.
Чем больше вседозволенность власти, тем более гипнотическое действие на толпу она оказывает. Фашизм ассоциируется с решением острых социальных проблем, с успешной борьбой с преступностью, со способностью решить любые проблемы, так как он вторгается во все сферы жизни человека. Это лишь иллюзии. Государство, вторгаясь в те сферы, где ему делать нечего, разрушает естественные человеческие отношения, навязывая вместо них нормативное регулирование.
Невозможно никакими правилами полностью урегулировать человеческую жизнь. Ссылаясь на эволюционный принцип, фашисты внедряют вульгарный дарвинизм прежде всего среди своих сторонников, а если приходят к власти, то уже потом и по всей стране.
Моральное, интеллектуальное или физическое насилие разрушает не только общественные отношения, но также разрушает личность каждого отдельного человека, убивая в нём всё творческое, лишая его инициативы, воспитывая конформизм и приспособленчество. Приняв навязанную идеологией роль послушного гражданина тоталитарного фашистского государства, человек вынужден жить в постоянном страхе сделать или сказать что-нибудь не так. Он живёт в постоянном конфликте между собой и фашистским обществом, теряет не только самостоятельность, но и самоуважение. Стабильность и порядок в фашистском государстве оплачены распадом миллионов человеческих душ.
Бертран Рассел считал, что инстинктивное неприятие тоталитаризма и фашизма связано не только с интеллектом человека, но и с его чувством собственного достоинства. А чувство собственного достоинства у каждого человека напрямую связано с потребностью в личной свободе. Как мне кажется, это утверждение не требует дополнительного разъяснения или каких-либо доказательств.
Сторонники «классического» фашизма ссылаются на то, что реально существовавшие в истории фашистские режимы делали очень много полезного в социальной сфере и на то, что не все они были столь жестокими, как нацистский.
Повторю изложенные выше тезисы о том, что любой положительный результат в фашистском государстве оплачен политическими и личными свободами его граждан, а в некоторых случаях жизнью настоящих или предполагаемых противников режима.
Каким бы первоначально мягким ни был фашистский режим, если дать ему достаточно времени, он непременно начнёт убивать. Это прямое следствие крайней нетерпимости и агрессии, изначально заложенных в его природе, вне зависимости от разновидности фашизма или исторического контекста. Относительная мягкость существовавших в истории фашистских политических режимов объясняется лишь тем, что им не хватило времени, чтобы подойти к фазе тотального истребления своих реальных и предполагаемых противников. Или социально-политические условия в стране не позволили, без ущерба для стабильности политического режима, перейти к репрессиям.
Как утверждал немецкий психиатр и невролог Алоис Альцхаймер: «Некоторых болезней невозможно совсем избежать. Возрастная деменция ждёт своего часа внутри нас, уже с рождения. И последствия её должны настигнуть каждого из нас в старости. Одних после восьмидесяти лет, других после девяноста, а некоторых только после 100 лет. Но большинство из нас просто не доживут до этого момента». Так и государство, заболевшее фашизмом, может просто не дожить до того момента, когда болезнь сможет реализовать в полной мере своё стремление разрушать и убивать. Инкубационный период и первая лёгкая стадия болезни может длиться очень долго, годами и даже десятилетиями. По окончании лёгкой формы болезни государство может как выздороветь, так и заболеть ещё серьёзнее. Болезнь государства может перейти в затяжную хроническую форму. Заболевание фашизмом может закончиться для государства летальным исходом. Всё зависит от иммунитета и внутренних здоровых сил, способных повернуть вспять течение болезни.
Оценивать фашизм нужно не по внешним признакам и даже не по количеству загубленных им жизней, захваченных чужих территорий или разрушенных городов. По моему скромному мнению, для беспристрастного исследователя должно иметь значение лишь внутреннее содержание конкретного фашизма, насколько кровожадна его идеология, насколько экстремальны его изначальные стремления, как далеко он планирует зайти в изменении общества, насколько тоталитарна выбранная им модель государства. Всё остальное, есть не что иное, как политические, внешнеполитические, экономические, социальные, юридические, пропагандистские, военные, полицейские и прочие конкретные акции.
Некоторые современные защитники немецкого национал-социализма вину за поражение Германии перекладывают исключительно на верхушку партии и лично на Гитлера. Якобы если Гитлер ограничился присоединением Австрии и захватом Чехословакии, остановился и не начал войну нападением на Польшу, то нацистская Германия просуществовала не одно десятилетие. Этими неонацистами-теоретиками утверждается, что Третий Рейх непременно бы процветал экономически, стал на долгие годы образцом социального государства для всего мира. Я не соглашусь с ними. Немецкий нацизм не мог не развязать войну. Если бы, этого не произошло в 1939 году, то случилось бы позднее. В основе нацизма была германская геополитика, суть которой заключалась в экспансии, в завоевании жизненного пространства. Идеология немецкого национал-социализма предполагала порабощение других народов, которыми должны были бы править немцы. Война всегда присутствовала в нацистской идеологии и головах всех членов партии, от рядовых до партийных бонз.
