Я ожидал подобного ответа.
–«Проза эпиляции» – двенадцать.
–Надо же, с ума сойти, вы перечисляете точно в том же порядке, что и в первый раз.
–Вот видите, у вас прекрасная память. «Приказать недолго жить» – тринадцать.
–Не надо преувеличивать. Но почему в таком порядке, а не в хронологическом?
–Вы даже в хронологическом порядке помните? «Гадкие люди» – четырнадцать. «Безболезненная асфиксия» – пятнадцать.
–Сделайте милость, прекратите.
–При одном условии: скажите сами недостающее название. С такой отличной памятью вы не могли его забыть.
–И все-таки забыл. У склероза свои причуды.
–«Интимный беспорядок» – шестнадцать.
–Долго это будет продолжаться?
–Сколько потребуется, чтобы освежить вашу память.
–Мою? Я не ослышался, вы сказали «мою» память?
–Именно так.
–Как прикажете это понимать – вы сами помните этот злополучный роман?
–Как я могла его забыть?
–Но почему же вы не скажете название сами?
–Хочу услышать его от вас.
–Повторяю вам: я не помню.
–Я вам не верю. Вы могли забыть все остальные, но этот – нет.
–И чем он так замечателен?
–Вам это известно не хуже меня.
–Нет. Я гений, не знающий себе цены.
–Не смешите меня.
–Послушайте, будь этот роман и вправду знаменит, я бы о нем слышал. Однако что-то никто его не упоминал. Когда заходит речь о моем творчестве, всегда приводят одни и те же четыре названия.
–Вы сами прекрасно знаете, что это ничего не значит.
–А, понятно. Мадемуазель – снобка. Так и вижу вас в гостиной: «Ах-ах, вы читали Пруста? Нет, что вы, „В поисках…“ – это пошло. Я имею в виду его статью, напечатанную в „Фигаро“ в тысяча девятьсот четвертом году…»
–Ладно, допустим, я снобка. Недостающее название, прошу вас.
–Зря просите.
–Вы подтверждаете мои предположения.
–Ваши предположения? Скажите на милость!
–Раз вы не хотите мне помочь, придется начать сначала – я не помню, на чем остановилась.
–Зачем вы долдоните этот перечень, если прекрасно знаете недостающее название?
–Увы, боюсь, я опять его забыла. «Апология диспепсии» – это раз.
–Еще одно слово, и я вас задушу, не смотрите, что я немощный старик.
–Задушите? Выбор глагола, мне кажется, говорит сам за себя.
–А вы бы предпочли, чтобы я вас пристукнул?
–На этот раз, дорогой господин Тах, вам не удастся уклониться от темы. Поговорим об удушении.
–Что, я написал книгу с таким названием?
–Не совсем.
–Послушайте, вы становитесь невыносимой с вашими загадками. Скажите мне название – и покончим с этим.
–А мне не к спеху. Давно я так не веселилась.
–Не могу сказать того же о себе.
–Тем приятнее. Но не будем отвлекаться. Поговорим об удушении, дорогой господин Тах.
–Мне нечего сказать на эту тему.
–Вот как? Почему же вы грозили этим мне?
–Мало ли что у меня вырвалось в сердцах, с тем же успехом я мог бы сказать, например: «Идите в баню!»
–Да. И тем не менее, будто бы случайно, вы пригрозили задушить меня. Странно.
–Куда вы клоните? Уж нет ли у вас пунктика насчет оговорок по Фрейду? Этого только не хватало!
–Я никогда не верила в оговорки по Фрейду. Но теперь начинаю верить.
–Я никогда не верил в действенность пытки словом. Но теперь начинаю верить.
–Вы мне льстите. Но давайте начистоту. Мне спешить некуда, и, пока вы не извлечете из памяти недостающее название, пока не расскажете все об удушении, я вас в покое не оставлю.
–Как вам не стыдно преследовать бедного старика, немощного, больного и неподъемного?
–Я не знаю, что такое стыд.
–Вот как, ваши учителя забыли вдолбить вам и эту добродетель?
–Господин Тах, вы ведь тоже не знаете, что такое стыд.
–Естественно. Мне стыдиться нечего.
–Не вы ли говорили, что ваши книги пагубны?
–Вот именно: мне было бы стыдно, не сумей я напакостить человечеству.
–В данном случае все человечество меня не интересует.
–Вы правы, человечество вообще неинтересно.
–Интересны отдельные личности, не так ли?
–Только их очень мало.
–Вы знали какую-нибудь личность? Расскажите.
–Ну, хотите, расскажу о Селине?
–Нет, только не о Селине.
–Как? Он недостаточно для мадемуазель интересен?
–Расскажите мне о личности, которую вы знали во плоти, с которой жили бок о бок, общались и все такое.
–О сиделке?
–Нет, не о сиделке. Ну полно, вы же знаете, к чему я веду. Вы прекрасно это знаете.
–Понятия не имею, мадемуазель зануда.
–Сейчас я расскажу вам одну историю, которая, быть может, пробудит воспоминания в вашем склеротическом мозгу.
–Ладно. Коль скоро мне некоторое время, слава богу, не придется говорить, надеюсь, вы разрешите мне пожевать карамельки? Вы так меня замучили, что мне это просто необходимо.
–Извольте, разрешаю.
Писатель сунул в рот большую квадратную конфету.
