– Не выпендривайся, Страж.
– Не выпендриваюсь. Просто я абсолютно прав.
– Погодите, – сказала Гидеон, – Магнус взял ключ от лаборатории только в тот вечер, вы же знаете. Он не добрался до испытаний. У него был только один ключ. Кто бы стал его брать?
– Именно это я и собираюсь выяснить, – ответил Паламед. Он опустил обручальное кольцо в маленький вылинявший мешочек, который держала наготове Камилла, взял крошечные ножницы и принялся резать штаны на трупе.
– Твой обет молчания имеет очень гибкие условия, Девятая. Удобно. Весьма тебя благодарен за это.
– Просто я временами жуткая грешница. Но вообще тебе стоит поговорить с Нонагесимус.
– Если бы я хотел поговорить с Нонагесимус, я бы говорил с Нонагесимус. Или лучше с каменной стеной, потому что, честно говоря, твоя некромантка – ходячий сборник штампов о Девятом доме. А ты и наполовину не такая ужасная.
Паламед смотрел на нее. Глаза у него были совсем необычные: как гладкий серый камень или грозовое небо. Он прочистил горло и спросил:
– На что ты готова ради госпожи Септимус?
Гидеон порадовалась, что накрасила лицо. Вопрос выбил ее из равновесия.
– Ну, она была добра ко мне. А какое тебе дело до госпожи Септимус?
– Она была… добра ко мне, – ответил Паламед.
Их взгляды скрестились. В них усталость мешалась со смущением и подозрением, а еще с чем-то совсем юным и совсем жутким.
– Восьмые решительно настроены и опасны.
– Зато Протесилай из Седьмого дома огромный. Она не одна.
– Великолепный ординарец, – подала голос Камилла, – никогда не берется за рапиру. Первый порыв – ударить. А двигается, как лунатик.
– Просто будь свидетелем, – отозвался Паламед, – просто… не забывай о ней.
Ножнички щелкали, и в другой льняной мешочек падали крошечные квадратики ткани. С уважением, которого странно было ждать от человека, облапавшего труп и снявшего с него все ценное, Паламед накинул простыню обратно на живот и ноги Магнуса из Пятого дома. Сказал довольно тихо:
– Мы докопаемся до сути, если ты дашь нам немного времени. – Гидеон вдруг поняла, что он обращается к телу. Ей очень захотелось услышать какую-нибудь мерзкую шуточку от Пятого. Просто чтобы вернуться к нормальному положению дел.
Ей надо было уходить – ее рука уже лежала на дверной ручке, – но что-то заставило ее обернуться и спросить:
– Что с ними случилось, Секстус?
– Тяжелая травма головы и всего тела, – ответил он. Замялся на мгновение и обратил на нее свой бритвенно-острый взгляд: – Я точно знаю, что это было не простое падение.
– Страж! – тихо предупредила его рыцарь.
– А что толку молчать? – спросил он. – В их раны попали крошечные фрагменты костей. Не однородные. Они происходят из нескольких разных источников, что является признаком…
Узнать, признаком чего это является, не удалось – из-за двери раздался тихий звук. Возня скелетов, пакующих какую-то еду, давно прекратилась. А теперь кто-то осторожно повернул запор на двери. Гидеон распахнула дверь в холодильник, и Камилла рванулась вперед с кинжалом в руках. В незакрытой второпях двери мелькнул край подола. Гидеон и Паламед смотрели, как дверь тихо покачивается в холодном воздухе и скрипит. Подол покрывала синяя вышивка, а торопливые шаги очень походили на детские.
– Бедные глупые дети, – сказала Гидеон с высоты своего почтенного возраста – она была старше на целых четыре года.
– Ты так думаешь? – удивил ее Паламед. – Я нет. Я порой удивляюсь, насколько они на самом деле опасны.
22
К вечеру Харрохак так и не вернулась. Гидеон убивала время за тренировкой и злилась на больные мышцы, которые отказали после первой сотни отжиманий. Очень много времени она посвятила упражнениям, бесконечным перехватам, стойкам и переходам, а сама в это время смотрела в темнеющую пустоту за окном. Убедившись, что Харроу не вернется, она вынула меч и проделала те же упражнения. Агламена настоятельно велела ей никогда не хвататься за рукоять двумя руками, но это было так приятно, что Гидеон развеселилась, как ребенок.
Харроу не возвращалась. Гидеон к этому уже привыкла. Во внезапном приступе экспериментаторства она наполнила ванну водой из горячего крана. Из воды никто не выпрыгнул, и Гидеон села туда сама, опустившись в воду до подбородка. Это было невероятно. Самое странное ощущение за всю ее жизнь. Как дрейфовать в теплом течении. Как медленно вариться заживо. Она вдруг забеспокоилась, что вода может попасть внутрь тела и что-нибудь испортить. Краска вся слезла и плыла по воде вытянутыми грязными кляксами.
Когда она положила в воду мыло, по ванне заскользили жирные радужные пятна. В конце концов, далеко не уверенная в чистоте всего этого, она все-таки пошла и двадцать секунд постояла под ультразвуком. Но пахло от нее теперь великолепно, конечно. Высохшие волосы встали торчком и пригладить их удалось не сразу. Ванна убаюкивала. Первый раз после прибытия в дом Ханаанский Гидеон по-настоящему захотелось свернуться в своем гнезде, вытащить журнал и ничего не делать эдак полчаса.