Экстремальный антисемитизм нацистов ещё в 1925 году давал понять любому, прочитавшему книгу Гитлера «Моя Борьба», что если нацистам потребуется принести кого-то в жертву, обвинив во всех бедах немецкого государства, то это будут принявшие немецкую культуру и образ жизни, ассимилировавшиеся в немецком обществе евреи, а не абсолютно чуждые немцам мусульмане, которых, на момент прихода нацистов к власти, в Германии было изрядное количество (в основном боснийцев и албанцев), это будут не китайцы, не арабы и не итальянцы. Через 17 лет после публикации книги «Моя борьба» для мусульман гитлеровцы создали Исламский институт, а для евреев в том же году оборудовали газовые камеры в концентрационных лагерях.
Преступления на оккупированных Третьим Рейхом территориях, выжившие нацисты в своих мемуарах называли вынужденной мерой в условиях войны. Пытаясь оправдаться, они ссылались на морскую блокаду транспортных путей, не позволившую осуществить план массового переселения евреев на Мадагаскар. Условиями войны эти же нацисты оправдывали жестокость по отношению к мирному населению во время боевых действий в Восточной Европе, в том числе на оккупированной территории СССР.
Оправдывая нацистов, отдельные ангажированные историки пытаются свалить вину за холокост исключительно на небольшую группу эсэсовцев, патологических антисемитов. Иногда такие исследователи приводят многочисленные примеры участия в спасении евреев как рядовых нацистов, так и руководителей партии, высших чиновников из государственного аппарата Третьего Рейха. Действительно, многие тысячи нацистов не питали неприязненных чувств к немецким евреям, открыто это демонстрируя. Ярмал Шахт был окружён многочисленными еврейскими друзьями, верность которым он сохранил несмотря ни на что. Гёринг также вполне открыто общался со своими бывшими друзьями, имевшими еврейские корни, а когда его пытались обвинить в покровительстве евреям в своём аппарате, на очередное требование уволить Эрхарда Мильха, он заявил: «Я сам решаю, кто еврей, а кто нет».
Личный врач рейхсфюрера SS Генриха Гиммлера Феликс Керстен не только с ведома своего шефа, но и при личном активном содействии Гиммлера спас более 60 тысяч евреев, за что Всемирный еврейский конгресс и голландская королевская семья отметили Керстена заслуженными наградами, а в 1956 году его выдвинули в качестве кандидата на Нобелевскую премию мира.
Эти примеры не подтверждают теорию о том, что холокост явился следствием «эксцессов отдельных исполнителей», а иллюстрирует простую мысль – большинство нацистов были прагматичными людьми и действовали сообразно обстановке. Клеймя с трибуны всемирный еврейский заговор, многие не питали личной неприязни к евреям и когда не было необходимости, они не проявляли ни особого усердия в «очищении немецкой нации», ни в бессмысленной жестокости.
Решение об «окончательном решении» еврейского вопроса в 1942 году было принято по чисто экономическим причинам. Как в период нехватки продовольствия правительство решает принудительно отправить на бойню принадлежащий фермерам скот, так не дрогнувшей рукой участники Ванзейской конференции отправили на смерть миллионы людей исходя из тех же экономических соображений. Ужас в том, что рядовые нацисты, уничтожая людей в лагерях смерти, не испытывали к своим жертвам ни сострадания, ни ненависти. Персонал лагерей смерти рутинно выполнял свою «работу».
Я верю, что никто из нацистской верхушки в первые годы существования нацистского режима не планировал массовых убийств. Но по-другому и не могло быть. В самой нацистской идеологии уже изначально содержались культы исключительности и ненависти, которые не могли не привести к запредельной жестокости в условиях войны, к истреблению миллионов людей в концлагерях. Наверное, в отсутствии войны массового истребления не случилось бы, а решение нацистами «еврейского вопроса» закончилось бы выселением всех евреев за пределы Третьего Рейха. Но в отсутствии войны гитлеровский режим не был бы менее бесчеловечным, так как внутренне, по своей сути, он оставался бы таким в независимости от внешних обстоятельств.
Антисемитизм, будучи одним из базовых принципов идеологии нацистского режима, в условиях войны мог породить только холокост и ничего другого, менее людоедского. Это не экстремальное нетипичное проявление системы, а её закономерное поведение. Точно так же, как коллективизация и политические репрессии в отношении целых классов и социальных групп логично вытекали из советской идеологии, а «аграрный кампучийский социализм» – из идеологии красных кхмеров.