рогу.
Он качает головой.
— Что мы здесь делаем?
О, вот что он имеет в виду..
Я касаюсь интерфейса: вывожу замедленную съёмку красного гиганта. Он конвульсивно дёргается в Баке, как фибриллирующее сердце.
— Оказалось, что это нерегулярная переменная. Теперь ещё на одно осложнение больше, да?
Нельзя сказать, что мы сможем продеть нитку в иголку лучше чем Шимп (хотя, конечно, Хаким собирается попробовать, за те несколько часов, которые ему остались). Но у миссии есть чёткие параметры. А у Шимпа всего лишь свои алгоритмы. Слишком много неожиданных переменных, и ему пришлось разбудить мясо.
В конце концов это именно то, для чего мы здесь.
И это всё, для чего мы здесь.
Хаким переспрашивает:
— Что мы здесь делаем?
Ох.
— Ты же — вычислитель, — говорю я ему, слегка помедлив. — Во всяком случае, один из них.
Из скольких тысяч хранящихся в склепе?.
Не имеет значения. Сейчас они, наверное, все уже знают обо мне..
— Полагаю, просто была твоя смена, — добавляю я.
Он кивает.
— А ты? Ты теперь — тоже вычислитель?
— Мы возвращаемся парами, — мягко говорю я. — Ты это знаешь. Так что это тоже просто случилось в твою смену.
— Так, смотри… Никаких дел с твоим Шимпом. Он хочет, чтобы у него была здесь своя марионетка, кукла из носков, чтобы натянуть её на руку и за всем следить.
— Еб…, Хаким, что ты хочешь мне сказать? — я развожу руками. — Что ему может понадобиться кто-то на палубе? Тот, кто не будет пытаться отключить его при первой же возможности? Ты думаешь, что это неразумно, учитывая, что случилось?
Но он даже не знает из первых рук, что же случилось. Хаким не просыпался, когда мятеж уже пошёл на убыль; кто-то, конечно, сказал ему об этом, уже по прошествии эпох. Одному богу известно сколько из того, что он услышал — это правда и сколько в остальном лжи и легенд.
Проходит несколько миллионов лет, и вдруг я становлюсь пугающим привидением.
Мы падаем навстречу льду. Лёд падает навстречу огню. Оба разлились через линк, наполнив весь затылок восхитительно ужасающим зрелищем от первого лица.
Здесь порядки магнитуды — не пустые абстракции: они в натуральную величину, их ощущаешь кишками. Суртр может быть небольшим для учебника — семь миллионов километров в поперечнике, он едва ли достаточно большой, чтобы попасть в клуб гигантов. Но это ничерта не значит, когда встречаешься с ним лицом к лицу.
Это не звезда: это палящий край всего творения, это само воплощение тепловой смерти. Его дыхание смердит остатками лития из миров, которые он уже пожрал. И тёмное пятно, пересекающее маршем его лицо — это не просто планета.
Это тающий адский пейзаж, вдвое превышающий размер Урана. Это замёрзший метан и жидкий водород, и ядро, горячее и достаточно тяжёлое, чтобы печь алмазы.
Это всё уже проходило у меня перед глазами: уже распались давно утерянные луны, разорванные в клочья остатки кольцевой системы вокруг него подобны гниющему гало. Штормы кипят повсюду на его лице, полярные сияния безумно мерцают на обоих полюсах.
Суперциклоны вращаются в центре тёмной стороны, питаясь турбулентными стримерами, убегающими от света в тень. Он смотрит прямо на меня, как глаз слепого бога.
Тем временем Хаким двигает шары внутри аквариума.
Он торчал в нём часы напролёт: ярко-синий мраморный шарик здесь, разбухший красный баскетбольный мяч там. Нитки мишуры, петляющие сквозь время и траекторию, как паутина какого-то безумного осваивающего космос паука. Может быть, подтащить наш центр масс к правому борту, плавно начать, а затем яростно броситься напролом с максимумом тяги? Разбить пару скал по пути, пострадать от структурного урона… Но ничего, дроны смогут вовремя подлатать нас к следующей стройке.
Нет?
Или можно срезать ровно и быстро, на полном реверсе. Эри не создана для этого, но если мы будем держать векторы мёртво вдоль центральной линии, ни поворота, ни крутящего момента, а просто прямолинейно на одну восьмидесятую назад по тому пути, которым мы пришли…
Тоже нет.
Если бы мы ещё не упали так глубоко в гравитационный колодец. Если бы мы не промедлили с открытием транка, все эти N-тела не смогли бы нас так взять под контроль. Ну а сейчас мы просто недостаточно быстрые, большие, но всё ещё слишком маленькие.
Теперь единственный выход — сквозной.
Хаким не идиот. Он знает правила так же хорошо, как и я. Хотя он продолжает пытаться найти другой выход. Он скорее перепишет законы физики, чем доверит себя врагу. В конце концов, мы там оглохнем и ослепнем: конвульсии распадающейся атмосферы Туле будут ослеплять нас на короткой дистанции, рёв магнитного поля Суртра оглушит на длинной. И не будет никакого способа узнать, где мы находимся, только математика Шимпа, чтобы подсказать нам, где мы должны быть.
Хаким не видит мир так как я. Ему не нравится принимать всё на веру.
