Но сейчас я не сижу. Я бегу с определенной целью, медленнее, чем обычно, но все равно пробиваюсь вперед. Я уже и забыла, каково это. Надолго ли? No se[51]. Но этот просторный туннель не сковывает меня, как кабина авиалайнера «Бритиш Эйрвейз» или билет в один конец, который доставил меня сюда.
Мы продолжаем бежать, пока тропа не заканчивается. Мы оказываемся ближе к центру города, чем я думала. Вдали возвышаются стены Винчестерского собора. Магазинчики и автомобили представляют совершенно другой темп жизни.
Орион тычет меня локтем в бок.
– Мы пробежали половину круга, примерно три мили.
– Хочешь сказать, нам пора закругляться? – Однако это неплохой старт для того, кто давно не занимался бегом.
– Может, немного пройдемся? Наш магазин недалеко. Мне нужно собрать небольшой заказ, затем пробежать пару кварталов, чтобы его доставить. А ты сможешь попробовать наш чай.
– Попробовать чай. Это часть моей экскурсии по Винчестеру? – Я замедляю шаг, разминаю шею.
Орион не отвечает. Он согнулся пополам и хватает ртом воздух, словно стараясь сохранить его на потом. Это даже более, чем… мило.
Я разворачиваюсь, игриво толкаю его в плечо.
– Ты еще живой?
– Ха, черт возьми, ха, – говорит он и выпрямляется. – Хорошо бегаешь, Лайла из Майами. Но я скоро до тебя дорасту. Идем. Можем пройтись вокруг собора.
Я следую за ним по дорожке вокруг Винчестерского колледжа, прохладный утренний ветер обдувает мою горячую кожу. Я хорошо знаю этот участок, но Орион останавливается возле низкой кирпичной стены в конце дорожки.
Я мгновенно понимаю почему. Так же как секонд-хенд на прошлой неделе, стена была разрисована черной краской из баллончика.
– Опять?
– Та же банда. – Он указывает на нарисованную фигуру. – Что тебе это напоминает?
– Похоже на цепочки из цветного картона, которые мы делали в школе, когда отрываешь по одному звену каждый день декабря до самого Рождества. Только эти короче.
Кивая, он говорит:
– Думаю, это символы бесконечности. Но в отличие от того, что я стер с «Приходите снова», этот представляет несколько соединенных вместе. – Орион обводит пальцем одну из фигур, и он прав. Цепочка из трех символов бесконечности.
– Кто это делает и зачем?
– Явно не местные. Готов поспорить на свой магазин. Видишь ли, здесь есть одна лондонская инди-группа – точнее, вокалист, басист и барабанщик, а также их свита. Они проводят много времени в Винчестере. Слишком много времени, как всем кажется. Они всегда пытаются урвать что-нибудь редкое и интересное в «Фарлейс». И чаще всего устраивают дебош в пабах, закатывают скандалы и беспорядки, куда бы ни пошли. Они примерно нашего возраста, плюс-минус, и полные говнюки.
Я вскидываю брови.
– Но граффити?
Орион жестом предлагает пойти дальше.
– У меня и других владельцев соседних магазинчиков нет железобетонных доказательств, что это они. Но более чем достаточно причин их подозревать. Граффити появляются уже примерно год. Каждый раз они рисуют символ из своей песни. Не из названий, это было бы слишком очевидно. Но в одной из их композиций есть строчка «брось меня в бесконечность». А еще мы видели стрелы, короны… все ключевые символы, которые появляются в их песнях. Опять-таки мы ничего не можем с этим сделать, потому что никто не ловил их за руку.
Я чувствую, как хмурюсь.
– Казалось бы, музыкальной группе должно быть чем заняться, кроме как докучать жителям Винчестера.
– В нашем маленьком городке Хэмпшира есть кое-что, чего их вокалист, Рот Эванс, страстно желает. Больше, чем самую редкую виниловую пластинку из «Фарлейс». – Он смотрит мне прямо в глаза. – Джулс.
– Реми наверняка есть что сказать по этому поводу.
Орион бесцельно жестикулирует.
– Это да, но все не так, как ты думаешь. Я говорил тебе, что Джулс талантлива, но это было преуменьшение. Она не только пишет отличные песни, Джулс – превосходный вокалист. Ей скоро точно предложит контракт какой-нибудь музыкальный лейбл, и она станет известной.
– Ух ты. – Я улыбаюсь внешне и внутренне. Джулс мне сразу понравилась. – Значит, этот Рот хочет, чтобы Джулс присоединилась к его группе?
– Спит и видит. Он пытался переманить ее к себе из «Голдлайн», ее группы. – Мы пересекаем зеленый парк; нарисованные знаки указывают путь к собору. – Особенно после того, как он однажды выступил с ней. Боюсь, это все дело рук Флоры.
Я спотыкаюсь и чуть не падаю.
– Флоры?
Он вздыхает.
– В прошлом году вся свита Рота пришла в «Фарлейс». Флора поспорила с ними по какому-то дурацкому, связанному с музыкой вопросу. Они заключили пари на деньги, которых у Флоры немного.
Я качаю головой.
– И она проиграла.
– Именно. И Рот нашел золотую жилу. Он сказал Флоре, что простит ей долг, если она уговорит Джулс спеть с ним одну песню на Вин-фесте. – Я морщусь, и он добавляет: – Каждый октябрь здесь у нас проходит огромный уличный фестиваль. Рот на нем выступал и хотел, чтобы Джулс спела с ним дуэтом. Видела бы ты, сколько там собралось народу.
