– Гипотетически. Если бы вы были Седьмым домом, и от всех ваших богатств остались бы только два мертвых тела, одно из которых еще кое-как способно дышать, вы разве не задумались бы о чем-то невероятном? Например, использовать внешнее оживление трупа и скрыть, что Дом… несостоятелен. Простите, что я обманула вас. Но я не жалею о своем приезде.
– Что-то тут не складывается. – Голос Харроу был тверд, как бетон, огромные глаза потемнели. Это заметила только Гидеон, но некромантка очень волновалась. – Заклинание, о котором ты говоришь, не под силу среднему некроманту, Септимус. Оно выходит далеко за рамки возможного для мага в самом расцвете сил, не то что для умирающей женщины.
– Умирающая женщина – великолепная некромантка, – сказала Ианта.
– Я бы хотел об этом не думать хотя бы минут десять, – сказал Паламед. – Тот факт, что технически процесс умирания тебя усиливает, полностью нивелируется тем, что ты не можешь извлечь из этого никакой пользы. Да, у тебя есть доступ к очень личному источнику танергии, но твои органы отказывают…
– Это невозможно, – настаивала Харроу. Каждое слово падало камнем.
– А ты, кажется, много об этом знаешь. Ладно, я тебе намекну. Возможно ли это для всех умов Седьмого дома, адептом идеальной смерти, таинственного секрета, который мы храним целую вечность… для всех, работающих разом?
– Поначалу возможно, но…
– Царь неумирающий, – с отвращением сказал Сайлас, – это был заговор.
– Ой, помолчи, – велела Дульсинея, – я знаю все о тебе и твоем доме, мастер Сайлас Октакисерон… император никогда не утруждал себя высказываниями на тему внешнего оживления, но он говорил, что высасывание души – самое опасное деяние, способное прийти в голову любому дому, и что его может производить только некромант в цепях.
– Но это не смягчает наказания за некромантическое нарушение…
– Я не собираюсь цепляться к формулировкам закона, – резко сказала капитан Дейтерос, – это прерогатива Восьмого дома. Но в то же время, мастер Октакисерон, мы не можем позволить такого прямо сейчас.
– Женщина, вовлеченная в такую магию, – возразил Сайлас, – может оказаться вовлечена во все, что угодно.
Женщина, вовлеченная в такую магию и поэтому могущая оказаться вовлеченной во все, что угодно, открыла рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого зашлась кашлем. Все ее тело, от пяток до макушки, затряслось, позвоночник выгнулся дугой, она замычала и начала отчаянно кашлять. Лицо ее посерело, и Гидеон уже решила, что это дело рук Восьмого дома – но это оказался всего лишь сгусток мокроты. Паламед и Камилла бросились к ней, перевернули ее на бок, а потом Камилла сунула палец прямо в рот Дульсинее и проделала там что-то гадкое и сложное. Голова скатилась с колен, и ее поймала принцесса Ианта и прикрыла ладонями, как экзотическую бабочку.
– Чего ты хочешь, Октакисерон? – спросила капитан, сохраняя каменное лицо. – Домашний арест? Смертный приговор? В этом случае исполнить любой из вариантов неожиданно просто.
– Я понимаю твою точку зрения, – согласился Сайлас, – но я с ней не согласен. Я вас покину, мадам. Все это мне больше не интересно.
Его уходу помешал собственный рыцарь, такой же мрачный и измученный, как обычно, стоявший между ним и выходом. Колум даже не заметил попыток некроманта уйти.
– Печь, – коротко сказал он, – если голова здесь, что же было в печи?
Дульсинея, серая и содрогающаяся, выдавила:
– Что вы нашли в пе… пе…
Паламед ударил ее по спине, и изо рта у нее вылетел какой-то кровавый ком. Третьи отвернулись. Капитан Дейтерос – нет. Возможно, она видывала и худшее. Она сделала знак своему лейтенанту, которая не слишком нежно отняла голову у Ианты и упаковала, будто оставшуюся с обеда еду. Капитан подошла к Харроу и Гидеон и спросила:
– Кто его нашел?
– Я, – сказала Харроу, явно не собираясь раскрывать никаких подробностей, – я взяла голову, потому что не готова была перетаскивать все тело. Тело с тех пор исчезло неизвестным образом, хотя у меня есть подозрения. Череп мой по праву находки…
– Девятая, голова отправится в морг, где ей и место, – сказала капитан, – право стервятника не действует в случае убийства, а сегодня я точно не готова отдать твоему Дому кости, которые ему не принадлежат.
– Я согласна с Юдифь, – сказала Корона, которая отпихнула от себя близняшку. Корона выглядела слегка позеленевшей, а заодно необычно усталой и измученной, хотя милые морщинки у рта и глаз это слегка компенсировали.
– Сегодня мы не станем использовать тела друг друга. Завтра тоже. И вообще. Мы же не варвары.
– Смелое предположение, – заметила ее сестра в воздух, – некоторые готовы на все, лишь бы получить… голову.
Все ее проигнорировали, даже Гидеон, которая тряслась, как лист. Харроу сказала только:
– Кости из печи опознавать буду.
– В морге делай, что хочешь, – пренебрежительно сказала капитан, – но тела – не твоя собственность, Преподобная дочь. Это касается Стража, это касается всех. Я ясно выразилась или мне повторить?
– Все понятно, – сказал Паламед.