–Моя история начинается с одного удивительного открытия. Журналисты, как известно, не обременены излишней щепетильностью. Так вот, я покопалась в вашем прошлом, не спросив на это вашего разрешения,– потому что вы бы мне его не дали. Я вижу, как вы улыбаетесь, и могу прочесть ваши мысли: вы думаете, что нигде не могли оставить следов, что вы последний отпрыск вашей семьи, родных у вас не осталось, а друзей нет и не было,– в общем, ничего о вашем прошлом я узнать не могла. Ошибаетесь, дражайший господин Тах. Всегда надо остерегаться незримых свидетелей. Надо остерегаться мест, где вы когда-то жили,– они о многом могут рассказать. Вижу, вы опять смеетесь. Да, замок, где прошло ваше детство, сгорел шестьдесят пять лет назад. Весьма загадочный, кстати, пожар, его причина так и не была установлена.
–Как вы узнали про замок?– спросил толстяк приглушенным, вязким от конфеты голосом.
–Запросто. Подняла архивы, для нас, журналистов, это не проблема. Видите ли, господин Тах, я ведь не дожидалась десятого января. Вы меня интересуете уже не первый год.
–Да вы на ходу подметки рвете! Верно, подумали: «Старикашка долго не протянет, надо быть во всеоружии, когда он даст дуба», так, что ли?
–Перестаньте разговаривать с конфетой во рту, противно. Итак, я продолжаю. Искала я наобум, поэтому поиски были долгими, но нетрудными. Мне удалось отыскать следы последних известных Тахов: в тысяча девятьсот девятом году зарегистрирована смерть Казимира Таха и его жены Селестины Тах, утонувших во время прилива на острове Сен-Мишель, куда молодые супруги приехали отдыхать. Они были женаты два года и имели годовалого ребенка – догадайтесь, о ком идет речь. Далее, отец и мать Казимира Таха не пережили трагической гибели единственного сына. Остался только один Тах – маленький Претекстат. Выяснить, что с вами сталось, было непросто. Мне пришла в голову блестящая мысль отыскать девичью фамилию вашей матери, и я узнала, что, в отличие от вашего отца, который не мог похвастать знатным происхождением, Селестина была урожденной маркизой де Планез де Сен-Сюльпис – это ветвь древнего рода, ныне угасшая, не путать с графами и графинями де Планез, которые…
–Вы намерены познакомить меня с историей семьи, не имеющей ко мне отношения?
–Вы правы, я отвлеклась. Вернемся к славному роду де Планез де Сен-Сюльпис, убойно древнему и знатному, хоть и сильно поредевшему к началу двадцатого века. Узнав о гибели дочери, маркиз и маркиза решили воспитать осиротевшего внука – вот таким образом в годовалом возрасте вы были водворены в замок Сен-Сюльпис. Там вас нежили и холили дед с бабкой, кормилица, а также дядя и тетя, Сиприен и Козима де Планез, брат и невестка вашей покойной матери.
–Все эти генеалогические подробности интересны до потери пульса.
–Не правда ли? Дальше еще интереснее.
–Как? Это не все?
–Конечно нет. Вам не исполнилось еще двух лет, а я собираюсь проследить вашу жизнь до восемнадцати.
–О боже!
–Рассказали бы все сами, и вам не пришлось бы выслушивать меня.
–А если я не хочу об этом говорить?
–Значит, вам есть что скрывать.
–Не обязательно.
–Этот вопрос поднимать еще рано. Пока вы – ребенок, любимец и баловень всей семьи, невзирая на мезальянс вашей покойной матери. Я видела зарисовки сгоревшего замка – какая красота! У вас было сказочное детство!
–Ваша газетенка называется, часом, не «Прелестные картинки»?
–Вам было два года, когда ваши дядя и тетя произвели на свет свое единственное дитя – девочку, Леопольдину де Планез де Сен-Сюльпис.
–Завидки берут от такого имени, а? Кому-кому, а вам такого не носить.
–Да уж, зато я жива.
–Толку-то, тоже мне жизнь!
–Мне продолжать или вы сами расскажете? Ваша память, похоже, восстанавливается.
–Продолжайте, прошу вас, мне безумно интересно.
–Тем лучше, потому что до конца еще далеко. Для вас это было большое событие, ибо единственное, чего вам до тех пор не хватало,– общества ровесников. Вам не довелось узнать, как уныла жизнь детей, не имеющих ни братьев, ни сестер, ни друзей; вшколу вы, конечно, не ходили, стало быть не могли подружиться с одноклассниками, но у вас появилось кое-что получше: подружка, прелестная маленькая кузина. Вы стали неразлучны. Желаете, чтобы я уточнила, откуда почерпнуты эти подробности?
–Из вашей фантазии, я полагаю.
–Отчасти. Но фантазии необходима пища, господин Тах, а эту пищу дали мне вы.
–Прекратите то и дело отвлекаться и рассказывайте о моем детстве, я сейчас разрыдаюсь.
–Вы все шутите, как бы и вправду не разрыдаться. Судьба подарила вам слишком счастливое детство. У вас было все, о чем только можно мечтать, и даже более того: замок, огромное поместье с лесами и озерами, конюшни с лошадьми; вы жили в довольстве, приемная семья вас обожала, гувернер не слишком донимал учением и к тому же часто болел, слуги не могли на вас надышаться, и главное – с вами была Леопольдина.
–Скажите мне правду: вы ведь не журналистка? Вы ищете материал для сиропного дамского романа, да?