– Так это произошло?
– Ага, потому что Джулс настолько сильно любит Флору, что готова спеть с главным соперником «Голдлайн», чтобы спасти ее задницу. Джулс неохотно согласилась, и они до сих ссорятся по этому поводу внутри группы. – Он медленно кивает. – Рот и Джулс исполнили акустическую версию «Дрозда»[52]. Боже мой, ненавижу это признавать, но получилось просто потрясающе.
Мое сердце сжимается, потому что Стефани – большая поклонница Пола Маккартни. Каждый раз, когда мы катались по Майами, она настаивала, чтобы я включала его песни на «Спотифай».
Орион открывает веб-браузер в телефоне.
– Это Рот, сокращенно от Максимилиан Эванс Ротшильд III. Никто, кому дороги конечности, не станет называть его так в лицо.
Мои внутренности сжимаются по другому поводу.
– Погоди, дай посмотреть еще раз. – Я беру телефон. – Я недавно была в «Фарлейс» и видела этого парня вместе с Флорой. Они, казалось, о чем-то спорили, но ушли вместе.
Орион едва слышно ругается.
– Этого следовало ожидать. Она поймет, что с ним лучше не связываться, но моя сестра впечатлительная. У басиста Рота, Фитца, есть брат, который делает для них рекламу. Ему нравится Флора. До сих пор он просто выведывал про нее, но если так пойдет дальше, у меня появятся к нему претензии. После того, на что Джулс пошла ради нее, это будет подло. К тому же ему девятнадцать, а ей едва исполнилось пятнадцать. Мне это совсем не нравится.
Я оглядываю Ориона. Он выглядит усталым, и не только от бега.
– Хочешь контролировать ее каждую секунду?
– Не каждую, но столько, сколько понадобится. Но это то же самое, что пытаться уследить за шмелем, – криво усмехнувшись, говорит он, и я вспоминаю, как Пилар пыталась контролировать меня все эти годы. Защищать, направлять, ругать, когда я выходила за рамки. Чаще всего я ругалась в ответ с удвоенной силой, ставя ее на место. Майами заполняет мой разум и сердце. Я скучаю по сестре.
Орион разминает плечо.
– Теперь ты знаешь историю нашей проблемы с граффити. Рот и его команда просто пытаются так нами управлять. Ну, знаешь, доставать и действовать на нервы, потому что они не получили то, чего хотят. Но однажды мы их поймаем. – Он трет лицо и делает глубокий вдох. – А пока мы с тобой осмотрим эту маленькую церквушку, прежде чем отправиться в центр.
Маленькую церквушку? Едва ли. Тоска по дому испаряется, когда мы приближаемся к Винчестерскому собору. Я видела массивную конструкцию в готическом стиле издалека, но теперь стояла прямо перед возвышающимся фасадом с его сводчатыми витражными окнами. Собор такой красивый, что я не знаю, на что в первую очередь смотреть.
– Впечатляет, правда? – Я могу только кивнуть, и Орион добавляет: – Одиннадцатый век. Один из самых крупных соборов во всей Великобритании.
Мы обходим центральную часть здания, испещренную витражными окнами, отчего она похожа на крепкую реберную клетку. Середина выдается наружу с обеих сторон – в форме креста – как у Нотр-Дама де Пари. Хотя я видела этот собор только на картинках.
Орион щелкает языком, его глаза сверкают – тоже мило, и я знаю, что за этим последует.
– Согласно русскому суеверию, если возьмешь старую монету, обойдешь с ней три раза вокруг церкви, а затем отнесешь ее домой и положишь туда, где хранишь ценности, станешь богатой.
– Всего-то? А я тут строю планы, как заработать миллионы, накормив весь Майами кубинской выпечкой.
Мы уходим с территории собора по узкой жилой улице. Здесь больше причудливых домов и магазинчиков, больше старины.
– Кстати, что насчет кубинской выпечки? – спрашивает он.
– В смысле, достанется ли тебе что-нибудь еще попробовать? – усмехаюсь я. – Я только начала, но после похода в супермаркет начинаю думать, что у меня могут быть проблемы. Здесь нет пасты из гуавы, а без нее никуда. Мама мне немного отправит. Я нашла только фиговую пасту. Представляешь, фиговую!
– Подожди. – Он останавливается. – Урок от твоего гида. Никогда не смейся над фигами. Если ты заглядывала в книгу Полли, ты наверняка видела фиговый пудинг, фиговые пироги и фиговые булочки.
– Me cago en diez[53], – тихо говорю я. – Никогда не напоминай мне об этой ужасной красной книге.
– Посмотри-ка. – Он затягивает шнурки. – Я так тебя вывел, что ты заговорила по-испански. Держу пари, это было ругательство. Нужно будет запомнить.
Я косо на него смотрю.
– Продолжай упоминать Полли.
В чайном магазине «Максвеллс» я листаю брошюру с ароматами и ценниками. Я уже познакомилась с Тедди и Марджори, местными студентами колледжа, которые подрабатывают продавцами. Они искусно управляются с клиентами, в то время как Орион проскальзывает в подсобку.
Однако магазин удивляет меня не только разнообразием чая. Я не ожидала, что он будет так похож на пекарню «Ла Палома». Такие же светлые деревянные полы и чистые белые прилавки. Похожие промышленные подвесные светильники и свежая кремовая краска.