Ресторан «Цутая» издавна пользуется дурной репутацией. Впрочем, на сей раз Сюнскэ ожидал здесь довольно странный сюрприз. Они с шефом сидели в отдельном кабинете, окнами на реку, пили сакэ, закусывали разговорами на житейские темы, и каждый потихоньку нащупывал камень за пазухой. Вдруг дверь отворилась. На пороге стояли начальник департамента и молодая служанка. Сюнскэ онемел от удивления — что это значит, для чего начальник явился в злачное место, где заключаются всякие грязные сделки?
Усевшись за столик, начальник департамента сразу же принялся объяснять Сюнскэ цель своего прихода.
— Я давно искал случая встретиться с вами, принести вам свои извинения, — начал он. И тут же покаялся, что допустил промах, не ознакомившись в свое время с проектом Сюнскэ. — Все это по моей оплошности. Правда, нельзя было осуществить ваш проект целиком: воспротивились бы помещики. И все-таки, отнесись я к нему повнимательней, удалось бы заранее принять меры. Помните старую поговорку: «Час прозеваешь, в год не наверстаешь»? Не скрою, мне теперь стыдно.
«Все-таки он человек чистоплотный, — подумал Сюнскэ. — Ведь основная вина, собственно говоря, падает на прежнего зава. Это он положил проект под сукно. А начальник департамента, передавая ему проект, видимо, просто хотел восстановить служебную субординацию, которую неосторожно нарушил Сюнскэ. Но сейчас он об этом даже не заикнулся. Взял всю ответственность на себя».
— Ведь я и представить себе не мог, какое ужасное бедствие нам грозит. Все считают, что крысы развелись ни с того ни с сего. Так, непредвиденная беда. Как говорится, гром среди ясного неба. Признаться, я поначалу и сам был того же мнения. А теперь вот вынужден расписаться в собственной несостоятельности.
Тут начальник департамента усмехнулся и обтер лицо нагретым полотенцем. Потом передал Сюнскэ свою чашку, велев служанке налить ему сакэ. С появлением начальства зав совершенно выключился из разговора и теперь вместе со служанкой пробовал по очереди все закуски, запивая их сакэ. Так что Сюнскэ пришлось принять огонь на себя. Впрочем, хотя они встретились впервые, беседа шла свободно и оживленно. Начальник департамента был очень любезен и откровенен. Усердно расспрашивал о повадках крыс и о свойствах крысиных ядов. Беседа сопровождалась обильными возлияниями. Естественно, речь зашла и о нападках оппозиционных партий на губернатора. Когда поползли слухи об эпидемии, Сюнскэ неожиданно для себя сделался как бы знаменем оппозиции — на всех перекрестках ораторы без конца повторяли его имя, и вскоре оно стало известно каждому жителю этого провинциального городка. На работе Сюнскэ теперь приходилось трудно. Правда, никто не решался напасть на него в открытую, — что там ни говори, а за ним стояла большая сила, — но сослуживцы посматривали на него с явной завистью, а шеф — с молчаливой неприязнью. Начальнику департамента это было отлично известно. И сейчас он старательно обходил острые углы.
Чтобы помочь ему разобраться в сути дела, Сюнскэ рассказал об одном опыте, проведенном прошлой зимою в лесу: научно-исследовательский отдел отгородил щитами из оцинкованного железа участок в десять соток. Еще до снега на этом участке перебили всех крыс, разрушили норы, скосили траву. Когда снегу нападало много, щиты были убраны. Прошло несколько месяцев, наступила весна, снег растаял. И что ж оказалось? Окрестный лес почти целиком погиб, и только на опытном участке деревья не пострадали.
— А все потому, что под снегом крысы стараются не отдаляться от своих нор. Вот они и обгрызают кору лишь на ближайших деревьях. Ведь на подопытном участке разобрали ограду, и все-таки крысы туда не проникли. Стало быть, лес пострадал еще в зимние месяцы. Весною мы начали истреблять крыс, но было уже поздно, теперь беде не поможешь. Конечно, мы не должны опускать из-за этого руки. Крысы осатанели от голода, и нам надо быть начеку.
Пока он рассказывал, начальник департамента достал из кармана трубку, великолепный «дэнхилл» с волнистым рисунком. Он слушал Сюнскэ, а сам усердно полировал чашечку и черенок кусочком замши. Должно быть, привычка. Наведя блеск, он поднес трубку к свету и долго любовался ею. Сюнскэ почувствовал в нем эстета. Потом он достал из другого кармана сафьяновый кисет и медленно, словно священнодействуя, принялся набивать трубку. Сюнскэ наблюдал за ним с любопытством. Заметив, что собеседник умолк, начальник метнул на него быстрый взгляд и приказал служанке наполнить сакэ его пустую чашку.
— Простите. Для меня трубка как леденец для ребенка. Увлекусь — обо всем позабуду… — сказал он, слегка покраснев.
Сюнскэ вежливо улыбнулся и, чтобы сгладить неловкость, стал потягивать сакэ. Когда он допил, начальник заговорил уже другим, деловым тоном:
— Кстати, вам не кажется, что этот крысиный ажиотаж уже перешел все границы? Мне бы хотелось знать, что об этом говорят.