– Понятно, – ответила Преподобная дочь тоном человека, который ничего не понял и не собирался понимать.
Сайлас этого так не оставил:
– В таком случае я почитаю своим священным долгом взять морг под охрану. На случай, если Девятая забудет, что такое осквернение трупов. Я заберу останки. Вы найдете меня там.
Капитан Дейтерос не стала закатывать глаза. Она махнула лейтенанту, которая отдала шкатулку. Сайлас забрал ее, слегка вздрогнул и передал рыцарю. Забрав эту печальную ношу, они наконец отбыли. Третьи уже начинали цапаться.
– А я всегда говорил, что он какой-то странный, – сказал рыцарь.
– Ты никогда ничего подобного не говорил, – возразила первая сестра.
– Ничего ты не говорил, – поддержала вторая.
– Простите, но…
Капитан Дейтерос кашлянула, перекрывая зарождающуюся ссору.
– Желает ли кто-то еще признаться, что он уже мертв, является конструктом из плоти или другим интересующим нас объектом?
Паламед очень осторожно утирал Дульсинее губы белым платком. Рука его лежала у нее на шее. Дульсинея затихла, лицо ее приобрело белесо-голубой цвет снятого молока. Гидеон даже подумала, что сейчас и ее включат в список мертвецов. Она могла выйти на публику причесанная и при этом раскрыть свои неприятные секреты. Теперь Гидеон знала, что Дульсинея всегда была одна и играла фарс еще бо€льший, чем у нее самой, учитывая невероятность происходящего. Но умирающая некромантка резко втянула ртом воздух, и все ее тело скрутило спазмом. Сердце Гидеон снова замерло. Не успела она двинуться, как Паламед уже был на месте и с ужасной нежностью – как будто они были одни в комнате, а то и во всем мире – поцеловал тыльную сторону ладони. Гидеон отвернулась, заливаясь краской от непрошеного стыда. И увидела в дверях Учителя, засунувшего руки под яркий радужный кушак. Никто не слышал, как он вошел.
– Я думаю, позже, госпожа Юдифь, – сказал он.
– Необходимо связаться с Седьмым домом и отправить ее домой. Оставлять ее здесь незаконно и аморально. Это ясно?
– Я не могу, – объяснил Учитель, – в доме Ханаанском есть только один канал связи, госпожа моя… и я не могу связаться с Седьмым домом. И с Пятым, и с Четвертым. А теперь и с Седьмым. Это часть того священного молчания, что мы храним. Все это закончится и настанет расплата, но госпожа Септимус останется с нами до конца.
Адептка Второго дома вдруг остановилась. На мгновение Гидеон показалась, что она сейчас потеряет свой идеальный контроль над собой. Но она только наклонила темноволосую голову и сказала:
– Лейтенант?
– Готова, – сказала Марта из Второго дома, и они вышли из комнаты, шагая, будто на параде. Они не оглянулись.
Учитель посмотрел на представшую перед ним картину. Кровать, кровь, Третьи. Паламед, сжимающий пальцы Дульсинеи, и еле живая Дульсинея.
– Сколько осталось госпоже Септимус? Я больше не могу определить.
– Считаные дни. Недели, если нам повезет, – грустно сказал Паламед.
Дульсинея то ли икнула, то ли хихикнула, то ли вздохнула.
– Если мы откроем окна и дадим доступ свежему воздуху. Система регенерации кислорода на Родосе отняла у нее лет десять. Она держится на грани, не съезжая ни на одну сторону – у нее выносливость парового двигателя. Все, что мы можем, – обеспечить ей комфорт и посмотреть, не вытянет ли она.
– Отмена чар на теле рыцаря должна была ее убить, – медленно сказала Харроу, – стать невероятным шоком для всей системы.
– Распределение заклинания между несколькими магами могло ослабить отдачу.
– Это даже близко не так работает, – сказала Ианта.
– О, а вот и главный эксперт, – встал Набериус.
– Бабс, – торопливо сказала сестра Ианты, – ты голодный. Пойдем поедим.
Гидеон увидела, что взгляд Харроу остановился на Ианте Тридентариус. Ианта не заметила или сделала вид. Ее глаза были такие же чистые, фиолетовые и спокойные, как всегда, а вот Харроу тряслась, как личинка рядом с мертвой уткой. Когда Третьи отбыли – так шумно, будто уходили из театра, а не из комнаты больной, – Харроу проследила за ними взглядом.
– Эй, Паламед, с ней должен кто-то остаться? – вслух спросила Гидеон.
– Я останусь, – сказал Учитель, не дожидаясь ответа Паламеда, – передвину сюда свою кровать. Одна она больше не останется никогда. Если мне придется покинуть мой пост, меня заменит один из жрецов. Это я могу сделать… я не боюсь, да и занятий получше у меня нет. А у вас, как я очень опасаюсь, есть.
Гидеон позволила себе прощальный взгляд на Дульсинею, которая гораздо сильнее походила на оживший труп, чем ее мертвый рыцарь: она лежала на постели, почти прозрачная, а на подбородке подсыхали кровавые следы. Гидеон хотела помочь, но краем глаза заметила, что Харроу уже вышла в коридор и смотрит вслед уходящим Третьим. Тогда Гидеон нашла в себе силы сказать:
– Тогда мы уходим. Дайте нам знать, если что-то изменится.