вно вышли из возраста, когда можно рассчитывать на любовь девушки в цвету?
–Вижу.
–Ну, слава богу.
–Мужчине, уверенному в себе и в своей привлекательности, не потребовалось бы, как мне, прибегать к хитрости.
–Но если зрение у вас в порядке, как вы можете думать, будто Хэзел влюблена в вас?
–Спросите у нее, раз вы не верите ни одному моему слову.
–Вы не забыли, что запретили мне под страхом смерти задавать ей вопросы, кроме сугубо практических?
–Вы хитрая бестия и найдете способ выведать у нее все, не задавая вопросов. Я четвертую неделю слушаю вас ежедневно и уже немного знаком с вашими приемами.
–Если вы нас подслушиваете, то должны были слышать, с каким отвращением Хэзел говорила мне о ваших ночных визитах в ее комнату.
–И вы дали отменную отповедь лицемерным жалобам недотроги.
–Я говорила не то, что думаю.
–Жаль. Приятно было слушать.
–В конце концов, если бы она любила вас, то не кинулась бы за помощью к совершенно постороннему человеку.
–Она вовсе не просила вас о помощи. Она хвасталась. Женщина, жалуясь на настойчивость мужчины, всегда рисуется.
–Как бы то ни было, одно несомненно: если Хэзел влюблена в вас, значит у нее скверный вкус.
–Хоть в чем-то наконец мы с вами согласны. У Адели вкус был лучше. Если б вы знали, как это ужасно – внушать женщине, которую любишь, только отвращение! Ладно, бог с ней, с физической любовью, но если бы она испытывала ко мне хоть какую-то нежность! Я, бывало, умолял ее постараться меня полюбить, говорил, что все равно она всю свою жизнь проведет со мной и будет счастливее, если полюбит меня. Она отвечала на это: «Но я стараюсь!»
–Я понимаю, почему она наложила на себя руки, несчастная!
–За десять лет, что мы прожили вместе, я почти никогда не видел, чтобы она улыбалась. Иногда она уходила к морю. Сидела на берегу и часами смотрела на горизонт. На мои вопросы она отвечала: «Я все жду чего-то и никак не дождусь. Меня переполняют желания! Я знаю, обезображенной девушке не на что в жизни надеяться, и все же ничего не могу с собой поделать, все время жду чего-то или кого-то». И добавляла фразу, от которой разрывалось мое сердце: «Зачем же так сильно во мне желание, если оно все равно не может исполниться?»
–Как у вас язык поворачивается утверждать, что вы любили ее? Она терпела муку мученическую по вашей вине, на ваших глазах, а вы могли дать ей избавление, сказав всего несколько слов, и не сделали этого!
–Подумайте хорошенько. Как, по-вашему, я сказал бы ей правду? «Адель, я лгу тебе четыре года, я лгу тебе восемь лет. Ты прекрасна как ангел, ты сейчас еще прекраснее, чем в восемнадцать лет, до того пожара, в котором ты нисколько не пострадала. Ты не была обезображена ни на секунду, ни на четверть секунды, а я убедил тебя в обратном лишь для того, чтобы ты осталась со мной. Не сердись на меня, я просто не нашел другого способа тебя завоевать». Да признайся я ей в этом, она убила бы меня!
–И сделала бы доброе дело.
–Можно, однако, понять, что я этого не желал.
–Нельзя. Будь я причиной несчастья любимого человека, сама предпочла бы умереть.
–Что ж, стало быть, вы святая. А я нет.
–И вы могли быть счастливым, зная, что сломали ей жизнь?
–Да.
–Это выше моего понимания.
–Не вершина блаженства, конечно, но все-таки было неплохо. Я жил с любимой женщиной, спал с ней…
–Вы хотите сказать, насиловали ее?
–Опять вы плюете мне в душу! Нет, до ее самоубийства я был вполне доволен.
–А когда Хэзел наложит на себя руки, вы тоже будете довольны собой?
–Она этого не сделает. Она совсем другая. Я ни разу не видел, чтобы она сидела у моря и смотрела на горизонт.
–Если вы слушаете наши разговоры, то должны знать почему.
–Ну да, этот вздор о чьем-то присутствии… Я думаю, у нее просто счастливый характер. Бог или боги, или уж не знаю кто, явили мне высшую милость: они вернули мне девушку, которую я потерял, но лучше прежней. В Хэзел есть природная живость, она только и ждет, чтобы ее пробудили, и пробуждается часто. Она более чувственна и менее меланхолична, чем Адель.
–Не находите ли вы странным, если следовать вашему рассуждению, что эти божественные инстанции преподнесли вам подарок? За что же они вас вознаградили?
–Во-первых, если и существует некий бог, я не уверен, что он заботится о воздаянии по заслугам. Кроме того, можно считать, как это ни парадоксально, что все мои поступки были на благо.
–Вам на благо, вы хотите сказать.
–И на благо девушек тоже. Вы знаете много мужчин, которые всю жизнь посвятили бы одной любви?
–Подумать только, он, оказывается, еще и пример для подражания!
–А как же, так оно и есть. Для большинства людей любовь лишь малая часть жизни, наряду со спортом, отдыхом, развлечениями. В любви руководствуются практическими соображениями, согласовывают ее с избранной стезей. У мужчины все определяет карьера, у женщины – дети. С этой точки зрения любовь может быть лишь эпизодом, болезнью, от которой желательно скорее исцелиться. И бесчисленное множество расхожих высказываний о мимолетности страсти появилось, дабы способствовать скорейшему выздоровлению. Я же доказал, что если строить свою жизнь, руководствуясь любовью, то любовь будет вечной.