Теперь он приходит в отчаяние, взрывая куски своего игрушечного астероида, пытаясь уменьшить его импульс. Он ещё не думал, как это повлияет на нашу радиационную защиту, как только мы наберём скорость. Он всё ещё думает о том, сможем ли мы собрать достаточно мусора в системе, чтобы залатать дыры на выходе.
— Это не сработает, — говорю я ему, хотя брожу глубоко в катакомбах в полукилометре от его местонахождения. (Я не шпионю, потому что он знает, что я смотрю. Конечно знает).
— Вот не надо этого сейчас.
— Недостаточно массы вдоль траектории убегания, даже если фоны смогут всю её захватить и вернуть вовремя.
— Мы не знаем, сколько там массы. Я ещё не всё вывел.
Он умышленно тупит, но я мирюсь с этим. По крайней мере, мы хотя бы разговариваем.
— Давай. Тебе не нужно выводить каждый кусочек гравия, чтобы получить распределение массы. Это не сработает. Посоветуйся с Шимпом, если не веришь мне. Пусть он тебе скажет.
— Он только что сказал мне, — говорит он.
Я застываю. Заставляю себя дышать медленно.
— Это прилинкованость, Хаким. Не одержимость. Это просто интерфейс.
— Это — мозолистое тело.
— У меня такая же автономность, как и у тебя.
— А ты определишь где заканчивается твоё Я?!
— Я… не… не могу.
— Разум — это голограма — цедит Хаким. — Распополамь один разум, и ты получишь два. Сшей два вместе, и ты получаешь один. Может быть ты и было человекомдо апгрейда. Но вот прямо сейчас у тебя не больше своей, отдельной души, чем у моей теменной доли.
Я оглядываюсь назад на сводчатый коридор,
(может быть его соборная архитектура — это просто совпадение),
где мёртвый сон выложен стопками со всех сторон.
Даже они — компания намного лучше Хакима.
— Если это правда, — спрашиваю я их всех, — то как вы тогда вообще освободитесь?
Хаким ничего не говорит с минуту.
— В день, когда ты это выяснишь, — наконец гневно выплёскивает он — мы проиграем войну.
Это не война. Это ёб…ая истеричная вспышка гнева. Они пытались сорвать миссию, и Шимп их остановил. Всё просто и идеально предсказуемо. Вот почему инженеры сделали Шимпа таким минималистичным, вот почему миссией не управляет какой-то трансцендентный ИИ с восьмимерным IQ: так что всё остаётся предсказуемым.
Если мои приятели — мясные мешки не могли предвидеть, что это произойдёт, то они явно глупее того с кем сражаются.
Хаким это осознаёт, конечно, но на каком-то своём уровне. Он просто отказывается в это верить: в то, что его с приятелями перехитрило что-то с вполовину меньшим количеством синапсов.
Шимп. Учёный идиот, искусственная глупость. Числовая дробилка, явно спроектированная быть настолько тупой, что даже играй она половину срока существования той Вселенной, и то никогда не смогла бы разработать свою собственную программу.
Они просто не могут поверить, что это победило их в честной борьбе.
Вот почему они нуждаются во мне. Мои действия позволили им убедить друг друга в том, что Шимп — читер. И этот хвалёный счетчик-на-пальцах ни за что бы у них не выиграл, если бы не моё предательство своего собственного вида.
В этом и была природа моего предательства. Вмешательство, для спасения их жизней. Не то чтобы их жизням действительно угрожала опасность, неважно, что они говорят. Это была просто стратегия. И это тоже было предсказуемо.
Но во мне есть уверенность, что Шимп включил бы подачу воздуха ещё до того, как всё зашло бы слишком далеко.
Туле приблизился, вырос из планеты до сплошной стены пока его не касался мой взгляд. Тёмная бурлящая пена грозовых вихрей и бушующих торнадо. Нет даже следов того, что Суртр скрылся, кроме слабого свечения на горизонте. Мы прячемся в тени меньшего гиганта, и кажется, что больший просто исчез.
Технически мы сейчас находимся в атмосфере. Гора, неуклюже переваливающаяся высоко над облаками, носом к звёздам. Вы могли бы провести линию от горячей водородной слякоти ядра Туле через нашу маленькую холодную сингулярность, прямо сквозь зияющую коническую пасть на нашем носу. Хаким именно так и делает, в Баке. Может быть это даёт ему чувство надежды на то, что хоть что-то под его контролем.
Эриофора высунула язык.
Вы можете увидеть это только в рентгеновском диапазоне или в Хокинговом излучении, может быть виден наислабейший венец гамма-излучения, если правильно настроить датчики. В глубине рта Эри открывается крошечный мост: дыра в пространстве-времени, тянущаяся назад к дыре в нашем сердце. Наш центр масс немного смазывается, ищет упругое равновесие между этими точками. Шимп подталкивает дальнюю точку ещё дальше, и наш центр следует за ней в кильватере. Наш астероид рвётся вверх, он падает за своим центром масс, а Туле всей своей громадой стаскивает нас назад. Мы балансировали, вися в небе, пока края кончика червоточины проходили мимо коры, мимо истёртого базальтового рта с синим песком, мимо обода переднего датчика.