На ноутбуке раздается звонок FaceTime, и от увиденного на экране имени у меня сводит живот. Но я готова. Отвечаю на звонок.
Стефани смотрит на меня через полмира.
– Лайла. – Ее голос слаб, и я едва узнаю эту девчонку в соломенной шляпе и без макияжа.
– Привет. – С чего начать? Что нам делать?
– Прости, что… – срывается с моих губ в тот же миг, как она произносит:
– Прости, я…
Мы обе нервно смеемся, и я жестом прошу ее говорить первой.
– У меня появилась связь несколько недель назад, с тех пор как отправила имейл. Но ты уехала в Англию, и я подумала, ты будешь занята… И мне было немного страшно звонить, честно говоря. – Я киваю, и она продолжает: – Мне не нравится, как мы разъехались. Я так и не успела объяснить. Лайла, многие годы я только наблюдала, как ты очаровываешь всех своей едой.
– Стеф…
– Нет, послушай. Ты приносила крокеты или свой флан, и люди тут же улыбались. Они забывали о своих проблемах и стрессе на некоторое время. И я всегда считала это твоим даром. Твоей магией.
Мой подбородок морщится. Но я продолжаю слушать.
Стеф смотрит вниз, затем снова на меня.
– Я тоже хотела обладать своей магией, отдельной от твоей. Я хотела менять людей, помогать им. И я больше не хотела ждать. Я поступлю в университет, но позже. Я не знала, как сказать тебе…
Я поднимаю ладонь в воздух.
– Подожди. Я вела себя не как подруга, которой можно было об этом рассказать. Прости меня за это. Прости, что заставила уехать так далеко и что пыталась распланировать твою жизнь.
Ее лицо смягчается.
– Мы обе налажали.
– Да, это точно. – Я делаю вдох, затем выдох. – Ты счастлива?
Она мгновенно кивает.
– Очень.
Она рассказывает мне про Африку и про то, что там делает – спасает жизни, меняет людей. Ее лицо оживленно мерцает, но она не рассказывает подробностей о приключениях.
– Я наконец-то привыкла к климату и отсутствую кондиционеров.
– Когда приходит продовольствие, мы боремся за темные шоколадные батончики.
– Шляпы и белые футболки с длинным рукавом – мои лучшие друзья.
Стефани рассказывает о Гане, людях и новых навыках, как будто читает о своей жизни из глянцевой туристической брошюры. Подруга о чем-то недоговаривает.
Я не знаю, что с этим делать. Я переминаюсь с ноги на ногу, затем зарываюсь под одеяло. Я не могу устроиться с удобством, поэтому перенимаю эстафету и рассказываю ей об Англии. Только говорить об Англии – это как вырезать собственное сердце из груди. Пока я держу его перед собой, оно уверенно пульсирует, как метроном, поддерживая во мне жизнь. Но сердце, бьющееся между моим телом и лицом Стефани на экране, холоднее и бледнее, чем сердца должны быть.
Поэтому я не углубляюсь в детали. Я тоже недоговариваю: мои истории как сладкий топинг на выпечке. Они присыпаны сахарной пудрой и смазаны манговым муссом. Я не могу рассказать подруге о тяжелых горьких начинках для замков и черного чая с ванилью или о насыщенном бисквитном торте из новых друзей и песен. Я не могу рассказать о мотоцикле, зелени и валунах, из которых выпекла хрустящий хлеб и самого пекаря. Себя.
– Дожди так часто идут. Намного чаще, чем в Майами.
– Тебе понравились бы акценты. Они всегда за все извиняются.
– Там столько старины. Можно увидеть автомобильную заправку рядом с пятисотлетним зданием.
Стеф морщит нос.
– С каких это пор ты говоришь «автомобильную» заправку?
Я даже и не заметила. У меня не получается рассказать, почему я привезла домой так много от другой страны. Так же как у меня не поворачивается язык рассказать ей об Орионе. Ничего. Nada.
Я на сто процентов не способна сказать подруге, которая часами плакала со мной из-за Андре, ни единого слова об Орионе. Наши с ним отношения в Англии только мои, я ни с кем не буду делиться. Я даже не могу назвать его имени или сказать, что у меня на коленях его свитер, потому что, если это сделаю, я вырежу остатки сердца из груди. Мне придется запереть его, чтобы не потерять контроль.
Но разве Стеф не моя лучшая подруга? С другой стороны, что, если есть африканский Орион или дюжина других историй за шоколадными батончиками и соломенными шляпами, о которых она ничего не говорит мне?
Если это правда, то все в порядке. И раз уж все в порядке, я понимаю, что мы не такие же, но разные, в нашей новой, но старой дружбе. Мы просто теперь разные.
Что делать, когда от нашего словесного потока остаются лишь капли и долгое молчание? Для этого у меня нет подходящего рецепта. Раньше мне никогда не приходилось расставаться с лучшей подругой. Мы импровизируем.
– Думаю, я продлю свой контракт, – говорит она.
Об этом я уже догадалась.
– Я горжусь тобой. И всегда буду гордиться. – Эти слова больше всего похожи на правду.
– Не знаю, когда мы увидимся снова, – произносит Стеф.
Слезы подступают, но мое сердце вернулось внутрь и с щелчком встало на место. Туда, где должно быть.