— Да как вам сказать. Вот на днях мы мобилизовали школьников. Разумеется, вам это известно. Газеты писали, что особенно действенным оказался препарат «1080». И снимки поместили. Стало быть, население знает, что мы не сидим сложа руки.
Начальник департамента раскурил трубку и удовлетворенно кивнул.
— Да, это вышло удачно. Как же, помню, были в газетах такие снимки — ведра, доверху набитые дохлыми крысами. Это произвело сенсацию.
— Может, еще раз попробовать? Мне эти снимки тоже очень понравились. Лихо, ничего не скажешь! Можно и несколько раз повторить, дело несложное, — вдруг вставил зав, до тех пор мирно сплетничавший со служанкой о знакомых гейшах. Казалось, начальник департамента пропустил его реплику мимо ушей. Он затянулся, выпятил губы, выпустил ровное колечко дыма, легонько ткнул себя пальцем в щеку и только тогда сказал:
— Да нет, зачем же несколько раз. Повторим еще разок, и хватит.
Он молча смотрел, как расплывается под потолком колечко дыма, потом обернулся к Сюнскэ.
— Значит, так. Попрошу вас мобилизовать школьников еще один раз. Этого будет достаточно. Я, со своей стороны, свяжусь с отделом школ и постараюсь, насколько возможно, облегчить вашу задачу. О результатах сообщим по радио. Затем снимем плакаты, отменим денежные премии и затребуем обратно самые сильные из розданных ядов. Разумеется, после этого комиссия по борьбе с крысами будет распущена.
Сюнскэ никак не ожидал подобного поворота. Он слушал начальника департамента с нарастающим изумлением, совсем сбитый с толку этим внезапным переходом от дружеской непринужденной беседы к суровому, деловому тону.
— А зачем распускать комиссию?
— Да потому, что к этому времени с крысами будет покончено.
Начальник департамента бережно положил трубку на стол. В его глазах появился холодный, решительный блеск. Сквозь ароматные волны табачного дыма на Сюнскэ глядел совсем другой человек — напористый, жесткий. От застенчивого краснеющего эстета не осталось и следа. Сюнскэ понял — его заманили в ловушку.
— Так вот, слушайте. Вы разбрасываете по всей территории префектуры препарат «1080». Потом выступаете по радио. Даете в газеты текст беседы и снимки. Одним словом, провозглашаете «манифест об окончании войны». Надеюсь, вы согласны?
Теперь Сюнскэ смотрел на него с восторгом. Вон оно что. Ясно. Этого человека тоже загнали в тупик. Град обвинений со стороны оппозиции, всеобщая паника… Что ему было делать? И он нашел выход — превратить серую армию в призрак. Покаянные речи, расспросы о повадках крыс и различных ядах — все это был отвлекающий маневр. Заставил собеседника разговориться, а сам потихоньку полировал свою трубочку и расставлял сети.
— Это чрезвычайная мера, но она нам нужна, чтобы покончить с крысами. — Тут начальник снова метнул на Сюнскэ острый взгляд. — Вы недавно были на радио. Кажется, вашу беседу записали на пленку. Так ведь? Мне оттуда звонили, справлялись. Я попросил отложить передачу. Все, что касается крыс, воспринимается населением крайне нервозно. Разъяснения ваши могли быть неправильно поняты и послужили бы пищей для всяких кривотолков. Что говорить, мы сами повинны во всем этом деле с крысами, но теперь надо срочно ликвидировать панику. Конечно, ваша беседа, сама по себе, ложных слухов об эпидемии не подтверждает. Но все равно, она только усилит беспокойство, подстегнет разыгравшееся воображение. А если дать воображению волю, оно заведет неизвестно куда. Словом, появятся новые домыслы, нелепее прежних. Вот что опасно.
Сюнскэ открыл было рот, чтобы возразить, но тут же смекнул, что только поставит себя в невыгодное положение. Решительное лицо начальника департамента, острый блеск его глаз, твердый голос — все говорило о том, что он теперь не отступит ни на шаг. Зав поставил рюмку на стол и украдкой поглядывал то на одного, то на другого. Стоит Сюнскэ заговорить, и зав тут же набросится на него. Сюнскэ опустил глаза и принялся ковырять зернышки черной икры.
«Отомстил-таки шеф, — подумал он. — Взял реванш за историю с ласками».
Зав молчал, и Сюнскэ отчетливо понял — это его рук дело. А он-то обрадовался тогда, решил, что поймал эту гадину! Дурак, ах, дурак! Они без труда заманили его в ловушку и теперь собираются сделать соучастником преступления. Как знать, может, весь этот гнусный фарс, этот их подлый «манифест об окончании войны» придумал начальник департамента или даже сам губернатор. Но втянуть в их затею Сюнскэ, запутать его вызвался этот дохляк с больным желудком, вонючка поганая.
— Прошу вас присутствовать на завтрашнем заседании. Там и договоримся о подробностях. В общем, мне кажется, вы все поняли.
Начальник департамента аккуратно завернул свою трубку в носовой платок и поднялся. Потом, видя, что Сюнскэ упорно молчит, неожиданно изменил тон, снова стал светски любезным:
— Как только кончится эта возня с крысами, буду рад видеть вас у себя. Отвлечемся от политики, посидим, послушаем Тосканини.
В глазах эстета на мгновение засветилась грусть. А может, это была ирония над самим собой. Начальник раскланялся и вместе с завом вышел из кабинета.