Спустя девять часов, когда не происходило ничего, она проснулась. Страница журнала приклеилась к ее щеке и чуть намокла из-за натекшей слюны.
– Ффффр, – сказала она, отлепляя страницу. – Харроу?
Харроу обнаружилась в соседней комнате. Она свернулась в постели, сунув голову под подушку и раскинув руки в стороны. Одежда была свалена неаккуратной кучей у двери гардероба. Гидеон ощутила нечто, что вынуждена была признать облегчением.
– Просыпайся, сучка этакая, я хочу на тебя наорать из-за ключей, – призыв не возымел желаемого эффекта.
– Белый ключ отправился к твоей драгоценной Септимус, как и договаривались, – буркнула Харроу и накрылась одеялом с головой, – а теперь завянь и вали отсюда.
– Это меня не устраивает, Нонагесимус.
Харроу закопалась под одеяло поглубже, как гадкая черная змея, и встать отказалась. Пинать ее было бесполезно. Это позволило Гидеон одеться в относительной тишине и покое, накраситься без ехидных комментариев и выйти из комнаты, чувствуя себя на удивление примирившейся с миром.
Где-то на длинной извилистой лестнице, ведущей в атриум, она поняла, что за ней следят. Что-то мелькало в дверях, замирало, когда она останавливалась, двигалось, когда она двигалась. Плесневеющие полы влажно трещали под ногами. Наконец Гидеон развернулась, одним плавным движением вытащив рапиру и наполовину надвинув кастет на руку. Она увидела безумное полудетское лицо Исаака.
– Хватит, – сказал он, – тебя хочет видеть Жанмари.
Выглядел он чудовищно. Руки были грязные, металлические нити в вышивке словно заржавели, и где-то по дороге он потерял минимум три серьги. Если раньше он пытался укладывать обесцвеченные волосы гребнем, то теперь они лежали кое-как. Взгляд был пустой, зрачки расплылись от невероятного количества кортизола и словно бы говорили: «я на взводе уже три дня». Щеки оставались по-детски пухлыми, но это только делало все зрелище еще ужаснее.
Гидеон наклонила голову.
– Ты нужна Жанмари, – повторил он, – кто-то погиб. Ты должна пойти со мной.
На мгновение Гидеон понадеялась, что это была трындец какая неудачная попытка привлечь к себе внимание, но Исаак уже отвернулся от нее. Глаза его были черны, как камень. Ей ничего не оставалось, кроме как идти за ним. Исаак провел ее по широченному коридору, по лестнице в тренировочный зал. При каждой встрече со скелетами-слугами он вздрагивал. Гобелен никуда не делся, висел на прежнем месте, скрывал дверь. Исаак толкнул плечом другую дверь – наверняка она больно ударила его по локтю – и ввалился в комнату, в которой когда-то располагалась зловонная яма с мусором. Теперь электрический свет заливал квадрат сверкающей воды.
Гидеон видела, как скелеты раскатывали длиннейший резиновый шланг и даже успела заметить, как в дыру на полу толчками полилась пахнущая морем жидкость, но конечный результат оказался невероятным. Плитка блестела от влаги. Набериус из Третьего дома и Коронабет, оба в легких купальниках и шортах, скакали в бассейне.
Если ванна показалось ей безумием, то это вообще лишило ее мозга. Гидеон никогда не видела, чтобы кто-то плавал. Оба тела разрезали воды и шли вперед ровными толчками. Она смотрела на длинные золотистые руки Коронабет Тридентариус, которая мчалась вперед и вперед, а потом доплыла до стенки и развернулась, ударив по ней пятками. За стеклянной дверью виднелся Колум из Восьмого дома. Он сидел на скамье и протирал щит мягкой тряпочкой. Лейтенант Диас делала идеальные выпады один за другим.
Исаак рванулся к воде. Он встал прямо там, куда подплывала кронпринцесса Иды. Та замедлилась и схватилась за край бассейна, вытрясла воду из ушей. Волосы казались мокрым янтарным шлемом.
Очаровательное личико принцессы приняло то выражение, которое Гидеон позволить себе не могла. Оно будто говорило: «Чо?»
– Что? – спросила она.
– Жанмари хочет видеть вас, – скучно сказал он, – лично.
Набериус тоже доплыл до края бассейна и выскочил из воды, чтобы посмотреть на них. Костюм на нем сидел куда плотнее, чем на Коронабет, и все пятьдесят семь мышц брюшного пресса очень даже выделялись. Он долго и напоказ растягивался, но перестал, поняв, что никто не смотрит.
– Что еще случилось? – обиженно спросил он.
– Лучше вам поспешить. Я обещал ей вернуться через пять минут. Она осталась с трупом.
– Исаак, помедленнее, – Корона выбралась из воды, мелькнула золотая кожа и невероятно длинные ноги, и Гидеон впервые в жизни вознесла Запертой гробнице искреннюю молитву благодарности. Корона завернулась в белое полотенце. С нее текла вода.
– Кто умер? Исаак Теттарес, что все это значит?
– Это значит, что кто-то умер, – коротко сказал Исаак. – Если вы не пойдете, я уйду через десять секунд. Я не брошу Жанмари.
Корона бросилась к тренировочному залу, сунула мокрую голову в дверь. Ее рыцарь вытирался собственными белыми полотенцами, втискивал мокрые ноги в сапоги. Коронабет себя этим не утруждала.