– Я тоже не знаю, когда увижу тебя снова.
Ее глаза поблескивают от слез.
– Я тоже всегда буду гордиться тобой, Лайла.
– Я буду следить. За всем, что ты делаешь. Всем хорошим.
Она кивает и улыбается.
– Я буду следить за тем, как ты завоевываешь мир. – Затем она смотрит влево и вправо. На несколько секунд – которые кажутся вечностью – виснет тишина, плотная и серая, как тучи. – Нам пора прощаться, – шепчет Стеф.
И она говорит не только о звонке.
– Я люблю тебя, Стефани.
– Te amo, Лайла.
Экран гаснет. Но дружба не умирает. Вместо этого она бежит своей дорогой многие мили через мосты, по трассам и пескам пустыни. Без нас.
Глава 33
Несколько дней спустя на двери висит табличка «Временно закрыто на съемки». Я здесь, когда пекарня еще темная и хочет спать. Я бужу ее и заставляю слушать. Я пришла, чтобы побыть с кухней немного наедине, прежде чем в нее заглянет целый мир.
Не знаю, зачем Пилар здесь.
– Ты на моей территории, – говорю я. Пилар Рейес, которая обычно сидит в офисе и ненавидит, когда ее руки перепачканы в муке.
– Я знала, где тебя искать. – Горят лишь несколько светильников. Моя сестра наполовину русалка, наполовину воплощение математики, одетая в свою строгую белую блузку, завязанную на талии, и широкую мини-юбку. Волосы у нас одинаковые, – им нужен собственный почтовый индекс, как мы всегда говорим, – буйствуют вокруг ее лица, ожидая завтра наших стилистов.
Мы подходим к разделочному столу и делаем то, за что мами и abuela нас постоянно ругали. Раз, два… оп! Мы сидим рядышком на столе и болтаем ногами. Я опираюсь на плечо, которое всегда было таким сильным. Достаточно сильным, чтобы поддерживать эти стены и меня.
– Почему ты носишь своего голубя на серебряной цепочке? – спрашивает Пили.
Я касаюсь золотой птички.
– Подарила свою сестре Ориона. Флоре.
– Ты бы не отдала эту цепочку даже грабителю.
– Что ж… – Я не могу подобрать слов. Две сестры: с какой будет разговаривать Пилар – с Лайлой из FaceTime или со мной настоящей?
– Я тут подумала, ты должна осветить один из особых рецептов, которые придумала abuela. Для «Фэмили Стайл».
– Sí. Еще один способ сделать ее частью этого. – Я медленно вспоминаю все, что создали мои прародители. – Помнишь, как она всегда добавляла смородину вместо изюма в пикадильо? Она обожала яркие вкусы, хотя ягоды были намного дороже.
– И специальный сахар, который переливается, на pastelitos для крутых вечеринок, – добавляет Пили.
– Флан с ананасом, фундуком или тыквой на разные праздники, или дополнительный сироп, который она добавляла в торты, и все не могли понять, почему они так хорошо пропитаны. И умение менять соотношение ингредиентов так, что это были те же блюда или pasteles, но в то же время куда вкуснее.
Пили тычет меня в бок.
– Ты тоже так умеешь.
Потому что abuela научила меня изменять рецепты. Но только после того, как я могла идеально готовить по оригинальным. Ее наставления оживают в моей голове, не из белого гроба, но из многих лет кукурузы, муки и сахара. Я спрыгиваю на пол и помечаю места, где она меня учила.
Менять рецепты.
Я стою в центре дела всей ее жизни. Я стою в центре ее жизни. Как вдруг…
Она изменила свой собственный рецепт.
Я открываю свое сердце, как учебник истории. Внутри него семнадцатилетняя кубинка по имени Лидия Родригез, которая живет на маленькой кубинской ферме. Она одна садится в самолет, без семьи, без друзей. Она пересекает океаны и культуры с одним-единственным чемоданом. Она селится у принимающей американской семьи. И вместо того, чтобы вернуться домой, когда ее программа обмена подходит к концу, она прорабатывает сотни вариантов остаться. Она выбирает новую жизнь в новой стране, строит бизнес с рецептами, которым ее научила мама.
Не только еду. Abuela изменила рецепт своей жизни.
В моем сердце abuela говорит мне, что я все время ошибалась. Она вложила мне ложку в руку и навыки в голову не для того, чтобы привязать меня к одному месту. Она дала мне знания, чтобы у меня был выбор. Место, которое создала она. Или места, которые создам я.
Yo puedo – я могу.
Я могу готовить здесь по рецептам, которым она меня научила.
Я могу поехать в школу в Англии и научиться сочетать французское мастерство со своими блюдами.
Я могу остаться в «Ла Паломе» и работать бок о бок с сестрой.
Я могу переехать и жить под одним небом с юным британцем.
Я могу быть кубинкой в Майами.
Я могу быть кубинкой в Англии, или в Африке, или во Франции, или где бы то ни было еще.
Меня вырастили для этого места, но я тоже могу изменить рецепт своей жизни.
Могу. И сделаю это.
За спиной слышатся шаги Пилар. Она касается моей руки, и я оборачиваюсь. Слезы капают из двух тучек.
– Ты поедешь обратно, не так ли?
– Поеду, – впервые говорю я. – Pero, hermana