зарываясь носом в аромат древесины и отголоски его парфюма.
– Да. Особенный ужин…
– Мы говорим «чай». То есть «ужин». Это означает приглашение поесть, а не выпить чашку чая.
Ох, Англия.
– Особенный чай заслуживает впечатляющего десерта…
– Пудинга.
Я озадаченно смотрю на него.
– Нет, не пудинг. Я хотела сказать, что могла бы испечь торт или что-нибудь еще на кухне в «Сове».
– Во-первых, не стоит беспокоиться. Во-вторых, здесь десерт часто называют пудингом. Что может запутать только сильнее, я полагаю, потому что пудинги обычно тоже подают как… пудинги.
О, моя голова. Дело не в смене часовых поясов. Во всем виновата Англия.
– Видишь ли, я не против беспокойств. А также поверь, что мои пудинги действительно великолепны.
Орион улыбается.
– Хорошо, я согласен. Спасибо. – Он открывает, затем закрывает рот, нервно двигает головой. – У меня тоже предложение.
Я жестом показываю, что готова выслушать.
– Что ж, раз ты здесь новенькая, тебе мог бы пригодиться кто-то, кто покажет тебе город. Я прожил здесь всю жизнь. – Он указывает большим пальцем в сторону друзей. – Они тоже, и экзамены у них скоро кончатся. Так что мы могли бы… э-э… мы могли бы… хм-м, сделать это. В смысле показать тебе город.
Мой кубинский радар начинает пищать. Espérate[43] – что-то здесь не так. Орион барабанит пальцами по коленке; глаза бегают, как у оленя, услышавшего шаги охотника.