–Вечной – пока несчастная избранница не сведет счеты с жизнью.
–Много дольше: ведь моя избранница мне возвращена.
–Хороша же ваша любовь, загубившая жизни двух невинных девушек.
–А вы не задумывались о том, как сложилась бы их судьба, если бы не я? Возьму лучший вариант: они вышли бы замуж за богатых мужчин, покоренных их красотой. Со временем мужья, привыкнув к их прелести, забыли бы о них и вернулись к своим делам. А они, жены и матери, были бы вынуждены, если бы им захотелось хоть немного чувства, разыгрывать обычную комедию буржуазного адюльтера. Вы говорите, я загубил их жизни? Нет, спас от пошлости, которая, как болото, постепенно бы их засосала.
–Да уж, так спасли, что одна из них покончила с собой.
–Да нет же! Если вы признаете, наконец, что Адель и Хэзел – один и тот же человек, то поймете, что никакой смерти здесь нет и в помине. Адель вернулась в облике Хэзел, и, как всякое существо, погибающее, чтобы возродиться, она стала лучше: в Хэзел больше жизни, больше радости, чем было в Адели, ее сердце более открыто любви.
–В жизни ничего глупее не слышала. Я всегда смеялась над россказнями о реинкарнации, а вы вдобавок используете метемпсихоз себе в оправдание – нет, это уж слишком!
–Да откройте же глаза! Две восемнадцатилетние девушки, круглые сироты, равные по красоте и очарованию; обе стали жертвами катастроф, которые вполне могли бы их обезобразить; одну зовут Адель Лангле, другую Хэзел Энглерт. Даже их имена звучат похоже!
–Попробуйте объяснить это суду. Не сомневаюсь, что ваши аргументы, основанные на фонетике, всех убедят.
–Никакому суду я не должен ничего объяснять. Перед законом я чист.
–Изнасилование, незаконное лишение свободы…
–Не было ни изнасилования, ни лишения свободы. Я не брал их силой и не удерживал.
–Меня вы удерживаете насильно!
–Это верно. Единственное мое правонарушение. Вы сами напросились.
–Ах вот оно что. Я же, оказывается, и виновата.
–Да, потому что не желаете признавать моих заслуг. Благодаря мне Адель – Хэзел живет жизнью сказочной принцессы. Она была создана для этого, а иначе стала бы буржуазной наседкой.
–У женщин более богатый выбор: на свете есть не только сказочные принцессы и буржуазные наседки.
–Есть еще нудные медсестры, обреченные остаться старыми девами.
–Есть еще убийцы. Известно вам, что женщины отлично умеют убивать?
–Если им предоставляется такая возможность.
Лонкур щелкнул пальцами – дверь распахнулась, и на пороге выросли два охранника.
–Как видите, мадемуазель, здесь вам вряд ли удастся проявить себя на новом поприще. Продолжим эту приятную беседу завтра. Оставляю вас с «Кармиллой». Читайте, вы не пожалеете.
Перед тем как закрыть дверь, он добавил:
–Пребывание здесь пойдет вам на пользу. Хоть познакомитесь с хорошими книгами, будете впредь не такой дремучей.
Франсуаза Шавень принялась за «Кармиллу». Она проглотила короткую повесть залпом и получила от чтения массу удовольствия. Потом задумалась, почему же ее тюремщик так хотел, чтобы она прочла эту книгу. Уснула она с мыслью, что если бы, как Кармилла, обладала способностью проходить сквозь стены, то достигла бы своей цели.
На следующий день Франсуаза намеренно вела с Хэзел самые невинные разговоры. Она спросила, что та посоветует ей почитать.
–Назовите мне все книги, какие можете. Я начинаю познавать освободительную силу литературы и, пожалуй, не смогу больше без нее обойтись.
–Литература обладает более чем освободительной – спасительной силой. Она спасла меня: если бы не книги, я давно бы умерла. Она спасла и Шехерезаду в «Тысячи и одной ночи». И вас, Франсуаза, она тоже спасет, если когда-нибудь вы будете нуждаться в спасении.
«Знала бы она, как я в нем нуждаюсь!» – подумала узница пурпурной комнаты.
Хэзел назвала очень много книг.
–Вы бы записали, а то забудете,– сказала она своей массажистке.
–He стоит. У меня хорошая память,– ответила та, зная, что их слушают и все уже записали за нее.
В тот же вечер Лонкур явился к ней в комнату в сопровождении четырех слуг: книг оказалось столько, что такая свита была в самый раз.
–Хорошо еще, что моя питомица не назвала вам больше. Ваша комната не так велика.
–А я ожидала, что вы скажете: «Жить вам осталось не так много, вы вряд ли успеете все это прочесть».
–Это зависит от вас.
Он отослал своих подручных.
–Знаете, я весьма разочарован вашим сегодняшним разговором с Хэзел.
–Я не совсем понимаю, в чем вы можете меня упрекнуть.
–Именно: это было безупречно– ничего, кроме изящной словесности. Синий чулок беседовал с другим таким же синим чулком. Я смертельно скучал. А ведь я подсказал вам отличные темы.